Бьюкенен вызвал ночью Грюсса в свою квартиру. Шифрограмма подняла его с постели, он был в халате, лицо помятое, заспанное.

— Прошу простить мой вид, но дорога каждая минута, — сказал посол, приглаживая всклокоченные волосы. — Вот ответ Лондона.

Грюсс бегло прочитал шифрограмму:

— Неслыханная оперативность.

— В Лондоне все же понимают особую важность этого шага. — Бьюкенен посмотрел на Грюсса с той обаятельной, доброй улыбкой, которой дорожили сотрудники посольства как редкой наградой, и сказал — Дорогой Бенджи, я сейчас досмотрю свой стариковский сон, а вы, не медля ни минуты, приготовьте проект депеши генералу Вильямсу. Тон решительный. Не просьба, а веление короля, поскольку высокие военные награды — это сфера действия монарха. Нужно отрезать все пути для оттяжки дела. Напишите, что для вручения орденов я готов выехать в Ставку послезавтра.

— Но разве ордена уже прибыли?

— Я надеюсь, что мы получим их завтра. В противном случае мы вручение осуществим символически. Надо на этот случай приготовить документы с изложением указа короля о награждении. Прошу вас, чтобы к утру все было готово…

— Буду считать бессонную ночь издержкой во имя оперативности, — поклонился Грюсс.

— Все же спокойной ночи, Бенджи… — Бьюкенен приподнял руку, прощаясь…

Телеграмма посла генералу Вильямсу ушла в Ставку в 8 часов утра. Он должен получить ее до традиционного завтрака с царем.

Ответ генерала Вильямса пришел в посольство днем, в начале двенадцатого. Генерал сообщал, что царь благодарит за высокую награду его флоту и приглашает английского посла приехать в Ставку в любой удобный для него день и в сопровождении необходимых ему в поездке сотрудников…

Ровно в двенадцать сэр Джордж Бьюкенен, одетый в черный фрак, вошел в кабинет Штюрмера.

После положенных этикетом любезностей Штюрмер поднялся, опираясь на стол. Откинув голову, он приготовился сообщить послу, что сейчас его поездка в Станку невозможна. Бьюкенен ждал этого мгновения и, опережая премьера, сказал холодно:

— Я оду в Ставку завтра.

— Я был бы рад, если бы вы могли поехать ее сегодня, — начал Штюрмер, решив, что посол своим заявлением просто демонстрирует непреклонную английскую настойчивость.

— Его величество, — точно не слыша его, продолжал посол, — пригласил меня и мою свиту прибыть в Ставку в любой удобный для меня день. Я решил выехать завтра… — Он вынул из папки царское приглашение и положил его на стол премьер-министра.

Штюрмер прочитал его очень внимательно и вернул.

— Но это… — сказал он сочувственно, — это ведь только ваша служебная переписка с главой вашей миссии.

— Я не понял вас… — Быокенен чуть наклонился вперед, будто он не расслышал точно. — Вы допускаете, что глава английской военной миссии сообщает неправду?

— Боже упаси, — вырвалось у Штюрмера. — Но…— Он запнулся и умолк, вдруг сообразив, что сейчас каждое его слово может стоить ему очень дорого.

— Что «но», господин премьер? — мягко и точно подбадривая, спросил посол. Его породистое красивое лицо выражало почтительную готовность выслушать что угодно…

— Я имею… совершенно иные указания, — тихо и озадаченно произнес Штюрмер.

— От его величества? — все с тем же мягким, даже сочувственным вниманием спросил Бьюкенен.

— Да нет… — Штюрмер откинул голову назад: будь ты проклята, седая лиса…

— Разве у России два монарха? — чуть повысил голос посол.

— Ну что вы только говорите, — тихо отозвался Штюрмер, лихорадочно думая, что же он сейчас должен делать, что говорить.

— Тогда все более чем просто, — ответил посол. — От вас требуется только отдать распоряжение о предоставлении мне вагона в завтрашнем поезде. Состав сопровождающей меня свиты вы получите через час. Но это чистая формальность, поскольку государь подбор свиты доверил мне. Не смею больше отнимать у вас время… — Он не спеша поклонился и вышел.

Штюрмер позвонил царице по телефону и рассказал о новом визите посла. Пользоваться для такого разговора телефоном было более чем рискованно, но у Штюрмера никакого другого выхода не было. Все решали уже не часы, а минуты.

Выслушав его, царица долго молчала.

— Хорошо, пусть будет так, — сказала она наконец и положила трубку. Все-таки она была достаточно умна, чтобы понять ситуацию и трезво решить, что изменить ее она уже не может…

Английский посол прибыл в Ставку рано утром. Сопровождавшие его сотрудники еще спали по своим купе салон-вагона, а Бьюкенен, уже одетый в парадную форму, при орденах и широкой ленте через плечо, наблюдал из окна маневрирование поезда, смотрел, где поставят его вагон, — все имеет свое значение… И был приятно удовлетворен, когда его вагон остановился окно в окно с салон-вагоном царского поезда.

Было угрюмое осеннее утро, шел мелкий дождь, в перелеске, где укрывались литерные поезда, стелился туман. Неподалеку в шинели, почерневшей от дождя, стоял солдат-часовой. И больше никого не было видно. Но вот Бьюкенен увидел тучного генерала в парадной шинели с малиновыми отворотами, который шел мимо вагона, поглядывая на его окна. Увидев Бьюкенена, генерал отдал ему честь и дал знак, что он войдет в вагон.

Вместе с ним в салон ворвалась холодная сырость.

— Разрешите представиться, ваше превосходительство! Генерал свиты его величества Сандалов.

Они поздоровались. Глядя на рыхлое, нездорово белое лицо генерала, Бьюкенен думал, что для его встречи могли бы выбрать лицо рангом повыше…

— У верховного главнокомандующего до поздней ночи длилось очень важное совещание с участием всех высокопоставленных лиц Ставки… — подавляя одышку, продолжал генерал. — Его величество просили меня прежде всего сообщить вам об этом. Засим передаю вам приглашение его величества к завтраку, который почтят своим высоким присутствием ее величество государыня с августейшими дочерьми.

Генерал щелкнул каблуками, поклонился и ушел.

Бьюкенен стоял неподвижно, сраженный убийственной новостью. Значит, очередным враньем Штюрмера было крушение поезда, после которого дорога-де была временно закрыта, а из-за этого поездка была отложена на два дня. Так они выиграли время, чтобы царица смогла приехать раньше. Мерзавцы!

В салон, гремя мокрой клеенчатой накидкой, вошел начальник английской военной миссии при Ставке генерал Вильямс.

— Отвратительная погода, сэр, — густым сипловатым басом сказал генерал, сбрасывая в угол накидку. — С благополучным прибытием! — Он энергично пожал руку посла и посмотрел на него. — Вы чем-то расстроены?

— Царица примчалась сюда, чтобы помешать мне, — Бьюкенен сел за стол, оперся на локти, крепко сцепив длинные пальцы. — Невыносимо… невыносимо… Два великих государства ведут великую войну, а здесь свою войну ведут мелкие интриганы вроде Штюрмера и втягивают в нее царскую семью.

Вильямс на это никак не отозвался, подсел к столу и, пощипывая седые пышные усы, смотрел в окно, за которым медленно светлело пасмурное осеннее утро.

Им было о чем и помолчать…

Они давно уже договорились о разделе сфер своей деятельности. Бьюкенен ваял на себя тыл, генерал — фронт. Но понятия «тыл» и «фронт» были весьма расплывчаты. Посла и генерала интересовало все, что могло влиять на общий ход войны, и они вместе решали одну общую задачу — не дать России выйти из войны, не пропустить хотя бы тени измены России своему союзническому долгу…

Сейчас ничего нового они друг другу рассказать не могли. Но Вильямса не могло не тревожить, что посол собирался сказать царю.

Бьюкенен снял с плеча ленту, повесил ее на стул, расстегнул высокий жесткий ворот форменного мундира и сказал устало:

— Вы не представляете, каких усилий и ухищрений стоило мне попасть сюда…

— Хорошо еще, если цель стоила усилий, — басовито ответил генерал и отвернулся — его немного смешило, что посол вырядился ни свет ни заря, думал, наверно, что его из поезда прямо к царю.

— Это ужасно, когда правительство такой державы возглавляет человек с данными провинциального губернатора, а его мелкое интриганство получает высокое покровительство. И я терплю это день за днем…