Перегруппировавшись перешли в наступление главные силы армии. Наносили удары по гитлеровцам, не позволяя им окопаться и организовать оборону. Не давая опомниться, погнали. При отступлении фашисты пытались затормозить продвижение русских. Минировали дороги, устраивали минные ловушки. Штаб старался быть поближе к головным частям. Приходилось часто обгонять войска там, где ещё сапёры не успели снять мины. Состояние не из приятных… Пальцы непроизвольно коснулись заветного платочка. "Пока ты любишь, я не пропаду". Отступая, немцы сжигали всё. С грехом пополам в деревеньке сохранилось пара изб, и то можно считать заминированных. Гоня по кочкам и ухабам, думал забыться, но не тут-то было. Опять проснулась совесть и брала в плен душа. Оказалось, насытившись, с упрямой обречённостью, ждал Юлиного гнева и в этом аду придётся жить. Не выдержав пытки, тормознул у сосен. Вышел, закурил. Вспомнилось, как гуляли с Юлией в тайге. Она смеялась, а я, нося её на руках, целовал и целовал розовое личико и был счастлив. Доведётся ли ещё когда-нибудь покачать её вот так, как в колыбели, напиться из её губ. Но как я посмотрю теперь в угольки её умненьких глаз?! А вдруг она всё поймёт… Ведь эта связь сделала его другим. Придётся лгать и изворачиваться. Опять же, с Люлю всё спокойно, нежно и страстно, а здесь налётами, бегом, точно за ними кто-то гонится или подхватил и несёт вихрем ураган. Тошно, что урывками и где придётся. По скотски как-то. Вот уж не думал, что это может завести, вогнать в азарт в мои-то годы. Старый дурак, куда меня занесло. Девчонку с пути сбил. В ней звенит весна, а во мне осень. Пусть ещё ранняя, но осень с зимой на горизонте. Как и любая весна она закружила меня. Но это миг. Усталость берёт своё. На звон и полёт уже нет сил. Да и Люлю с Адой терять в мои планы не входит. Полёт с Люлю не утомляет и не надоедает. Прожитые и пережитые совместно годы держат их в одном времени. А от Галины усталость и сбежать хочется. Опять же, девчонка после цветущей весны, ждёт летних ягод, а у меня после осени- морозы, вьюги и снег. Правда, жаль эту весеннюю девочку. Имел ли я право обрывать те цветы? Тут же голосок, высунувшись из глубины, пропищал:- "Какая разница, не ты так другой. Кто ищет приключения, тот его находит. Сама подлезла, кто её принуждал…" Может и так, только не по- моему характеру. А голосок опять высовывается:- "Война. Опять же, она будет только твоей". Не мог не оценить этого. Меня любили так, что жертвовали своей судьбой. Но разве такое реально, мне тянет к полтиннику?… А какая разница. Зачем ломать голову, для чего ей это надо, если меня принимают таким. К тому же, не надо думать будет о том, где найти бабу, как к ней с тем вопросом подойти и как уйти… Про сюрпризы, какие можно с каждой поймать. Эта будет принадлежать только мне. Никто не подумает приблизиться и она не посмеет сунуться никуда. И всё-таки я кретин, всему ищу оправдание. Зачем она мне, ведь даже на женщину-то ещё не похожа. Да и к таким отношениям я не готов. Не планировал… Нужна была женщина для определённых целей. Хотя какие отношения… и так и эдак одна нужда. Не собираюсь же я в самом деле бросать Люлю. Так о чём печалиться!
Кинул окурок, обжёгший пальцы и махнул водителю рукой, указывая путь — на передовую. Знал, там нужен, меня искренне любят солдаты и ждут. Моё место там, где стоят насмерть. На самый опасный участок фронта, я и ехал.
Только что захлебнулась атака. Пополз к передней линии. Лёжа на насыпи огляделся. Подумал немного и поднялся. Встал и неторопливо закурил. Вокруг свистели пули и рвались снаряды, а я курил. "Пока ты любишь, моё солнышко, меня, я не уязвим. Ты люби меня, Юлия, люби покрепче". Знаю, она прижала кулачки к груди и перестала дышать. Юлия за сотни километров, чувствует моё дыхание, опасность, нависшую надо мной… Только я не могу иначе. Мне надо поднять их, вытащить из окопов, по — другому не получается. Все хотят жить. Нарочно спокойно сбрасываю пепел. Вот поднимается один, другой, взвод, роты… рассыпались в цепь, и пошли в атаку. "Видишь Люлю, мы с тобой выиграли". Бойцы рассказывали, а им пленные фрицы, что немцы от этого ошалели.
Новый год встречали штабом, как водится, поздравили войска. Это поднимало дух — частичка праздника позволяла чувствовать себя не обделённым родиной. Ведь всё, что делало командование воспринималось- заботой или приказом родины. Позже Казаков устроил маленькое индивидуальное празднование. Приехала Шишманёва, естественно, привезла для меня "воробушка". Посидели, потом разошлись. Вернее ушёл Козаков со своей подругой, а мы остались. Лежал, курил. Говорить совсем не хотелось. Выговорился, наверное. А, может быть, отсутствие смертельного страха за семью больше не напрягало душу до такой степени, чтоб делиться с чужим человеком.
— Константин Константинович…,- пролепетала Галя своим невинным голосочком, ёрзая щекой на моей груди.
Удивился голосу. Вспомнил- не один. Я вперив глаза в неё и рассматривая точно картину: "Жаль, что носик не такой остренький, как у Люлю" — перебил:
— Что уж там, давай — ка, "воробушек", раз пошли такие пляски, упростим церемонию общения. Для тебя я Костя. Ты не жалеешь, что связалась со мной?
Всю его речь она прослушала без возражений. Надо сказать — даже несколько опешила: "Костя? Отлично! А насчёт: жалела ли она?… Вот глупец. Да она жаждала этого. Шла по ступеням к нему. Шаг за шагом. Правда, для Кости староват. Понятно- молодится. Но он был одним из вариантов её будущего, который её устраивал. Вариантом, который нежданно-негаданно обрёл столь ощутимую реальность".
Рассчитавшая заранее все свои ходы молодица могла позволить себе и покуражиться чуток. Опять же, риск минимальный, старички снисходительны до молодости.
— Нет, вдруг убьют, а я даже не знала, что такое мужчина, — донёсся не связный лепет до него. — Если уж отдавать себя, то в такие руки, как вы. "Не врала, так и было, поэтому получилось всё честно и правдоподобно".
— Маленькая моя девочка, — прижал её к себе, расчувствовавшись, — я старый осёл такое натворил, оказался не на высоте. Получается, соблазнил тебя, "воробушка". Взор упал на мутное зеркало. Старое, старое зеркало, но разглядел возрастные и преждевременные морщины на своём лице, усугублённые бессонницей и войной. Тело опять же не то, что в тридцать лет… Ох, как быстротечна жизнь, как унижают человека эти признаки старости, когда он чувствует себя ещё крепким и молодым и душа его способна летать. Как жестоко несправедливо время. Только начинаешь понимать вкус жизни, а она раз и показывает тебе хвост. Ведь эта пичужка наверняка про себя насмехается над его возрастом. А он любого молодого за пояс заткнёт. Хотя какое ему дело до её эмоций- сама пришла. Единственное что тревожило и чего боялся это то, что Люлю узнает. Она большое значение придаёт чистоте и чести и решит, что он предал её. Ему не вынести её презрения.
Видя его смятение и отчаянность молодая проказница приняла это на свой счёт и почувствовала облегчение. "Всё идёт как надо!"
"Я сейчас уписаюсь или рассмеюсь. Мужчины такие потешные, надо сдерживаться. Шишманёва права, на сто процентов, хуже детей", — болтает она про себя. Галя, чтоб скрыть улыбку, принимается елозить губами по ещё крепкому мужскому телу. "А он ничего, и целуется приятно, так, пожалуй, и влюбиться ещё можно".
До его ушей доносится её писклявый голосок, льющий бальзам на его ещё дергающийся в сомнениях разум:
— Ты не старый…, а мой мужчина.
— Выходит так. "Надо же взяла и подарила мне себя, без всяких условий. Неужели меня ещё можно так любить?" Если в чём проблема или ошибочка вышла, не держу. Только я тебе уже сказал, семью не…
Она, не давая ему договорить, тушит победный блеск в глазах, снова становится несчастной, жалкой и грустной, такой какой её хочется жалеть, спасать и помогать, тянется к его губам и целует. Чтоб закрепить победу, прижимается всем телом. "Планируй, ты полководец, только ты помнится, планировал любить её до гроба и быть верным, а теперь в моих объятиях лежишь. Вся армия за твою потерянную семью переживала, всем раструбил и ныл, а сейчас со мной спишь и своими совестливыми глазами на всех спокойно смотришь. Так что посмотрим, по чьему хотению жить будем… Платок он её таскает, идиотизм, больше не увидит. Был и сплыл".
