Мы собираем наши вещи и идем назад в город. Когда мы добираемся до моего дома, солнце уже клонится к закату. В то время как мы приближаемся к колоколу Совета, становится ясно, что что-то не так. Люди как обычно собрались, но в группе царит молчание. Никто не сидит у огня и не наслаждается едой. Вместо этого все стоят там как вросшие и смотрят вниз туда, где заканчивается охотничья тропа. Эмма и я следуем за их взглядом и застываем.
Двое подростков идут из леса с носилками. На них лежит черное обугленное тело того, чье лицо сожжено до неузнаваемости. Но мягкое, тощее тело, без сомнения, того, кто сегодня испытал счастье за Стеной. Вероятно, он не появился к банкету, и тогда послали поисковую группу. И она нашла его где-то у подножия Стены, там, где появлялись и остальные, кто пытался перебраться через Стену. Мертвые. Сегодня начнется не Похищение, а траурная церемония.
Глава 7
Проходит немного времени, и начинается траурный праздник. Мод разжигает костер, и юноши, которые принесли тело, один из них брат младший брат Мохассита, положили тело в огонь. Эмма стоит рядом со мной, взяв под руку слева. Саша должна быть где-то рядом, так как Кейл нашла нас в толпе и взбирается по другой моей руке. Я прижимаю ее к груди, и она утыкается лицом мне в шею. Люди опускают головы. Друзья и члены семьи плачут. Когда встает Мод, замолкают все.
- Почтим минутой молчания Мохассита, - торжественно выкрикивает Мод, - который накануне своего восемнадцатого дня рождения погиб за Стеной.
Я склоняю голову, но молчание не наступает. Один голос прорывается через толпу.
- Его убило Похищение! - истерично кричит кто-то. - Не Стена убила его, а Похищение!
Силуэт появляется рядом с колоколом. Это мать Мохассита. Она еще меньше и слабее, чем был ее сын, и утопает в своей коричневой тунике.
- Может, его и убила Стена, но виной всему является Похищение, - добавляет она. - Они все. Исчезли они, сбежали и погибли, мы теряем их из-за этого проклятого Похищения. Я проклинаю Похищение и это место, потому что оно забирает наших юношей. Я ненавижу это место. Я ненавижу!
Она просто расползается. Она выталкивает из себя слова в паническом крике вперемешку с икотой, затем оседает на землю и дрожит как ребенок, пока ее живой сын не берет ее на руки, будто бы он и есть мать, и не утешает ее. Эмма прячет лицо на моем плече. Мой рукав намокает, и я понимаю, что она плачет.
- Смерть - часть жизни, точно так же и Похищение является ее частью, - объясняет Мод. - Возможно, мы этого не понимаем, находим это неправильным. Но если мы проклинаем место, которое называем домом, мы не сможем жить в мире с нашим образом жизни, и воспоминаниями о тех, кто покинул нас. Мы хотим помнить о Мохассите и о радости, которую он подарил нам.
Мама Мохассита торопливо кивает. Ее сын все еще обнимает ее.
- Минута молчания, - говорит Мод, и на этот раз собравшиеся опускают головы в молчании.
Затем люди выходят вперед, чтобы сказать несколько слов о Мохассите: воспоминания, слова благодарности, о том, что им будет его не хватать. Кейл между тем засыпает, а моя рука немеет. Мне нужно пересадить ее на другую руку, и для этого мне приходится потревожить Эмму. Она вытирает слезы, улыбается мне и проводит рукой по белокурым локонам Кейл. Это так странно, стоять здесь втроем. Почти красиво. Почти как семья. Я спрашиваю себя: если бы мы жили другой жизнью, в другом месте, где нет Похищения, может быть, я даже захотел бы стать отцом?
Когда Траурная церемония подходит к концу и костер затухает, солнце уже давно зашло. Люди начинают расходиться домой. Саша находит нас и забирает Кейл, а затем приглашает нас что-нибудь выпить вместе. Мы принимаем приглашение, так как подавлены этим вечером. Саша укладывает Кейл спать, приносит кувшин пива и ставит три больших кружки. После нескольких кругов в «Правда или ложь» мы забываем о траурной церемонии и хихикаем навеселе.
- То, что ты подпалила свои волосы, когда во время назначения пыталась затушить свечи. Это ложь, - предполагает Эмма, обращаясь к Саше.
- Ни в коем случае, - вмешиваюсь я. - Я считаю, что это история, что в детстве ты так наелась клубники, что целую неделю болела. Я знаю, что ты ненавидишь ягоды и никогда их не ешь.
Саша тихо смеется.
- Вы оба заблуждаетесь. Я ненавижу ягоды из-за детской болезни, и вовремя моего первого назначения сожгла половину своих волос.
Эмма и я удивленно стонем.
- И что же тогда была ложь? - спрашивает Эмма.
- Что я не могу лазить по деревьям. Я знаю, что не очень-то спортивная, но на дерево могу забраться на дерево легко.
Эмма и я обмениваемся сомневающимися взглядами.
- Ох, успокойтесь вы оба. Я покажу вам, когда на улице будет, не так темно… и не после такого количества пива. Давайте пейте, - мы слушаемся и опустошаем наши кружки.
Мы с Эммой почему-то плохо играем в эту игру, а Саша, чья кружка еще наполовину полная, очень хорошая обманщица. Мы играем еще пару кругов, во время которых я узнаю, что у Эммы огромный страх перед родами. Кровь и кишки ее не пугают, но появление человека на свет пугает ее до смерти. А Саша сообщает, что она полная катастрофа как повар, несмотря на то, что продает приправу на рынке. Когда Эмма и я выходим от Саши, наши головы кружатся, и дорога домой, после стольких кружек пива, кажется гораздо сложнее.
Я провожаю Эмму домой. Мы оба идем зигзагом по грунтовой дороге, как сухие листья на ветру. Эмма напевает что-то под нос и кружится, вытянув руки в стороны. Когда она закидывает голову, чтобы посмотреть на звезды, спотыкается и ударяется коленом об каменную лестницу, которая ведет к ее дому.
- Посмотри, у меня идет кровь! - объявляет она почти весело. Нет ничего радостного в том, что она поранилась, но я все равно улыбаюсь.
- С тобой все в порядке? - спрашиваю я и осматриваю кровь на ее колене.
Она кивает.
- Хм… Совсем не больно.
Удивительно, что пиво делает с некоторыми, кружит голову и приглушает чувство самосохранения.
- Давай, - говорю я и протягиваю ей руку, чтобы помочь.
Она легче, чем кажется, так что я нечаянно притягиваю ее к груди. Она стоит здесь, руки лежат на моей груди, и смотрит на меня. Кажется, что все вокруг кружится, все, кроме нее. Это от пива, или ее мир не кружится? Я беру ее руки и обдумываю, должен ли что-то сделать. Но мы просто стоим, переплетя пальцы, и смотрим друг другу в глаза. Где-то хлопает дверь, и мы отрываемся друг от друга.
- Н-да, - говорит Эмма и убирает прядь волос за ухо. - Увидимся утром? Встретимся в больнице?
- Конечно, если мы оба этого хотим.
- Все в порядке.
Она дарит мне ухмылку, еще один вид улыбки, который я не могу понять. Она кажется растерянной и счастливой одновременно. А затем проскальзывает в дом и закрывает дверь, прежде чем я успеваю пожелать ей доброй ночи.
Глава 8
Следующим утром я просыпаюсь с похмелья и очень слабым. В висках стучит, и во рту пересохло. Постанывая, вылезаю из кровати. Я съедаю немного хлеба, который еле удерживается внутри. Наконец я оставляю попытки что-нибудь съесть и брызгаю водой в лицо. Я сижу за столом, голова на деревянной столешнице, глаза закрыты.
Сделает ли она вид, что ничего не случилось? Вспомнит ли она вообще о той секунде, когда явные чувства проскочили между нами? Я это помню, но, возможно, вся эта магия только в моей голове. Скорее всего, алкоголь ввел меня в заблуждение. Или я чувствую что-то, потому что всегда смотрю на все через чувства. Без чувств я не знаю, что должно меня остановить. Так или иначе, могло ли вчера случиться что-то большее, если бы не хлопнула эта дверь?
Возможно, даже хорошо, что ничего не случилось. Детали и без того затуманились, и границы между реальностью и фантазией утонули в темных уголках моего расстроенного с похмелья мозга. Я охотно вспоминаю время, проведенное с Эммой. И мне нравится, что мои воспоминания настоящие и правдивые. У пива есть одна особенность - превращать все в слепящую иллюзию.
