Но теперь к чувству очарования, которое так ласкало его сердце, присоединялись упреки самому себе, приводившие его в окончательное отчаяние. Он вспоминал бестактные мелочи в своем поведении, разные неловкости, вполне естественные, когда человек не думает, что его в чем-нибудь заподозрили. Зато какими страшными ошибками представляются ему все эти мелочи, когда он чувствует, что за ним усердно наблюдают!
Например, десять дней госпожи де Карлсберг не было в Каннах и за все это время он ни разу не показывался в тех местах, в которых прежде бывал часто, но лишь затем, чтобы видеть ее. Никто не встречал его ни на заливе, ни на вечерах, ни на чаепитиях в пять часов. Он не сделал ни одного визита. Как можно было не заметить этого совпадения между его исчезновением и отсутствием баронессы? Что могли говорить об этом?..
С тех пор, как любовь вовлекла его в этот круг, живущий развлечениями и удовольствиями, он часто поражался, с какой легкостью и непринужденностью злые языки прогуливались насчет отсутствующих женщин. Почему же его поведение не могло стать источником сплетни насчет госпожи де Карлсберг? Да, наверно, о них и говорят уже. Но в каком духе? Служат ли они мишенью для простого зубоскальства, или его поступки особенно подчеркивают и создают клевету на женщину, к которой он питает любовь мучительную, страшно мучительную в настоящую минуту, благодаря химерическим угрызениям совести?
Новую пищу всем этим догадкам давало слово, сказанное Флуренс Марш: «ваш флирт». Пьер всегда питал искреннее презрение к отношениям, которые подразумеваются под этим термином, — эту растлевающую фамильярность между мужчиной и женщиной, осязание женской красоты сладострастным оком, нескромное панибратство и дурной тон сальных намеков. Приходило ли ему в голову, что его отношения к госпоже де Карлсберг носят подобный характер? Неужели можно было истолковать таким образом недостаток выдержки у него?..
Потом он стал думать о страданиях, которые он угадывал в жизни этого создания, единственного в мире, на его взгляд, о шпионстве, которое улавливает малейшее ее движение. Снова представал перед ним зал в Монте-Карло, вспоминался несчастный поступок, и он не понимал теперь, каким образом вчера не уразумел всей своей неделикатности. Зато сегодня он чувствовал это до острой боли.
Не один час продолжалась эта прогулка, и тяжкие мысли обуревали его. К своему отелю он вернулся уже в сумерки, в темные, южные сумерки, которые внезапно наступают после мягкого и светлого, как бы летнего, дня. Но что должен был испытать он, когда у ворот отеля консьерж передал ему письмо, на конверте которого он увидел адрес, написанный баронессой Эли!..
Дрожащими руками разорвал он конверт с античной печатью, изображавшей голову Медузы: эта фигура была вырезана на перстне, который молодая женщина купила в Италии и постоянно носила на пальце. И если бы в самом деле перед Отфейлем живьем предстало это чудовище, созданное языческой легендой, то оно не больше испугало бы его, чем простые слова записки:
«Дорогой господин Отфейль, я только что вернулась из Канн и буду рада, если вы найдете время явиться на виллу Гельмгольц завтра в половине второго. Мне надо поговорить с вами насчет одного довольно важного дела. Ввиду этого я назначаю вам час, в который, по моим соображениям, нам никто не помешает. Уважающая вас…»
На этот раз она подписалась уже не так, как в последних записках, которые он получал от нее, не поставила перед фамилией своего имени, но подписалась, как в самом первом письме: Заллаш-Карлсберг.
Молодой человек читал и перечитывал эти сухие, холодные строки. Ясность их сразила его окончательно: молодая женщина узнала про вчерашнюю его покупку в Монте-Карло. Все муки долгих самоистязаний слились теперь в одну страшно щемящую боль, и, войдя в свою комнату, он громко воскликнул:
— Она все знает. Я пропал!
IV. Решимость влюбленных
Само собой разумеется, что записка, которая довела беспокойство Пьера до высшего напряжения, была продиктована Эли де Карлсберг госпожой Брион. Это был первый шаг к осуществлению плана, который изобрела верная подруга, стремясь как можно скорее и проще покончить с чувством, грозившим бедою. Прозорливая женщина угадывала в будущем страшные мучения, целую драму и неизбежную катастрофу. Размышляя после страстного и неожиданного признания госпожи де Карлсберг, она сказала себе, что необходимо теперь же разлучить эти два существа, которых непреодолимо влечет друг к другу роковая страсть. В противном случае молодой человек непременно узнает, какие чувства пробудил он в душе той, которую любит. Если он не разгадал их до сих пор, то это можно объяснить только его наивностью и душевной чистотой. Но что случится в день, когда он узнает все? Как ни была чиста и наивна сама Луиза Брион, но этот вопрос она решала совершенно правильно. Раз между Отфейлем и Эли будет произнесено слово признания, эта последняя не остановится в своей любви ни перед какими преградами.
Во время вчерашней исповеди она достаточно обнаружила неукротимую смелость своей натуры, свою потребность жить, подчиняясь единственно логике страстей. Она станет любовницей молодого человека. Хотя последний разговор показал Луизе с очевидностью ошибки, уже совершенные ее старой подругой по монастырскому пансиону, однако ни сердце ее, ни ум не могли свыкнуться с реальностью этих ошибок. Одна только мысль о возможности связи между Эли и Отфейлем наполняла ее почти паническим ужасом. Целую ночь придумывала она способ, которым можно было бы побудить Отфейля к добровольному отъезду. Только в одном этом и видела она спасение для Эли.
Первой ее мыслью было обратиться к благородному сердцу молодого человека. В самом деле, все обнаруживало в нем необычайную деликатность натуры: и духовный облик его, изображенный вчера госпожой де Карлсберг, и выразительная физиономия, и честный взгляд, и наивность влюбленного, которую обнаружил он вчера, покупая золотой ящичек. Что если она прямо и благоразумно напишет ему анонимное письмо, где будет говориться об этом самом поступке, о покупке, которую могли видеть и другие, да которую и на самом деле видела, наверно, не одна она? Что если по этому поводу она попросит его уехать, чтобы пощадить спокойствие госпожи де Карлсберг?..
За долгую ночь, мучимая лихорадочной бессонницей, она не раз принималась набрасывать начерно письмо, но никак не могла найти удовлетворительную формулировку. Трудно было изложить просьбу так, чтобы она не говорила прямо: «Убирайтесь, потому что она любит вас!..»
Потом, утром, когда она пробудилась от недолгого сна, который закончил эту мучительную ночь, произошел один самый обыкновенный случай, но ее благочестивое настроение усмотрело в нем перст Провидения. Случай этот дал ей неожиданный предлог обратиться со своими настояниями уже не к молодому человеку (и притом письменно), а к самой госпоже де Карлсберг и принудить ее к немедленному решению.
Дело было вот в чем. Утром, еще лежа в постели, она рассеянно пробегала одну из ривьерских газет, тех вестников международного снобизма, которые всем кочевникам из высшего круга сообщают сведения про их собратьев. В отделе «Переезды» среди имен, стоявших под рубрикой «Прибывшие в Каир», она встретила имя секретаря посольства Оливье Дюпра и его жены. Она тотчас же вскочила и побежала показать Эли эту незначительную строчку светской газеты, строчку, предвещавшую обеим подругам страшную грозу.
— Если он в Каире, — сказала она баронессе, — то, значит, его путешествие по Нилу кончено и он собирается вернуться. Какой путь для него самый подходящий? Из Александрии в Марсель… А попав в Марсель, так близко от Канн, он непременно захочет повидаться с Отфейлем.
— Правда, — отвечала Эли, прочитав имя Оливье Дюпра, имя, которое заставило сильно забиться ее сердце. — Правда, — повторила она, — они свидятся…
— Не права ли была я вчера? — продолжала Луиза Брион. — Подумай, в каком положении была бы ты теперь, если бы у тебя не хватило силы до сих пор бороться против своего чувства? Подумай, что будет с тобой завтра, если не покончишь со всем раз и навсегда?
