Датский скульптор Торвальдсен, которому принадлежит проект гробницы Пия VII в соборе Святого Петра и чьи колоссальные фигуры Христа и двенадцати апостолов находятся в копенгагенском соборе Богоматери, был идолом скандинавов. Потом хлынула волна американцев, как мужчин, так и женщин. Среди них были некто со странным именем Мозес Езекииль, имевший студию в Термах Диоклетиана, где стояло фортепьяно, на котором часто играл Лист; и Уильям Уитмор Стори, помогавший Браунингу заботиться о Уолтере Сэвидже Лэндоре после того, как семья выгнала несчастного восьмидесятилетнего старика на улицу; Сэмюел Морзе, тот самый, что изобрел азбуку Морзе; и Гарриэт Хосмер, самая выдающаяся женщина среди американских скульпторов, обосновавшихся в Риме, — из всех, кого Генри Джеймс назвал «беломраморной стаей».
Американская девушка 1850-х — это была та еще штучка, и она интересовала римлян ничуть не меньше, чем теперешние американки с конскими хвостиками на голове.
Хэтти (Гарриэт Хосмер) здесь, в Риме, времени не теряет, — писал Стори Джеймсу Расселу Лоуэллу в 1853 году, — и покажет римлянам, что девица-янки может делать все, что пожелает: ходить одна, ездить верхом, плевать на все их правила. Правда, вмешалась полиция и запретила верховую езду под тем предлогом, что она нарушает порядок на улицах.
Все это были приятели и друзья Натаниэля Готорна в римский период его жизни, и их студии, увиденные сквозь романтическую дымку, можно обнаружить в его до сих пор очаровательном, хотя и неправдоподобном романе «Мраморный фавн». В этой книге он следовал известному рецепту, впервые изобретенному мадам де Сталь в «Коринне», а потом использованному Гансом Христианом Андерсеном, который написал книгу о путешествии в форме романа. Наши предки брали с собой в Рим «Мраморного фавна» и с важностью обходили окрестности, узнавая места, куда Готорн поместил своих персонажей, так же, как раньше они посещали улицы и площади, известные тем, что там грустили Коринна и Освальд. Как чудесно сознавать, что эта магия все еще действует и даже была использована в фильме «Три монеты в фонтане».
Самым интересным из американских скульпторов был Уильям Стори, который с семьей и детьми обосновался в Риме и умер в Италии. Стори и Браунинги были неразлучны, пока смерть Элизабет Браунинг не заставила поэта вернуться назад в Англию. Под руководством Стори Браунинг начал лепить из глины, а Стори взялся за перо, и с удивительным успехом: его книга «Материя Рима» («Roba di Roma») — увлекательный рассказ о жителях этого города в последний период папского Рима. Стори довольно пренебрежительно описал тогдашнее американское высшее общество: «Низкие люди, снедаемые завистью, погрязшие в интригах и сплетнях», что же до американского посольства, то он назвал его «оскалом дипломатических кругов». Но международная художественная среда, в которой вращались они с женой, если верить ему, жила как в прекрасной Аркадии и была совершенно счастлива, просиживая за разговорами в «Кафе Греко», снимая за бесценок апартаменты во дворцах и выбирая себе натурщиков из толпы итальянцев, одетых в национальные костюмы разных областей, которые целыми днями принимали живописные позы на Испанской лестнице. Это был такой джентльменский и преимущественно англосаксонский Монмартр; при этом у всякого здесь хватило бы денег, чтобы летом уехать из Рима в горы.
Среди допущенных в дружественный американский круг, описанный Стори, был Ганс Христиан Андерсен, который, что, возможно, не всем известно, начал свой путь к славе именно в Риме. В первый раз он приехал сюда в 1834 году бедным молодым человеком по довольно скудной государственной стипендии, в самом скверном расположении духа, будучи не в ладах с жизнью. Как и всякого приезжего протестанта, Рим привел его в восхищение и в то же время смутно встревожил. Он опасался монахов, подозрительно относился к монахиням, а братство иезуитов казалось ему сатанинским. Есть свидетельства, что когда во время торжественной церемонии в соборе Святого Петра тысячи собравшихся опустились на колени при появлении папы, одинокий прямой Ганс Христиан Андерсен напоминал стойкого оловянного солдатика.
Однако он впитал атмосферу Рима и уже дома написал роман «Импровизатор», который и сейчас можно читать. Во всяком случае это книга гораздо менее манерная, чем «Мраморный фавн». Она сразу же стала пользоваться большим успехом в Дании, выдержала несколько изданий и была переведена на другие языки; так Ганс Христиан Андерсен впервые вкусил успеха. Он вернулся в Рим позже, выдающимся писателем, но, кажется, весьма неудачно провел здесь время. Была зима, и он заболел. По городу гуляла инфекция, а он был опечален, как, впрочем, и весь Рим, трагическим концом двадцатидвухлетней принцессы Гвендолен Боргезе, дочери шестнадцатого графа Шрусбери, которая скоропостижно умерла от скарлатины и которую проводили в последний путь ее малолетние дети. Бедный Андерсен встретил Рождество один в своем жилище, его праздничный ужин состоял из винограда, правда, биограф не указывает, где он раздобыл виноград в декабре.
Примерно в это же время он посетил детский праздник, который устроили Уильям Стори и его жена. Браунинг тоже присутствовал. Ганс Христиан Андерсен прочитал детям «Гадкого утенка», а Браунинг — «Лошадку в яблоках», они со смехом промаршировали по апартаментам Стори, которые в то время представляли собой череду пустых комнат на втором этаже палаццо Барберини. Генри Джеймс, издавший письма Стори, говорит, что Андерсену дети часто дарили увечных деревянных солдатиков, сломанных кукол и другие сокровища, и этих реликвий он никогда не выбрасывал, а носил их с собой в сумке. Можно себе представить, какие лица были у таможенников, когда этот меланхоличный датчанин предъявлял для досмотра свой багаж!
Браунинг рассказал Стори странную историю о Теннисоне. Прибыв во Флоренцию по пути в Рим, Теннисон, который очень много курил, так расстроился, не сумев достать табака определенного сорта, что отказался от поездки в Рим и вернулся в Англию.
Именно в Риме Теккерей начал рисовать забавные маленькие картинки для знакомых детей, в том числе для Эдит Стори. Из этих-то картинок потом получилась «Роза и кольцо». Какие это были восхитительные дни в палаццо Барберини, когда Эдит выздоравливала после болезни, и приехал Теккерей, и сидел у ее постели, и показывал ей картинки, рассказывая еще не написанную историю!
Чуть позже из Америки приехал Мэрион Кроуфорд, сын Томаса Кроуфорда, скульптора, ученика Торвальдсена. Отца помнят по огромному количеству статуй и бюстов, в том числе конной статуе Вашингтона в Ричмонде, Вирджиния, и колоссальной статуе Свободы в Вашингтоне; а сын известен не меньшим количеством популярных романов, в которых действие развивается на фоне Италии вообще и Рима в частности, из которых больше других известен, вероятно, «Роман папиросницы».
Сидя сейчас на Виа Венето среди киноактеров и киноактрис, магнатов, чиновников Организации экономического сотрудничества, сенаторов и конгрессменов, работников информационной службы Соединенных Штатов, сотрудников Торговой палаты США и других организаций, видя на углу дворец, в котором размещается американское посольство, и повсюду натыкаясь на газетные киоски с американскими газетами и журналами, поневоле задумываешься: интересно, что бы из всего этого сделали Стори и Готорн. Большая часть современного Рима удивила бы их, но, думаю, более всего — часть города, простирающаяся у ворот Пинчьо, которую их соотечественники полностью присвоили. У этого места свой, ярко выраженный характер, который распространяется и на боковые улицы, где вы найдете американские закусочные и американские рестораны, специализирующиеся на сэндвичах, цыплятах по-мерилендски, яблочном пироге, консервированных персиках, гамбургерах и кофе американо. Эти ненавистники колониализма создали, по сути дела, чистой воды колонию, где чувствуют себя как дома и где они всегда могут укрыться, как в крепости, после набегов на чужие земли! В американизме этой части Рима есть что-то захватывающее, в своем роде имперское. Civis Americanus sum…[32]
