Избегает женщин. Об этом говорят уже открыто. Скоро Талиессин сделается предметом общих насмешек, и Вейенто приложит руку к тому, чтобы это произошло как можно быстрее.

И если принц случайно погибнет на охоте или во время верховой прогулки — или даже в ходе учебного поединка на шпагах, — никто по нему особенно убиваться не станет. Разве что его мать, которую печаль по сыну скоро сведет в могилу.

И тогда настанет пора переходить к завершающей стадии долговременного плана...

Только одно обстоятельство могло разрушить эту четкую схему. Если Талиессину найдут невесту чистейших эльфийских кровей и совершат обряд обручения новой королевской четы с Королевством прежде, чем Талиессин умрет. В таком случае друзьям принца (если таковые еще существуют) следовало бы поторопиться.

Известие о том, что обнаружилась девушка, способная совершать переход в мир Эльсион Лакар, прозвучало для Вейенто как гром среди ясного неба. Магистр Алебранд был не на шутку встревожен, когда отсылал сообщение, это чувствовалось в каждой фразе его письма. У сторонников Талиессина появился живой ключ к другому миру! Нельзя допустить, чтобы этим ключом завладела королева. Фейнне из Мизены должна исчезнуть.

Но будет еще лучше, если Фейнне из Мизены перейдет на сторону герцога и передаст ему бесценный дар своего умения перемещаться за невидимую границу.

В общем и целом Вейенто рассчитал все правильно. Такая девушка, как Фейнне, внезапно вырванная из привычной для нее жизни и помещенная в незнакомые условия, неизбежно должна была утратить привычные представления о людях и жизни, сломаться и перейти под покровительство первого же человека, который проявит к ней доброту.

Он не понимал причин ее упрямства. Не понимал, почему она с самого начала решила видеть в нем своего врага и упорно держалась первоначального мнения. Он ведь не предлагал ей предать любимого человека или изменить Королевству — перейти на сторону кочевников, например, атакующих сейчас северно-западные границы. Он лишь хотел, чтобы эта девушка признала в нем союзника, доброго друга, в конце концов.

У него были вполне рациональные причины поступить именно так, как он поступил: похитить девушку, ничего не сообщив о ее местонахождении ни в Академию, ни в Мизену. Что ж, если бы Фейнне не была такой упрямой, ее родителям даже не пришлось бы волноваться: они получили бы известие о дочери еще прежде, чем закончился бы учебный семестр.

Но Фейнне продолжала вести себя необъяснимо. И Вейенто пошел на крайние меры: он ужесточил условия ее содержания.

У герцога больше не было времени ждать, пока девушка согласится с его доводами и начнет помогать ему. Вейенто и так слишком задержался в охотничьем домике. Разумеется, он не сомневался в том, что и без него дела на севере идут как надо: управление заводами остается на высоте, в рудниках за порядком совместно следят союзы рабочих и местная администрация, а связи с дружественным подземным народом вряд ли ухудшатся за столь короткий срок: гномы — существа медлительные; что бы ни произошло, они сперва десять раз поразмыслят и сделают дюжину-другую взаимоисключающих выводов, прежде чем начнут действовать каким-либо новым для себя образом.

И все же чересчур затянувшееся отсутствие герцога может вызвать нежелательное внимание. С Фейнне следовало заканчивать.

Сперва исчезла нянюшка. Девушка отнеслась к этому с поразительным равнодушием. Она несколько раз спрашивала тюремщиков — где старушка, но, не получая ответа, спрашивать перестала. Перестала она и следить за собой. Больше не требовала ни воды для умывания, ни свежего белья. Не прикасалась к гребню.

Вейенто понадеялся было на то, что внезапная неряшливость пленницы — некая форма протеста. «Очень хорошо, — говорил герцог, потирая руки, — протестующий узник обычно желает вступить в диалог со своим тюремщиком. Он надеется на то, что ему начнут задавать вопросы и делать предложения. Протест — способ обратить на себя внимание».

Однако Алефенор, начальник стражи, держался иного мнения. «Полагаю, вы ошибаетесь, ваше сиятельство, — возражал он, — она и не думает протестовать. Ей все сделалось безразлично. Ей неважны теперь даже запахи, а ведь для слепых обоняние играет чрезвычайно важную роль. Она и без всяких протестов не обделена нашим вниманием. Нет, ваше сиятельство, эта особа просто-напросто махнула на себя рукой. Теперь ее не пронять ничем, даже пытками».

Алефенор оказался прав. Фейнне все больше замыкалась в себе. Она как будто исследовала свой внутренний мир и по мере этого исследования погружалась в него все глубже. Звуки извне почти не достигали ее сознания.

И тогда Вейенто решился на новый шаг: он заставил внешний мир стать агрессивным. Лишенная общества, питья, еды, девушка не могла не высунуться из той жесткой, непроницаемой скорлупы, которую создала вокруг себя, чтобы не поинтересоваться: что происходит? Не собираются ли тюремщики попросту уморить ее голодом?

Вейенто не верил в то, что Фейнне всерьез решилась умереть.

И здесь Алефенор поддержал его: «Полагаю, вы правы. Она еще не готова. Ей безразлично почти все — но не собственная жизнь. Она до сих пор на что-то надеется, и пока мы каким-нибудь неосторожным словом не убьем в ней последнюю надежду, она будет доступна управлению извне».

Они оставили в ее комнате воду. Не слишком свежую не слишком чистую, но все же пригодную для питья. Пяти дней без пищи и денька без воды будет достаточно, чтобы Фейнне кинулась в объятия своих избавителей и начала наконец относиться к ним с доверием.

Им оставалось только ждать.

— Она бросится к вашим ногам, ваше сиятельство, — утверждал Алефенор, — будет плакать от радости просто потому, что услышит живой человеческий голос. Она молода, избалована. Она умеет быть упрямой, потому что, видимо, именно таким способом добивалась от родителей желаемого. Дети из богатой семьи отличаются иногда довольно сильной волей. Но — только до тех пор, пока рядом с ними взрослые. Оставшись наедине с собой, они теряются.

Вейенто кивал, однако в глубине души испытывал страх: что будет, если Фейнне окажется еще более крепким орешком, нежели предполагает Алефенор? Сейчас Вейенто не был уже уверен ни в чем.

На второй день лесного житья ему доложили о том, что пропала нянюшка.

— Старуха куда-то ушла, — сообщил солдат, — и до сих пор не вернулась.

— Должно быть, и не вернется, — сказал герцог безразлично. — Это не имеет значения. Кто упустил ее?

— Я, — сказал солдат и опустил глаза.

— Лишаешься жалованья за два дня. — Герцог махнул рукой. — Невелика потеря. Она, мне кажется, была немного не в себе.

— Может совсем пропасть, в лесах-то, — заметил солдат, несколько опечаленный наложенным на него штрафом. — Не поискать ли?

— Не надо, — велел герцог. — Суждено ей пропасть — пускай. Я не буду тратить силы на какую-то старуху, которой давно уже пора на покой. В любом случае она ничего не сможет связного рассказать. Ступай, дурак.

И солдат удалился.

Вторая пропажа оказалась серьезней первой. Тут уж герцог не на шутку встревожился.

Без всякого следа исчез Хессицион.

За стариком отправили весь отряд, и сам Вейенто тоже принял участие в поисках. По мнению Алефенора, безумного профессора хватились довольно быстро. За такой короткий срок старичок не смог бы уйти далеко. Рассыпались по лесу веером, каждый в своем направлении, и рыскали до вечера, пока не стемнело. Тогда собрались у старого костра, в лагере, разбитом в стороне от охотничьего домика.

— Никого.

— Никого.

— Ни следочка.

Вейенто кусал губы с досады. Старуха — ладно. Кому она нужна! Ни толку от нее, ни особого вреда. Но Хессицион... Если Фейнне представлялась Вейенто «ключом» от незримых ворот в мир Эльсион Лакар, то Хессицион обладал «замочной скважиной», подходящей для этого «ключа».

— Завтра я уезжаю, — объявил Вейенто. — Алефенор остается. Если будет результат — доложить.

— Я доложу о любом результате, — сказал Алефенор.