Конечно же, Уэр принял приглашение. Не стоило и надеяться, что он откажется, упрямец, только не тогда, когда Грейс-Энн трудилась на кухне, ее волосы были влажными от пота, а самое старое ее платье было покрыто пятнами. Назло ему, перед тем, как отправиться переодеваться, она выложила на тарелку рядом с чайным сервизом кухаркины лепешки вместо своих свежевыпеченных пирожков с малиной.
Наверху в своей бедной спальне, бросив взгляд в маленькое зеркало, Грейс-Энн решила, что другое платье ничем ей не поможет. Ей нужно принять ванну, помыть голову, и поспать, чтобы избавиться от темных кругов под глазами, которые появились там из-за беспокойства насчет махинаций этого негодяя. Однако более важным, чем ее тщеславие, было держать прохвоста подальше от ее отца. Кроме того, все другие платья могли быть чище, но они были черными, и имели столько же привлекательности, как и этот напоминавший мешок наряд, который сейчас был на ней. Грейс-Энн торопливо умылась из таза едва теплой водой, стряхнула красноречивые кухонные остатки с юбок, и запихала густые волосы под просторный черный чепец.
Она промчалась вниз по лестнице, а затем остановилась под дверями гостиной, чтобы перевести дыхание. Упаси Бог, чтобы отвратительный распутник подумал, что она так торопится увидеть его!
Герцог непринужденно сидел на протертом до дыр диване, выглядя так, словно только что шагнул с Бонд-стрит. Его белоснежный шейный платок являлся чудесным примером накрахмаленного совершенства, темно-серые панталоны не имели даже малейшего намека на складки, а блестящие, как зеркало, сапоги отражали все дыры в протертом ковре. Для ее глаз Уэр представлял собой портновский манекен – кого-то, кто не трудился ни одного дня в своей жизни.
Рядом с паразитирующим совершенством сидела Пруденс. Эта плутовка не имела права пить чай в компании, а тем более – делить узкий диван с признанным распутником. Казалось, Пруденс полностью состояла из розового муслина, кружевных лент и белокурых локонов – а также нарумяненных щек, если только Грейс-Энн не ошибалась. Маленькая особа сидела слишком близко к Уэру, ловила каждое его слово, глядела на него сквозь густые, темные ресницы, которых у нее не было еще этим утром. Не имело значения, какие банальности изрекал герцог, в ответ раздавался звенящий смех Пруденс, а на ее щеках появлялись ямочки. Грейс-Энн перевела взгляд на мать, надеясь, что та смотрит на развязные манеры Пруденс неодобрительно и с упреком, но вместо этого увидела, что у миссис Беквит новый кружевной чепец, нарумяненные щеки и трепещущие ресницы. Боже мой, не удивительно, что Уэр ожидал, что все женщины будут падать к его ногам! Благодаря небо за то, что она сделана из более прочного материала, Грейс-Энн поджала губы и шагнула в комнату.
Вот наконец-то и она, маячит в дверном проеме, как плохо вышколенный лакей. Лиланд размышлял, сколько еще ему придется отвергнуть вульгарных приманок от маленькой сестрицы, прежде чем поставить ее на место. Негодница была прелестной девчонкой, легкой добычей любого холостяка, насколько он мог видеть, хотя сам вовсе не собирался торговаться за эту неоперившуюся райскую птичку. Даже если бы мисс Пруденс и не была дочерью викария, то он всегда предпочитал флиртовать с более искушенными особами. Девственницы были сущим адом. Однако она составит желанную компанию в постели какому-нибудь мужчине – если только им не удастся вскоре выдать ее замуж. Очень жаль, что мисс Пруденс была слишком мала в то лето, которое Тони провел в Уорикшире; умаслить ее было бы гораздо легче, чем ту колючую женщину, на которой женился Тони.
Миссис Уоррингтон уже вытянулась в струнку, как только зашла в комнату, а герцог еще даже не поздоровался с ней. Лиланд вздохнул. Он знал, что задолжал извинение этой чопорной женщине – а может быть даже два или три. При этом герцог знал, что она ненавидит его и не доверяет ему, возможно, не без причины. Несносная вдова не собиралась облегчать ему жизнь. Уэр снова вздохнул, а затем встал и поклонился, потом взял руку, которую она протянула, но из осторожности не стал подходить близко.
– Я так и не выразил вам надлежащих соболезнований, кузина, – проговорил он, пытаясь не морщиться при виде очередного ужасного платья и отвратительного чепца. – Я уверен, что вам должно ужасно не хватать Тони, особенно в это праздничное время. Он был отличным человеком, хорошим солдатом и замечательным другом.
Викарий прервал ее произносимую шепотом благодарность.
– Да, да, но как вы сказали, это время веселья, а не скорби. – Лиланд не смог увидеть ни единого признака приближающегося праздника, не говоря уже о веселье, в этой мрачной комнате, но вернулся на свое место после того, как вдова быстро извинилась и вышла под предлогом помощи кухарке с чаем.
Пруденс немедленно подхватила нить разговора.
– А это особенное праздничное время для Уэрфилда, учитывая то, что вы, ваша светлость, после длительного перерыва снова находитесь в резиденции. Вы останетесь надолго? Если так, то, возможно, вам стоит подумать над тем, чтобы дать в замке бал. Моя подруга Люси говорит, что ее сестра помнит, как когда-то в это время года в Уэр-Холде постоянно были приемы.
– Довольно, Пруденс. Его светлость приехал не для того, чтобы ему докучали всем этим девическим вздором, – упрекнул дочь викарий. А потом спросил: – У вас уже была возможность просмотреть мой отчет о ступенях церкви, герцог? Я уверен, вы увидите, что я был прав насчет сухой гнили.
Лиланд позволил бессодержательной светской беседе влетать в одно ухо и вылетать через другое, время от времени кивая или вставляя ни к чему не обязывающее замечание. Болтовню ни о чем он мог вести даже во сне. Между тем, пока объект его визита скрылась с его глаз, герцог огляделся вокруг. Нет, здесь не было никаких украшений, ни даже веточки остролиста. Меблировка была скудная и затасканная, обивка выцвела, обои отклеились. Не было слуг, которые стоили бы упоминания, и он оказался единственным, кто пришел на помощь миссис Уоррингтон, когда та вернулась с тяжелым подносом. Угощение выглядело крайне скудным: поданные лепешки были твердыми как камень, и такими же аппетитными на вкус, а чай обладал низким качеством. Лиланд заметил, как миссис Беквит быстро повернула чашку, чтобы не видна была отбитая ручка. Ее одежда и наряд Пруденс выглядели более элегантными, чем одеяние вдовы, но определенно были сшиты в деревне и из не самой лучшей ткани.
Уэр знал – до последнего шиллинга – сколько зарабатывает викарий. Несмотря на его репутацию прожигателя жизни, герцог при этом был отлично осведомлен обо всех деталях своих загородных владений. В его владениях, несомненно, не проживало ни одного обнищавшего священника. Было ясно, что преподобный Беквит не тратил свое щедрое жалование на семью. Возможно, этот человек – игрок, или у него есть какой-то другой тайный порок. Но какого дьявола вдова Тони изображает из себя нищую? Вот она сидит с вязанием в углу, словно бесцветная маленькая мышь, которой, как он знал, эта женщина не являлась. Лиланд не мог представить, в какую игру все они играют, если только это не план с целью выманить у него побольше денег. Ничего у них не выйдет!
– Я пошлю своего главного плотника изучить церковные ступени, – предложил он, одновременно вынимая из кармана банковский чек. – Между тем я принес вам мое ежегодное пожертвование в кружку для сбора в пользу бедных. В конце концов, это же время, когда нужно делиться с ближними. Должно быть, вы и сами щедро раздаете милостыню, преподобный. – Это был довольно прозрачный намек на то, чтобы выяснить, куда уходят деньги, и при этом не слишком неуместный.
– В известной степени, ваша светлость, – ответил Беквит. – Моя дочь вяжет перчатки и варежки для нуждающихся, как вы можете видеть. И никто не уходит голодным. Мы развозим корзинки к Рождеству и к Пасхе.
– Из тех денег, которые кладут в кружку для бедных, папа, – проговорила Грейс-Энн из своего угла. – Его светлость должен знать, куда пойдут его средства. – И куда не тратятся средства Беквита. Итак, у мышки все-таки прорезались зубки, и она вовсе не собирается защищать сыр Беквита. Любопытно.
