– Д’Артаньян. Это сын одного моего старого друга; сын человека, участвовавшего в партизанской войне с покойным королем, родителем вашим.

– Вы говорите, что этот молодой человек хорошо вел себя? Расскажите мне это, де-Тревиль, вы знаете, что я люблю рассказы о войнах и сражениях.

И король гордо закрутил усы.

– Государь, сказал де-Тревиль, – д’Артаньян, как я уже сказал, почти мальчик, и так как он не имеет чести быть мушкетером, то он был в гражданском платье гвардейца г. кардинала, видя его молодость и зная, что он не принадлежит к числу мушкетеров, предлагали ему удалиться прежде чем они нападут.

– Из этого ясно видно, де-Тревиль, сказал король, – что они первые напали.

– Совершенно справедливо, государь; в этом нет никакого сомнения. Итак, они предлагали ему удалиться; но он отвечал, что он мушкетер в душе и предан вашему величеству, и поэтому останется с мушкетерами.

– Храбрый молодой человек, сказал король.

– Действительно он остался с ними, и ваше величество приобрели в нем редкого бойца, потому что страшный удар, нанесенный Жюссаку и столько разгневавший кардинала, был его делом.

– Так это он ранил Жюссака? сказал король, – он, ребенок! Это невозможно, де-Тревиль.

– Это именно так было, как я имел честь донести вашему величеству.

– Жюссак, один из первых бойцов королевства?

– Значит, государь, он нашел достойного себе соперника.

– Я хочу видеть этого молодого человека, де-Тревиль, я хочу его видеть, и если можно что-нибудь сделать для него, то займемся этим.

– Когда угодно вашему величеству принять его?

– Завтра, в 12 часов, де-Тревиль.

– Прикажете привести его одного?

– Нет, приведите всех четверых. Я хочу поблагодарить всех их; преданные люди редки, де-Тревиль, и надо награждать преданность.

– В 12 часов, государь, мы будем в Лувре.

– Ах да, по маленькой лестнице, де-Тревиль по маленькой. Не нужно чтобы знал кардинал.

– Слушаю, государь.

– Вы понимаете, де-Тревиль, указ всё-таки указ; ведь драться запрещено.

– Но эта встреча, государь, совершенно не подходит под обыкновенные условия дуэли, это была просто драка, потому что гвардейцев кардинала было пятеро против моих трех мушкетеров и д’Артаньяна.

– Это справедливо, сказал король, – но все равно, де-Тревиль, приходите по маленькой лестнице.

Тревиль улыбнулся. Но для него было довольно уже и того, что он восстановил этого короля ребенка против его руководителя. Он почтительно поклонился королю и с обычною любезностью простился с ним.

В тот же вечер три мушкетера были уведомлены об ожидающей их чести. Они давно знали короля, и потому это известие не привело их в восторг, но д’Артаньян, с своим гасконским воображением, видел уже в том свое будущее счастье и провел ночь в золотых мечтах. В 8 часов утра он был уже у Атоса.

Д’Артаньян застал мушкетера совершенно одетым, чтобы идти со двора.

Так как свидание у короля было назначено в 12 часов, то они уговорились с Портосом и Арамисом идти поиграть в мяч в одном игорном доме, находящемся не далеко от конюшен Люксембурга. Атос пригласил с собой д’Артаньяна, который, несмотря на то что он не знал этой игры и никогда в нее не играл, принял предложение, не зная, что делать от десяти до двенадцати часов.

Другие два мушкетера были уже там и играли вдвоем. Атос, очень ловкий во всех телесных упражнениях, стал с д’Артаньяном на другой стороне; и игра началась. Но при первом движении, Атос, несмотря на то что играл левою рукой, почувствовал, что рана его была еще слишком свежа, чтобы дозволить ему подобное упражнение. Итак д’Артаньян остался один, и как он объявил, что по неловкости своей не может правильно вести партию, то они продолжали только бросать мяч, не считая выигрыша. Но один раз мяч, пущенный геркулесовскою рукой Портоса, пролетел так близко от лица д’Артаньяна, что он подумал что если б мяч попал в него, то его аудиенция была бы наверно потеряна, потому что по всей вероятности, ему невозможно было бы представиться королю. А так как он воображал, что от этого представления зависела вся его будущность, то вежливо поклонился Портосу и Арамису, объявив что он примет партию тогда, когда выучится играть не хуже их и, отойдя в сторону, сел на галерее.

К несчастию д’Артаньяна, между зрителями был один из гвардейцев кардинала, который, разгоряченный случившимся накануне поражением своих товарищей, дал себе слово отмстить за них при первом случае. Он нашел, что случай этот представился и, обращаясь к соседу, сказал:

– Не удивительно, что этот молодой человек испугался мяча; вероятно, это ученик мушкетеров.

Д’Артаньян оглянулся, как будто его ужалила змея, и посмотрел пристально на гвардейца, высказавшего это дерзкое предположение.

– Да, сказал тот, закручивая ус, – смотрите на меня, дитя мое, сколько вам угодно, я высказал то, что думаю.

– И как то что вы сказали, слишком ясно и не требует объяснения, то я попрошу вас последовать за мной, тихо сказал д’Артаньян.

– Когда? спросил гвардеец тем же насмешливым тоном.

– Не угодно ли вам сейчас же.

– Вы, без сомнения, знаете кто я?

– Я вас совсем не знаю, да нисколько об этом и не беспокоюсь.

– И напрасно: если бы вы знали мое имя, может быть, так не торопились бы.

– Как вас зовут?

– Бернажу, к вашим услугам.

– Ну так, г. Бернажу, спокойно сказал д’Артаньян, – я буду ждать вас у ворот.

– Идите, я приду вслед за вами.

– Не слишком торопитесь, чтобы не заметили, что мы уходим вместе; вы понимаете, что для нашего занятия не нужно много народа.

– Хорошо, отвечал гвардеец, удивленный, что имя его не произвело впечатления на молодого человека.

Действительно, имя Бернажу было всем известно, кроме, может быть, одного д’Артаньяна, потому что он чаще всех принимал участие в ежедневных драках, которых никакие указы короля и кардинала не могли прекратить.

Портос и Арамис так были заняты игрой, а Атос смотрел на них с таким вниманием, что они и не заметили, когда их молодой товарищ вышел.

Как было условлено, д’Артаньян остановился у ворот, куда, минуту спустя, пришел и гвардеец.

Так как д’Артаньяну некогда было терять времени, потому что представление к королю было назначено в 12 часов, то он осмотрелся кругом и, видя что на улице никого нет, сказал своему противнику:

– Хотя вас зовут Бернажу, но все-таки вы счастливы, что имеете дело только с учеником мушкетеров; впрочем, будьте покойны, я употреблю всевозможное старание. За дело!

– Но, сказал гвардеец, – мне кажется что это место неудобно, гораздо лучше было бы за аббатством Сен-Жермен или в Пре-о-Клерке.

– Это справедливо, отвечал д’Артаньян, – но к несчастию у меня нет времени, я должен быть на свидании ровно в 12 часов. За дело, милостивый государь, за дело!

Бернажу был не такой человек, чтобы заставить два раза повторять себе подобное приглашение. В ту же минуту шпага заблестела в руке его и он бросился на противника, которого надеялся напугать, рассчитывая на его молодость.

Но д’Артаньян накануне взял хороший урок и, поощряемый недавнею победой и гордый предстоящею милостью, он решился не отступать ни на шаг; обе шпаги были в деле до самого эфеса, но как д’Артаньян твердо держался на месте, то противник его должен был отступить. Д’Артаньян, воспользовавшись этим движением Бернажу, бросился на него и ранил его в плечо, потом отступил в свою очередь и поднял шпагу, но Бернажу кричал ему, что это ничего не значит и, наступая на него с ослеплением, наткнулся прямо на его шпагу. Однако как он не упал и не признавал себя побежденным, а только отступил к дому Тремуля, где служил один из его родственников, то д’Артаньян, не зная как тяжела была последняя рана его противника, наступал на него с живостью и вероятно покончил бы с ним третьим ударом, но в это время шум на улице стал слышен в игорном доме и двое друзей гвардейца, заметившие, как он обменялся словами с д’Артаньяном, и вслед затем вышел, бросились со шпагами в руках и напали на победителя.