С её стороны это был сильный, тщательно рассчитанный ход, который мог принести неплохие плоды. И если предположить, что всё запланированное получится… Ох, какая она умница!
Надо сказать, к ощущению того, что Костя может перестать быть персонажем моей сказки, я очень трудно и непросто привыкала. Но "добрые люди" мне во всю помогали и подталкивали. Сегодня произошёл жуткий случай. А был такой чудный день. Мы с Адусей пришли вместе, встретились случайно в метро. Она бодренько нырнула в почтовый ящик, достала письмо с фотографиями. — "Папка прислал. Полюбуемся на нашего красавчика". Не посмотрели обратный адрес, обрадовались, думали от Кости. Заскочив домой, Ада с ходу распечатала. На стол выпали фотографии и письмо. Вырывая друг у друга развернули. Около Кости молодая невысокая улыбающаяся во весь рот девушка. Не надо напрягаться я сразу поняли кто это. К сожалению дочь тоже. Адуся отбросила фотографию, как что-то жуткое, завизжала и прижалась ко мне. Меня саму трясло, но я, стараясь улыбаться, произнесла:
— А, по-моему, он даже очень неплохо получился. Мужик картинка, не влюбиться нельзя.
— Видеть не могу. — Она выхватила у меня фотографии и выбросила их в мусорное ведро. — Какая дрянь. Посмотри, письмо Седовой. И эта туда же, лямур. Всё не успокоится. — Покончив с письмом и принципиально вымыв руки, она повернулась ко мне:- Как ты думаешь, кто мог такое сделать?
Я молчала. "Письмо актрисы и "матрас" в одном конверте. Над этим стоит подумать".
— Письмо взято у отца и доступ лиц к ним ограничен. Адрес чужим тоже не под силу раздобыть. Возможно, "воробушек" поимела и отправила. Эти фотографии могли быть тоже только у неё. Как я понимаю, она объявила нам войну.
— Фу, как гадко! Меня трясёт. Такое чувство, что всё это происходит не с нами. Сплю, а когда проснусь весь этот ужас кончится. Я не представляю, как ты это выдерживаешь… — Всхлипывая прижалась ко мне Ада.
— Ох, Адуся… Меня просто нет, — вырвалось из меня в сердцах.
Ада шмыгает, пытаясь побороть слёзы, справившись поднимает голову и пытливо смотрит мне в глаза.
— Что ты будешь делать, если она родит ребёнка, а?
— О-он контролирует ситуацию, — запинаясь говорю ей.
Она зябко пожимает плечами.
— Ужас! Мамуля давай решим что-нибудь. Я его люблю, но так больше не могу. Не удивлюсь, если он пришлёт нам или привезёт из той же серии только одну свою. Это уже становится противно.
Я плохо соображаю. Во мне всё кипит. Меня дерут на части противоречия: я пытаюсь справиться с собой, не показав боли дочери, осмыслить происходящее и найти решение. Остаться выявилось сложнее, чем уйти.
— Что ты имеешь ввиду?
— У нас два пути- идти на фронт и быть с ним рядом или… вычеркнуть его из своей жизни.
— Я подумаю. Пока понятно только то, что нас с Седовой эта прыткая девица пытается столкнуть лбами. Не удивлюсь, если и ей от моего имени отправила какую-нибудь гадость.
"Наверняка так и есть. Надо связаться с Валей. Аде не скажу. Ей достаётся за актрису от ровесников и она её ненавидит".
Да, неприятная история вышла. Вечер был испорчен. Я украдкой от дочери достала из мусора фотографии и ушла в спальню. Внимательно разглядев, закрыла ладошкой улыбающегося во весь рот "воробушка" и посмотрела на него. Щеголеватый, бравый красавец. Наверное, он думает мне с этим ярмом легко жить. Умом всё понимаю, а сердцем и душой похоже, больше тоже не могу. Всё просто и печально. Я начинаю презирать себя за терпение. Мне кажется, что мне недостаёт самоуважения. Потом, что его эгоизму не будет конца. А, что, если он сам, увлёкшись, точку никогда не поставит. Так и будет болтаться между нами двумя и после победы. Да и, похоже, птичка эта, будет противиться его такому шагу — своей отставки разумеется. Вон как с пакостями старается. Наверняка предпримет шаги остаться около него и после войны. Как это всё неприятно. Права Нина, мужик слаб. У них вся сила в одном конце. Или там или там. На обеих чашах весов равновесия не получается. Кому нужны мои страдания, кто оценит? Ада уже не маленькая, всё понимает, если мои плечи ещё тянут ту боль и грязь, её уже сгибаются. Может быть нервный срыв. Сегодня с трудом успокоила её. Сменим фамилию на мою. Уйдём на фронт. Дочь непременно полезет, а я её одну не отпущу. Осилим. Главное, подальше от него. Выживем, затеряемся в послевоенном хаосе, и будем жить как все. Нет — значит небесам так было угодно. Внуки, правнуки… Они о моей жертве и не вспомнят, не поймут и не пожалеют. Найдут чем своё бездушие оправдать. Надо прекратить быть посмешищем всей страны. Может, будет легче. Легче не легче, но надо решаться… Я всё время думаю о нём и поступаю в его пользу, но похоже жизнь подвела к тому, что надо выбирать: он или дочка? Завтра Ада на дежурстве. Можно будет не готовить ужин отдохнуть и подумать. Я убрала ладонь и всмотрелась в девицу с видом невинной овечки она позировала фотографу. Эта овечка хороший стратег и неплохо продумывает свой план действия. Не слишком моральный способ, но с письмом и фотографиями, ничего не скажешь, это у неё получилось ловко…
День был выматывающий. А собственно в эти годы других и не было. Все работали на износ. В голове крутился рассказ одной из женщин, которая рассказывала, что при освобождении Украины множество военнослужащих заразилось гонореей и прочими болезнями. Этот вопрос был таким острым, что рассматривался Военным советом. Промышленности была поставлена задача- наладить выпуск резиновых изделий. Понятно, что мужики с этой войной совсем с ума сходят. Не хотела. Подумалось само: возможно, Рутковский не так уж и виноват. Шла с работы не спеша. Была уверена, Ады нет, куда торопиться, но в окне горел свет. Я по ступенькам буквально неслась лётом. "Получается Адка дома, а я гуляю". Открыла дверь и попала сходу в объятия сильных рук мужа. Костя, нацеловавшись, помог раздеться, а потом, подхватив на руки, унёс на диван.
— Люлюсик, я соскучился жуть. Прилетел в Ставку на день. Ты просила фотографии, смотри, я привёз. — Он картинно выложил мне на руки несколько снимков, и как предполагала Ада, как раз из той же серии. Тот же пейзаж за спиной. — Ну, как я тебе?! Хорош?! По-моему ничего…
Понятно, что он ни сном, ни духом! Эти фото стали моей последней каплей. Решение пришло как-то вдруг само. Я понимала, что последует за ним. И всё-таки собравшись с духом, мотнув головой, чтоб отогнать соблазн — всё оставить как есть, гордо вскинула её и тихо, но решительно произнесла:
— Да, действительно орёл… Но ты опоздал, у меня уже есть такое фото.
Мы не в равных условиях. Я догадываюсь об исходе этой сцены. Тон мой был деланно невинный. Только он не заметил.
— Не может быть? Неужели газетчики опередили меня… Вот проныры, — сморщил недовольно нос он.
Улыбаясь не хуже "воробушка", я прошла к шкафу. Прошла это смело сказано, ног не чувствовала. Моё туловище буквально прошаталось до того несчастного шкафа. Я достала из-под постельного белья фотографии и, сдерживая дрожь, подала ему их. Мне б закрыть глаза, а я упрямо смотрела ими. Любуйтесь, мол, им таким чудесным. Он застыл в той позе, в какой рассмотрел первое же фото. Затем вздрогнул, шарахнулся от меня в сторону и опять застыл, съёжившись, с раскрытыми глазами, словно громом поражённый. Я заметила, как его охватил какой-то животный страх. Я содрогнулась при виде перекосившегося от ужаса побледневшего лица. Сострадание к нему выдавливала из меня решимость. Но переборов в себе жалость- не уступила. Обойдя остолбеневшую, мгновенно погрусневшую фигуру мужа, плюхнулась на диван. Я крепясь рисовалась, но ноги не держали. Про письмо Седовой, я решила не говорить. Порвав фотографии на мелкие клочки, он рванулся вперёд ко мне. Секунду застыл и упал на колени передо мной, положил голову на мои вздрагивающие руки. Я молю Богородицу помочь мне не уступить ему, проявить твёрдость… Он же действуя напролом, перемежая горячий шёпот поцелуями торопливо убеждал:
