Протопопов выслушал это вроде невнимательно, все искал какую-то бумагу. Но вот нашел наконец, положил перед собой, и Манус увидел, что в эту минуту министр вроде бы пришел в себя, в его больших глазах затеплилась живинка…
— Сперва то, что установлено… — Протопопов нервно дернулся в кресле и начал рассказ — Феликс Юсупов…
— Тоже мне фигура, — вставил Манус— Кроме красивой жены, у него за душой ни гривенника…
— Феликс Юсупов… — продолжал Протопопов, — около полуночи свез Распутина к себе во дворец. Это проследил наш агент. Но затем агент совершил оплошность — установив, к сколь высокой особе проследовал его объект, он дальнейшее наблюдение прекратил. Теперь он ссылается на то, что был-де приказ, чтобы возле таких зданий нашими агентами не пахло.
— А был такой приказ? — перебил Манус.
— Говорят, был. Все равно агента под дисциплинарный суд. Дальше: полицейский услышал выстрелы в стороне дворца и увидел отъезжавший от дворца автомобиль.
— Чей? — спросил Манус.
— Неизвестно. Или юсуповский, или великого князя Дмитрия, или Пуришкевича. Ночь была, а агент держался на расстоянии.
— Автомобиль великого князя ваш агент видел?
— Да, но потом, позже, когда полицейский уже смог попасть во дворец. Пуришкевич сразу сказал полицейскому, что они убили Распутина. Полицейский увидел кровь на полу, изъял у Пуришкевича разряженный револьвер. Так что если все сопоставить, он, конечно, убит или тяжело ранен и находится, естественно, без помощи. Или добит где-то в другом месте. После сигнала полицейского во дворец прибыли более крупные чины полиции во главе с градоначальником. Начато расследование, но расследовать-то нечего. Весь вопрос: где Распутин или его труп, увезенный из дворца в автомобиле? Таким образом, в убийстве, кроме этих трех, участвовал кто-то еще, кто увез труп. Минимум два человека. Пока поиски трупа ведут около тысячи человек.
— С царицей не говорили? — спросил Манус.
— Нет.
— Это ошибка.
— Но что я ей скажу? — воскликнул Протопопов и закачался в кресле.
— Хотите меня послушать? — Манус пристально смотрел в темные глаза министра, словно гипнотизировал его… — Бросьте все и поезжайте в Царское Село. Ваше присутствие здесь все равно ничего не даст, а там вы можете спасти все. В том числе и наше с вами дело. Докладывайте царице спокойно, с достоинством, с огромным сочувствием. Ни о каком агенте, которого отдаете под суд, ни слова. Наоборот, агент — герой. Он знал, что Григория Ефимовича увозит князь Юсупов, и в нарушение правила повел слежку. Ну а во дворец он войти не посмел, тем более что он увидел там во дворе автомобиль великого князя Дмитрия.
— Он увидел позже. И не он увидел, а полицейский, — как-то автоматически уточнил Протопопов.
— Когда увидел, неважно. Кто увидел, неважно, — продолжал Манус спокойно и убежденно. — Важно, что увидели ваши люди и не посмели вести слежку за людьми из царской семьи. Был такой приказ. Григория Ефимовича, живого или мертвого, ищут две или, скажите, даже три тысячи человек. Надежд на то, что он будет найден невредимым, мало. Все складывается к тому, что он убит. Вот так вы и докладывайте императрице. А в этом месте потеряйте дар речи. А потом попросите разрешения вместе с ней помолиться за святую душу Григория. А помолившись, включайте гнев против особ царствующей семьи, ставших на путь борьбы с монархом. Скажите ей, какой ошибкой было изъять из вашего министерства охрану Царского Села и лиц царствующей династии и ее друзей.
— Да, да, я ей однажды говорил об этом, — оживился Протопопов, его руки заерзали по столу.
— Прекрасно, напомните ей об этом разговоре. И дальше. Ей надо подбросить…
Мануса прервал телефонный звонок. Протопопов коротко поговорил и, положив трубку, по другому телефону отдал распоряжение кому-то немедленно отправиться к великому князю Дмитрию Павловичу и сообщить ему, что выезд в Крым ему категорически воспрещен.
— Кто звонил? — спросил Манус.
— Ростовцев. Он передал приказ императрицы.
— Прекрасно. То, что он хотел удрать, работает на вас. И ей следует подбросить мысль о том, что Распутин — это только начало. Напомните ей о заговоре против нее и скажите: «Извините меня, матушка, но теперь я буду смотреть за всем сам».
— Да, да, да, — мелко кивал Протопопов, и лицо его уже выражало решительность.
— Поезжайте немедленно.
Протопопов распорядился по телефону подать машину к подъезду министерства и уже направился к шубе, скомканной на диване рядом с дохой Мануса, но в это время Манус сказал:
— Есть еще одна беда.
Протопопов замер, согнувшись над шубой.
— Что еще? — выпрямляясь, он схватился за поясницу.
— Установлено, что Грубин был немецким шпионом. Протопопов шаркающей походкой вернулся к столу:
— Откуда вам известно?
Манус рассказал о визите к нему Бурдукова.
— Боже, какой негодяй! Я его выгоню! — воскликнул Протопопов.
— Не надо, не надо, всему свой час, — спокойно сказал Манус. — Пусть лучше будет у вас на глазах. Но нужно сделать вот что: пригласите его к себе и в присутствии надежного человека между прочим скажите, что вам звонили военные по делу 1707, и спросите — у него ли это дело? Пусть он ответит при свидетелях. А дело-то у меня в сейфе. Вы помолчите немного, поиграйте у него на нервах и скажите, что вы хотите попозже услышать его доклад о работе по этому делу. И все, пожалуй…
— Ясно. Очень умно, — оживился Протопопов, вернулся к дивану и стал энергично надевать шубу, благодарно посматривая на Мануса. Нет, нет, не зря понимающие люди говорят, что у Мануса царская голова…
Тревожиться Манусу надо было гораздо раньше…
Как и предрекал Грубин, в семнадцатом году Манус лишился всех своих капиталов. Но кости свои все же собрал и удрал за границу. Там он попытался, не имея средств и полагаясь только на свою изворотливость, начать новую биографию дельца. Он нашел там какого-то тоже бежавшего из России купца, который в отличие от него вывез немного золота. Манус предложил ему совместную игру на бирже. Купец, помня о былой славе крупного удачника, согласился. Игра длилась недолго — они разорились…
Кончилось тем, что Манус зарабатывал на хлеб, работая грузчиком в марсельском порту, и там вскоре умер.
Так завершилась судьба человека, который все же оставил свой след в русских архивах…
Что же касается князя Андронникова, то он тогда, после разговора с Манусом у ресторана, поверил в одно — опасности нет. Ему, конечно, жалко было денег, отданных Бурдукову, но он утешал себя тем, что жизнь и покой души стоят все-таки дороже тех денег. И на другой день Андронников ринулся в новые авантюры…
Насколько ловок был этот проходимец, говорит тот факт, что имя его появляется и в послеоктябрьском, уже советском архиве.
В книге, вышедшей в Издательстве политической литературы, «В. И. Ленин и ВЧК» опубликовано следующее письмо Владимира Ильича Зиновьеву от 10 июля 1919 года:
«Прошу назначить — исключительно партийных, опытных, абсолютно надежных и беспристрастных — товарищей для расследования поведения и данных о случае
1. Исаака Григорьевича Шимановского, секретаря Петроградской Чека (честный ли человек, не было ли случаев воровства, проверить).
2. б. князя Андронникова (друга Распутина, Дубровина и т. д.), служащего в Чека в Кронштадте.
Председатель Совета Народных Комиссаров 10.07 1919 г.». В. Ульянов (Ленин)ВП
После Октябрьской революции Андронников перебрался в Кронштадт — надеялся, может быть, что здесь его в лицо никто не знает. Там он связался с контрреволюционной белогвардейской организацией «Петроградский национальный центр»… Потом, на допросе в ЧК, он будет клясть себя за то, что он поверил «этим из-центра», будто они в два счета сбросят Советскую власть. Между прочим, на следствии и потом на суде Андронников был уличен и признался в том, что до революции занимался шпионажем в пользу Германии.
По делу «центра» он был осужден.
Но почему в записке В. И. Ленина он назван служащим Кронштадтской Чека? Дело в том, что, находясь в Кронштадте, он до самого ареста посещал семьи оставшихся не у дел или скрывшихся бывших морских офицеров, выдавал себя за чекиста и за обещания всяческого содействия брал деньги. Очевидно, до В. И. Ленина дошла жалоба кого-то из пострадавших. В общем, Андронников до конца оставался авантюристом, быть на этой земле в какой-нибудь другой роли он не мог.
