- Нееет, мы будем украинские б… бандитки! – языки немного заплетались, но не сильно.

- Ладно.

- А где лошадь?! Вы нам обещали лооошадь! Мустанг! Wild horse!

   Вышли во двор искать лошадь. Мустанг оказался смирной кобылой в яблоках, что  несколько успокаивало, но процесс оседлания вызвал тревогу: хоть бы не попадали. Но падали только сомбреро, все прошло почти гладко, и, между делом, он сделал знак официантке унести бутылку. Покурили, посмотрели фотографии на экранах смартфонов, немного угомонились; можно было уходить, и он попросил счет, вместе с которым принесли три конических бокала.

- Клубничная «Маргарита» - подарок от заведения.

- «Маргарита»! Урааа!

   Пенелопа, Сальма, Лена, Наташа, Маргарита – не многовато ли тебе будет, старый ты перец. Но новый восьмиядерный процессор у него внутри его успокоил: все под контролем.

- Что еще желают прекрасные дамы?

- Пр… ик… расные дамы жиии… лают… 

- Нет, прееекрасные! жеее… лают…  Танцевать!

   «Дамы» отпустили его руки и принялись прищелкивать пальцами, вертеть бедрами, напевая «у - уу – уу». Они шли по середине дороги. Если бы кто-нибудь из знакомых тебя сейчас увидел, да еще сфотографировал, - долго пришлось бы тебе объяснять, что ты просто возвращаешься с ужина со случайными знакомыми с пляжа. Картина была еще та: в центре – он в черной футболке 50 Years Rolling Stones Рarty, по бокам – двумя квотерами - танцующие девчонки; их розовый и желтый топы не закрывают пирсинговые висюльки в пупках, боковые швы их шортов трутся о двойную строчку его джинсов; мелькают поднятые руки, вскинутые ноги. I know it's only rock 'n roll but I like it[13]. Ибица, Рио, карнавал, ты попал на карнавал, но как же… ты же ни о чем таком  не просил… золотую рыбку, неужели… кубок, неужели...

   Он отогнал сомнения, ему было легко, весело. Когда тебе было весело в последний раз… дни рожденья, корпоративы, тосты… рутина. Он вдруг вспомнил свой двадцать пятый день рожденья: университетское общежитие, пятый курс, друг принес трехлитровую банку домашнего вина, и они всей компанией танцевали до упаду под «Ricchi e Poveri», как же было весело - четверть века назад.

   Так они двигались втроем по старой дороге, вдыхая пьянящий воздух благословенного острова, пока не заметили вывеску «Кool Club», из-под нее рывками вырывалось пульсирующее буханье.

- Нам сюда, это как раз для вас.

   Они зашли, уселись за столик, вытянули ноги.

- Пить! «Маргариту»!

- Хватит с нас на сегодня агавы. Колу.

- Со льдом!

   Он заказал три колы с лимоном, девушки выпили свою сразу и вскочили: новый ритм звал их, они, приплясывая, двинулись к центру, зазывая и его жестами, он отказался тоже жестом. Может, кого найдут.

  Это была не его музыка, но ритм входил прямо в живот, заставляя ступни притопывать, а пальцы – выбивать дробь на крышке стола. Танцы, сегодня в клубе будут танцы. Попивая колу, он смотрел на танцующих.

      Зазвучал PSY-евский «Gangnam Style», толпа восторженно загудела, девушки пританцевали к столику, схватили его за руки и потащили с собой.

- Оооо, sexy lady!

   Отвертеться было никак невозможно, и он впрягся в общие скачки, глядя на экран, где шел клип. Левая нога – правая – руки вперед – поводья – скачем – руки на бедра – вертим бедрами – правая рука вверх  –  вертим лассо. Оказалось, что танец – как езда на велосипеде, забыть нельзя: ноги и руки, подчиняясь ритму, двигались сами,  матрицу движений задавал клип, и он вместе со всеми выдыхал:

- Oppa Gangnam Style!

   К концу песни он уже вполне вписывался и даже получал от этого удовольствие: Лена и Наташа слева и справа от него двигались совершенно естественно, без напряжения, заряжая его своей энергией, передавая волны чистой радости от ритмичного движения. Даже в Корее можно быть ковбоем с такими лошадками.

- O-oo-o…

- Baby baby…

- Eh - sexy lady!

- Oppa Gangnam Style!

   В клубе они провели часа два, и он честно доскакал до канадской границы, но в отель решил взять такси. В потертом лимузине они упаковались на заднее сиденье.

- В «Aeneas».

- Музыку!

   Водитель включил радио, и голос  Alex Hepburn запел Under; это было ему ближе, но и девушки заголосили:

- Don't say those words!

- Don't say it's over![14]

   Песня была невыразимо грустной, неоновая надпись «It's over» уже виднелась впереди, день заканчивался; ему почему-то вспомнилась Эдит Пиаф, они приехали.

   В холле отеля у него возникла мысль зайти в бар, выпить «на посошок», но он отогнал ее. Все, что имеет начало, должно иметь конец, и никуда от этого не денешься. Прощание получилось сумбурным: они говорили дежурные фразы о приятном вечере, о том, что неплохо бы еще как-нибудь…, желали друг другу спокойной ночи, не знали, как закончить, - в конце концов он получил два чмока в щеку, девушки двинулись к себе, оборачиваясь, улыбаясь и прощально помахивая руками. It's over.

   В номере он сразу пошел в душ и долго стоял под горячей водой, в голове вертелась какая-то французская песня, которая начиналась с «Non!», но дальше не вспоминалась. Выйдя из душа, он стал перед зеркалом – загар уже позолотил, подтянул кожу, живота нет, Wrangler за тридцать лет не изменил размер; не Дорифор Поликлета, но все могло быть и хуже,  гораздо хуже. Он набросил белый махровый халат, вышел, достал ментоловую сигарету и пошел к выходу в лоджию, но услышал стук. Посмотрев на часы, он начал думать о бестолковой пятизвездочной прислуге и резко открыл дверь.

   У порога стояла Лена, одежда была другая, вокруг бедер обвивался причудливый золотистый пояс, в волосах появилась жемчужная заколка, сквозняк донес до него новую порцию парфюма; левая ее рука сжимала пачку «парламента» как сжимают гранату с выдернутой чекой, правая была еще поднята со сжатыми для стука пальцами; по лицу переливалась виновато-лукавая улыбка.

- Я не могу найти свою зажигалку, у Вас нет огня?

***

***

    Он проснулся,  жарко,  сбросил одеяло. Кондиционер тихо жужжал, кожа была сухой и прохладной, мышцы тихо ныли, пытаясь что-то вспомнить. …пожар, тебе приснился пожар… какая-то война… кони. Кони? … с кем-то ты боролся. Ну никогда не удается вспомнить самое главное.  Заснуть бы еще.

   Двигаться не хотелось, он лениво потянулся и стал перебирать диски в джукбоксе памяти, что там вчера пели, Omega была?  послышался щелчок и зазвучал голос Ланы:

- I'm feeling alive…  I've got that summertime, summertime sadness…  I think I'll miss you forever…

   Какая удивительная девушка. Мыслям тоже не хотелось двигаться, но движок уже запустился, заурчал, потихоньку набирая обороты.

Кипр… Греция… Троя. И кто же кого завоевал у этого Гомера: ахейцы Трою или… За что они там рубились десять лет своими бронзовыми мечами, что с этого поимели. Ахилл, Патрокл, Гектор – все погибли, а Прекрасная Елена возвращается домой с Менелаем, как будто не изменяла ему совсем, как будто не из-за нее все это случилось...  хоть бы по заднице ее кто отшлепал, что ли. Так нет: Троя горит, а ее старейшины с восхищением смотрят на Елену, не смея осуждать, -  слюни распустили, старые придурки - еще бы орден дали на дорогу - Святой Марии Магдалины, «за многолетнюю службу на б... стезе… примите и носите с гордостью… так, надо на левую грудь… где у нас левая… ох, обе хороши… жаль, орденов больше нет». Вот тебе и механизм. Без Афродиты тут никак не обошлось. А Дарвин про это ничего не писал, - ботаник, что с него взять. Или как раз про это он и писал. Как все запутано. Се ля ви, чтоб их черт побрал, этих французов.  Ладно, пора  тебе… на Итаку.