– По крайней мере, он хочет прийти на похороны.
Алиса снова фыркнула.
– Он, вероятно, думает, что там будет Аксель и он сможет снова к нему приставать.
– Мама!
Это было сказано мягко, но с заметным нажимом. Раньше он волновался, только если она была нетрезва. Теперь же он никогда не знал, чего от нее ждать. Поведение, которое раньше она позволяла себе только в семье, сейчас все чаще видели посторонние.
Он хотел взять на похороны Акселя. Погрузить в коляску и отвезти, сколько бы тот ни двигал мизинцем – теперь это был его единственный способ выражать свое несогласие. Но обсуждать это с матерью в присутствии сотрудника выморочного отдела он не собирался.
– Если вам нужна какая-либо помощь в связи с похоронами, мы, разумеется, готовы помочь.
Ян-Эрик дружески улыбнулся Марианне.
– Буду признательна, если вы посоветуете какую-нибудь музыку, которую она любила. Или что-то другое, что сможет сделать церемонию менее формальной. Может быть, вы, к примеру, знаете, какие она любила цветы?
– Розы.
Алиса бросила на него удивленный взгляд. Он опередил ее с ответом. Произнес первое, что пришло в голову. И внезапно вспомнил ссору, разыгравшуюся как-то вечером лет сорок назад.
Мать стоит на газоне, как всегда в халате. Герда молчит, ее голова опущена. Крик стоит такой, что Ян-Эрик боится, как бы не услышали соседи. Мать злится, что Герда не выполола одуванчики.
– Розы? – протянула Алиса, явно удивившись. – Откуда ты знаешь?
– Она сама как-то сказала.
Мать ничего не ответила, но по ее лицу явно было видно, что ничего глупее она в своей жизни не слышала. Яну-Эрику еще сильнее захотелось поскорее закончить беседу. Что-то подсказывало ему, что мать выпила прямо перед его приходом и алкоголь понемногу начинал действовать.
Записав что-то в блокнот, Марианна пролистала еще несколько страниц. Не подозревая о том, что творилось в душах ее собеседников, она без спешки задала следующий вопрос:
– Вы не знаете такого Кристофера Сандеблума?
Алиса глубоко вздохнула и собралась встать.
– Впервые слышу.
Она направилась в сторону кухни, Ян-Эрик проследил за ней взглядом.
– Нет, не думаю. А что?
Он догадывался, что нужно матери, и ему очень хотелось побыстрее выпроводить непрошеную гостью из квартиры.
Марианна взяла чашку и отпила немного кофе.
– В завещании он указан как наследник.
Ян-Эрик бросил взгляд на дверь, за которой скрылась Алиса.
– Вряд ли он на этом озолотится.
Ян-Эрик рассмеялся, чтобы сгладить этот донесшийся из кухни комментарий. Интересно, Марианна тоже расслышала звук отвинчивающейся металлической крышки?
– Она подробно указала, что сначала следует заплатить по счетам, а то, что останется, плюс средства, вырученные от возможной продажи ее имущества, завещала ему. Я подумала, может быть, вы знаете, кто это.
– Понятия не имею. Сколько ему примерно лет?
Марианна проверила в блокноте.
– Семьдесят второго года рождения.
В проеме двери показалась Алиса, она стояла, сложив руки на груди.
– В таком случае вам лучше связаться с ним, раз она ему так доверяла.
– Я пыталась, оставила сообщение на его автоответчике, но он пока мне не перезвонил.
Ян-Эрик поднял руку и посмотрел на часы:
– Если к нам больше вопросов нет, то мне, к сожалению, нужно уехать.
Марианна Фолькесон пробежала глазами еще одну страницу своего блокнота.
– Да, пожалуй, пока все. Насчет музыки подумайте, пожалуйста, что может подойти. И еще фотография. Нет ли у вас фото Герды? Обычно я увеличиваю фотографию, обрамляю и ставлю на гроб. У нее в квартире мы нашли одну, но она недостаточно четкая. Может быть, у вас есть другие?
Ян-Эрик встал.
– Конечно, я поищу.
Они пожали друг другу руки, Марианна Фолькесон поблагодарила его за встречу.
Алиса попрощалась с Марианной в дверях комнаты, после чего вернулась в гостиную и села в кресло. Ян-Эрик вышел в прихожую.
– До связи в ближайшее время. Я попробую найти фото.
– Спасибо, звоните, если что-нибудь вспомните.
Ян-Эрик заверил, что непременно позвонит, и она наконец ушла. Он немного постоял в прихожей, мечтательно глядя на свои туфли. Взять бы и уйти куда-нибудь. Далеко-далеко. Но день еще не окончен. Оставался еще один приятный визит. Важно, чтобы реабилитация больного происходила в тесном сотрудничестве с семьей, – так говорил доктор. И сегодня подошел срок очередной встречи. Дни визитов – редкие жемчужины в его календаре. Семья – это он один. Мать не особенно интересовалась реабилитацией, хотя время от времени, приличия ради, приходила вместе с ним к отцу.
Тут из гостиной раздался голос Алисы:
– Солнышко, посиди немного со своей старой мамой, удели мне немного времени. Так приятно поговорить с тобой. Мне ведь ужасно одиноко!
Он закрыл глаза.
Завтра он уедет.
Он уже считал часы до отъезда.
* * *
Кристофер встал из-за стола и подошел к окну. Дождь лил стеной, застилая видимость, скрывая от глаз Катаринское кладбище. Он прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. Стоял неподвижно, пока не подобрал нужные слова, после чего поспешил к компьютеру, не садясь, записал их, потом сел, глубоко вздохнул и начал читать с экрана:
Второй акт
Мать и отец сидят за столом в кухне, накрыт завтрак. Вокруг стола четыре стула. На матери красные лакированные туфли на высоких каблуках, очень короткая юбка и маленький блестящий топ. На отце костюм в тонкую белую полоску. Стены кухни черные, кругом висят телевизоры, показывающие разные программы. Новости, реклама, эротика, экшн, музыкальное видео.
Мать вяжет. Отец читает с компьютерного монитора.
Минуту сидят молча.
Отец. Что ты делаешь?
Мать. Вяжу.
Снова минутное молчание.
Отец. Что ты вяжешь?
Мать. Варежки.
Отец. Зачем ты вяжешь варежки?
Мать. Я отнесу их в фонд спасения Африки.
Отец. Зачем африканцам варежки?
Мать. Затем, что им холодно.
Сын 13 лет, появляется на сцене. Одет в оранжевый комбинезон Гуантанамо, на глазах черная повязка, лодыжки перевязаны широкой резиновой лентой так, что он может делать только маленькие шаги. От лодыжек к ладоням идет цепь, заканчивающаяся наручниками.
Сын. Можешь застегнуть?
Мать застегивает наручники.
Мать. Тебе обязательно нужно было сегодня так одеваться?
Сын. Мам, ну хватит!
Мать. На улице мороз. Я не хочу, чтобы ты простудился.
Отец. Только не испачкай одежду, в субботу мы идем на свадьбу к Свенссонам.
Мать. Знаешь, сколько это стоило? Четыре тысячи крон.
Сын. Я сам платил. Из тех денег, что мне подарили на Рождество.
Мать. Ты что-нибудь видишь?
Сын. Глянь, тут же дырки! (С трудом поднимает скованные цепями руки и показывает на дырки для глаз.)
К тому же это натуральный материал. Экологически проверено!
Мать намазывает бутерброд и кормит сына. Помогает ему пить из стакана. Внезапно поворачивается к публике.
Мать. Кто-нибудь может мне помочь?
Потом, как ни в чем не бывало, возвращается к своему вязанию.
Отец. Наши акции Африканской рыболовной компании поднялись.
Сын. Я ухожу.
Мать. У тебя ведь сегодня занятия позже начинаются.
Сын. Иначе не успею. (Показывает на резиновые ленты на ногах.)
Отец. Берегись автомобилей и педофилов.
Сын крошечными шажками торопливо исчезает со сцены.
Мать. Какие акции?
Отец. Гениальный бизнес! Пятьсот тон филе нильского окуня ежедневно экспортируется в Европу. Цена транспортировки низкая – за счет использования дешевых русских пилотов и старых грузовых самолетов. Потроха и рыбьи головы остаются местному населению, так что те, кто утверждает, что искусственное разведение нилького окуня привело к гибели остальных видов рыбы в озере Виктория, – пусть заткнутся. Никто не смеет утверждать, что Африканская рыболовная компания нарушает законы. Кроме того, подросткам предоставляется возможность подогревать в ящиках из-под рыбы клей и нюхать его, чтобы лучше спалось под открытым небом. Ведь у большинства из них родители умерли от СПИДа. Таким образом, для всех задействованных лиц ситуация является сверхблагоприятной. И мы благодарим судьбу за то, что были в числе первых покупателей акций.
Некоторое время сидят молча. Внезапно отец поворачивается к публике.
Отец. Кто-нибудь может мне помочь?
