— Не знаю, это мало что меняет, у меня не выдерживают нервы…, я его не могу понять… Он же умный человек, а ведёт себя…, что он с нас хочет? Ты подумала насколько у тебя хватит терпения на весь этот цирк…
Я прижала к себе дочь.
— Адуся, у нас два пути. Либо мы отдаём его "воробью" и забираемся от них подальше, потому что он нашу жизнь сделает адом в аде, либо боремся за него. Я думаю, если б мы не были ему нужны, поверь мне, он нашёл повод не взять нас сюда, к себе. Из тех ловушек, которые ставит та девица ему нелегко выбраться. Причём он искренне уверен, что это он испортил птенчику жизнь и она сущий ангел.
Ада заметила недоверчиво- насмешливо:
— Прям слеза прошибла! Ангел в роли подстилки- бред… Ангел может любить, но не висеть гирей на ногах. Она же топит его. Ведь понятно же: пробивается бабёнка к счастью, как может. Это понимаю даже я. Давай, объясним ему…
Я нашла в себе силы и выровняла голос до спокойного.
— Не время. Сейчас он не поверит, но у него потихоньку расплющиваются глаза и вот когда они откроются полностью, мы поговорим. К тому же папа любит нас и не собирается связывать свою жизнь с ней.
— А ребёнок? — капризно поджала губы дочь.
— Это решит отец.
Ада, потирая и так горящие огнём щёки, прошлась по комнате, лавируя между столами.
— Не пойму… Ты ж не из железа. На сколько тебя хватит. У меня в середине пустота. Мне для жизни стержня не хватает, а как ты собираешься с этим жить?
— Адуся, любовь и жизнь — это ни магазин цветов. Мы с папой любим друг друга и хотим быть вместе. Значит, выдержим всё. Боже мой, ну в чём виноват малыш?
Дочь встала напротив меня, и внимательно посмотрев в глаза, тихо сказала:
— Мамуля, но это ещё не всё.
— Что ж ещё-то… — Я боялась даже пугаться, казалось, приплыли уже и дальше некуда.
— Она приходила ко мне, — выпалила Ада на одном дыхании.
— Приходила к тебе, зачем? Как она посмела? — задохнулась я в возмущении.
— Запросто, по-моему, ей всё по барабану. А прилетала эта птичка, говорить о нас…
У меня открылся рот. "Что за ерунда…"
— В смысле?
— Чего ж тут непонятного-то. О папе, мне и её персоне в плюсе с ребёнком. Понимаешь, тебя там не было. Она строила из себя обиженного "воробушка", с натугой изображала смущение и улыбалась во весь рот притворной улыбкой. И голос был такой приторно сладкий, что мне пришло на память ощущение того как я на море, помнишь, после возвращения папы из "Крестов", объелась мороженным. А помнишь, как меня выворачивало наизнанку?! Оставшийся во рту вкус сладковатой горечи, мне не забыть никогда. Вот таким сладким был и её голос. Мне очень хотелось, чтоб из меня вытошнило прямо на неё.
Мне показалось, что я перестала дышать. Я смотрела на дочь во все глаза.
— Адуся…
Ада махая руками, как на марше выпалила:
— Мам, я взбесилась.
— Что ты ей сказала? — напряглась я.
— Сейчас вспомню. Вот: "Если начинать считать от Адамы и Евы, то мы все друг другу родственники. А близких у меня никогда не будет чужих родственников. Я не сирота и у меня есть папа и мама".
Я с трудом спрятала улыбку.
— А она?
— Зачирикала, как они любят друг друга. Папа и она. Меня он оказывается тоже любит, а вот тебе так сказочно не повезло, к тебе по её словам он испытывает жалость и благодарность…
— Благодарность-то за что?… Не сказала? — перебила я её, растирая виски.
Дочь с готовностью объяснила:
— Сказала, по её словам за то, что ты его из "Крестов" ждала.
— Ну это не ново. Нашей преданностью и любовью не всегда мужика удержишь, иначе бы все мужчины давно к юбкам прилипли, ведь баб иных почти нет.
Ада с пристрастием посмотрела на нос своего хромого сапожка и потеребила конец форменного платья.
— Но, похоже, он много ей наговорил. Широко и бойко шагает…гадина.
У меня забилось пойманной птицей сердце в груди. Но я казалась спокойной, сейчас по-другому с ней нельзя.
— Одиночество он трудно переносит. Душа горела. Про нас с тобой поди плакал, а девочка удачу и словила не растерявшись. Так во что там она ещё тебя в курс вводила?
— Расписывала как мы дружно, одной семьёй, будем жить в Москве. Как будем счастливы. Рассказывала, как он ребёнка мечтал иметь и уговаривал её родить. Уж очень по её словам хотел обрадовать меня братиком или сестрёнкой. А я ей прямо сказала, чтоб не врала…
Послышался лёгкий стук в дверь. Нас перебили. Мы растерянно примолкли. Не успели договорить… "Кого там ещё принесло?" В комнату вошла улыбающаяся Нина. Ооо!
— Привет честной компании, как я рада вас девки видеть обоих. — С ходу принялась она нас обнимать. — Адуся, скажи, что твоя мать красавица и умница. А с чего у вас такие напряжённые лица? А ну выкладывайте о чём шушукались?
Ада посмотрела на меня, я кивнула: "Говори, чего уж там". Выслушав сбивчивый рассказ Ады, та не выдержав, вскочила:
— Скажи на милость, какая стервозина. При параде, говоришь, объявилась? И брюхо вперёд?… Ах, молодца!…
Ада, скосив глаза, кивнула и похлопала ладонью себя по груди, выпятив живот.
— Угу, и с медалями…
Нина не могла отказать себе в удовольствии не хмыкнуть.
— И много?
Ада пространно помахала ладошкой и со злорадством выпалила:
— Хватает. Вам столько не навоевать. Собственно, вам-то что с того? Догнать в героизме хотите?
Нина медленно сжимая и разжимая кулак на своём колене проговорила:
— Я к тому, что могло быть и больше. Как- ни как всё в его руках было. И другие поди во все наградные списки втыкали, чтоб угодить. Так что по всем канонам круче её никто Гитлера не бил. Заслуга её перед народом в деле приближения победы огромна. За один такой патриотизм, с пузом и на Берлин, звезду героя в самый раз повесить и желательно на лоб, чтоб издалека сигналила. Ты ей там Адуся, ускорителя не выписала случайно?
Ада скосила глаз на меня. Я дёрнула за рукав Нину. Конспираторши.
— Меня мамуля убила бы…
Нина недовольно сморщила носик.
— Жаль! Надо было дать ей пинка под зад, чтоб дорогу к тебе забыла. Юлия, голубушка, а ну давай съездим, поставим её на место… Ей бог, руки чешутся. Засранка какая. Сю-сю-сю… коза драная.
Нина, неуютно примостившись на колченогом стуле, умудрялась при разговоре ещё эмоционально взмахивать руками. Я чуть не улыбнулась. "Грохнется ведь!" Возможно, она и права и этой резвой птички в самый раз бы прикрутить хвоста, но меня держало слово.
— Не могу, я ему слово дала.
Нина пожала плечами. Попросила Аду принести ей воды. Та, поняв что её выпирают, вздохнула и поплелась из комнаты. Секунду стояла тишина.
— Какая ты правильная. Он с тобой весь неправильный, а ты… Хотя может ты и права. — Резко перешла на иную волну, что пела она. — Эта сучка мигом сочинит, что мы пришли ей мстить, а от похода к Адке, она запросто отречётся. Скажет, что это наша выдумка. Смолчала поди ж ты. Да, с такой стервочкой горячку пороть не надо. — Побарабанив пальцами по крышке стола продолжила:- Тогда с ней сто раз отмерь, один отрежь надо… Чего доброго не моргнув глазом в дерьме окажешься. Вот же зараза какая. Ноги бы Казакову выдрать. Уж выбрали они с подругой, так выбрали матрас… Не расхлебаетесь…
Дальше и глубже она свою мысль не успела развить. Вошла Ада. Быстро обернулась. Точно на крыльях. Ах, любопытство… Нина взяла кружку, отпила несколько глотков, демонстрируя, что не зря гоняла, а потом развернулась к Аде:
— Но что она там тебе ещё плела?
Ада подёргала свои и так вымученные пальцы.
— Много чего, маму расстраивать не хочется.
Нина сняла с себя туфлю и рассматривая каблук, буркнула:
— Она уже не расстроиться, расстройство в стену упёрлось. Рогами.
— Ваше дело… Слушайте. Например, что это он её ко мне уговаривать прислал… — Пролепетала она не сводя глаз с матери. — И что его счастье будет зависеть от моего решения.
