В этот день он всё время вспоминал Юлию. С таким романтическим, а не только деловым настроем он провёл день. Лето прятало стрекоз в траве. Вишни, яблони, сирень с черёмухой уже отцвели, но запах их цвета несмотря на гарь и грязь войны всё ещё витал в воздухе. Неведомо почему, но он, медово-терпкий запах, напомнил ему жену, аромат её волос… Как нелегко далось ему это расставание. Оставшись один, взволнованный от воспоминаний и хмельного воздуха, сел писать письмо в Москву. Торопился выложить всё о себе, успокоить дорогих людей, рассказать о своих чувствах к ним и тем самым прикоснуться к Юлии: "Милые и дорогие мои Люлю и Адуся! Прибыл на место благополучно. Чувствую себя хорошо. Тоскую безумно. Как-то становится больно, что обстоятельства не позволили мне провести с вами более продолжительное время…". Штаба армии в Сухиничах уже не было. Командный пункт перенесли в лес. Фронт действительно стоял. Приехав, он с ходу влез в боевые дела. По директивам фронта им предстояло с соседями провести ещё одну наступательную операцию. На усиление к ним прибыл танковый корпус. Но этого было мало для наступления. Ознакомившись с делами, он понял, сил на прорыв у него нет. О наступательных действиях по всему фронту армий не могло быть и речи. Но приказ есть приказ. В конце мая операция началась. Лил всю ночь дождь. По непролазной грязи войска армии в ночное время заняли исходные позиции. Провели тридцатиминутную артподготовку. Со снарядами стало полегче, но это предел. Затем, пехота с танками двинулась на вражеские позиции. Противник их встретил огнём батарей. Вступили в бой немецкие пулемёты, но их тут же заставили замолкнуть танки сопровождения и орудия прямой наводки. С наблюдательного пункта он наблюдал за всеми этапами боя от начала до конца. Видел, как пехота ворвалась в траншеи первой позиции, преодолела их, и двинулась дальше. Часть танков бороздила первую траншею, другая рванулась вперёд. Под их прикрытием пехота атаковала вторую позицию. В траншеях шёл бой. Но уже шли прорывы и в отдельных местах стрелки и танки преодолевая вторую траншею начинали преследовать врага. Настала пора ввести резерв — танковый корпус, но он не подошёл к назначенному по плану месту. Оказалось, на пути его следования протекала речушка с топкими берегами, там и сел корпус. Разрабатывая план забыли разведать местность. Два часа понадобилось, чтоб вытянуть корпус. Немцы не потеряли это время зря. Они подтянули силы из глубины. Но пехота шла вперёд и в этот момент, ей в помощь, стал разворачиваться с ходу танковый корпус. Нам нужно было прорвать оборону и овладеть Жиздрой, открыв дорогу на Брянск. Немцы, выигрывая время, оборонялись во всю, подняв авиацию. На него бросили до сорока пикирующих бомбардировщиков. С ходу они принялись бомбить танковую бригаду. Произошло невероятное: бригада остановилась. Она стояла на голой высоте, а "юнкерсы" сыпали на неё бомбы. В воздухе показалась новая армада бомбардировщиков. Рутковский с комиссаром, прыгнув в машину, помчал к стоящей под бомбёжкой танковой бригаде. Камнями начали стучать по люкам, вызывая командиров. Оказывается большинство танкистов, впервые попало в бой. Неистовая бомбёжка их ошеломила. На войне бывает всякое. Придётся учиться воевать. Самое интересное, что, не смотря на ту кашу с прямой бомбёжкой, танкисты отделались испугом. Было повреждено только два танка. Бывает и такое. Хотя положение было и ужасным, но всё обошлось. Бригаду удалось привести в чувство и отправить в помощь пехоте. Но время уже было потеряно и гитлеровцам, получившим подкрепление, удалось остановить наше наступление. Сверху войска опять бомбили. Он дал команду закрепляться и окапываться. Несколько дней шли тут оборонительные бои, но немцам не удалось отбить потерянный участок. "Люлю милая, так я вновь после госпиталя включился в солдатскую работу. Всё время думаю о вас Адусей, но теперь мне легче, я знаю, где вы и что с вами".
"Дьявольщина!", — у него голова шла кругом. Прилетел в армию представитель центра и смешком, между прочим сказал вещь, которая не могла не лишить его языка. Как будто Мехлис вернувшись от Рутковского и собрав здесь все сплетни и прикинув, как это можно выгодно использовать, доложил Сталину о его романе с военврачом и потребовал призвать к ответу за разложение и разврат. Вопрос стоял ребром и непростой. Сталин обещал подумать. А потом якобы ответил, что, если это не мешает товарищу Рутковскому воевать, то будем завидовать ему. Какое-то время он был в шоке. И оттого, что его личную жизнь мусолят аж в Кремле. И от того, что та глупость, раз взяла такой размах, со дня на день дойдёт до ушей Юлии, если уже не дошла. Это не дурацкие киношные сплетни о романе с Седовой, от которых она отмахнулась, не беря на душу. В это она поверит. Он заметался: "Надо что-то сделать, предпринять…" Слушая всё это, он в шоковой состоянии выпал из разговора, но придя в себя понял, что ничего не пропустил. Гость продолжал ему красочно расписывать жареные новости, о которых шепчется Москва. Оказывается, о его "романе" с Седовой страсти не утихают тоже обрастая новыми невероятными подробностями. Но это для него не было шокирующей новостью. По этому поводу уже прилетала "воробушек" с претензиями. Оказывается, ей пришло от родных из Москвы письмо, и там был красочно расписан его роман с актрисой. Вот, мол, ваш командующий, какой сердцеед. Ну эту он без объяснений просто выставил. Неудовольствие сдерживал с трудом. "Леший потешается не иначе. У мужиков роман на романе и хоть бы кто кукарекнул, а тут ни за что в хвост и гриву бьют. Лучше мне с передовой не вылезать. Даже с ранением. Просто наказание какое-то". Голова гудела. Чего этим бабам от него всем надо. Гость же из столицы буравил глазами, ожидая реакции на откровенность. Но это Рутковского мало волновало. Он давно справился с эмоциями и сидел перед ним усмехаясь точно каменное изваяние. Хотя в голове и продолжали крутиться наползая друг на друга мысли. С Седовой он был уверен на сто процентов, Юлия не поверит, ни одному слову. А вот с "воробушком"? Дождавшись ухода гостя, он метался, ругая на чём свет стоит себя. Разнервничался так, что чуть не сунул папиросу в рот другим концом. По неосторожности он внёс в жизнь семьи разрушение и боль. Сколько тех встреч-то с девчонкой той было, смех один, по пальцам можно пересчитать, не он один тем грешен, а грязи нахлебался за это по горло. Нет, это уже выше крыши, почему именно его жизнь так всех волнует… Понятно, всё расставило бы по местам объяснение с Юлией. Но он упорно не хотел признаваться перед женой в своих грехах, отодвигая эту минуту от себя, оберегая их любовь от беды и надеясь на то, что пронесёт. Ведь Юлия может не понять, вспылить. А он не может её потерять. Люлю ничего не должна знать. Ничего. Что ж придумать, как подстраховаться? Думай не думай, а кроме письма ничего в голову не приходит. Он садится и пишет: "Я знаю, что тебе будет трудно, так как всяких слухов и сплетен не оберёшься. Причиной этому является то обстоятельство, что многим стало просто лестно связать моё имя с собой. Отметай все эти слухи и болтовню, как сор".
Я получила последнее Костино письмо и ничего не поняла. О чём его волнение? Не о сумасшедших же барышнях. Не догадываться, что я к этому почти равнодушна, Костя не может… Ревную, как любая нормальная женщина чуть-чуть. Если так волнуется о тех сказках про его якобы роман с Седовой, то он о моём мнении опять же в курсе. Мы оба знаем, что это неправда. Он был со мной и Адой. С чего же опять вернулся к этой бесперспективной истории, и что заставило его к ней вернуться? О том, что этот его всплеск может касаться другого, я и подумать не могла…
Мы устроились нормально. Адуся сдаёт экзамены и не вылезает с шефской помощью из госпиталей. Я работаю в военкомате. Мы собираем и отправляем на фронт посылки, организуем в госпиталях концерты, помогаем семьям потерявших кормильца. Это забирает моё время, силы и отвлекает от дум о Косте. В основном там трудятся жёны командного состава нашей армии. Я по-прежнему стараюсь держаться одна. Этот раз не был исключением. Со всеми ровно. Не близко и не далеко. Со всеми вместе и ни с кем в отдельности. Когда совсем плохо пишу ему, как и сейчас письма: "Дорогой мой! Уничтожай и гони эту гадость быстрее. Как жаль, что я не могу быть рядом с тобой. Но я делаю всё возможное, чтоб помочь нашей армии переносить трудности на пути к победе". По-прежнему ловлю каждую сводку и читаю газеты, ища хоть строчку о нём. Он уехал совсем не давно, а я уже безумно соскучилась. Не могу забыть эти безумно счастливые дни, когда моя голова покоилась на его плече. Я закрываю глаза и ощущаю бег его губ по своему лицу. Я считаю дни до встречи, молю бога подарить мне её. И о чудо, Костя в Москве. Обезумевшая от счастья метнулась на родную и желанную шею мужа, он подхватил на руки и, припав губами поцелуем, долго носил меня на руках. Так долго, пока я не взмолилась: