– Это уже последняя? – спросил мужчина в дождевике.

Носком ботинка он сталкивал с насыпи комья земли вниз, на дно воронки, где гудело ацетиленовое пламя и виднелись согнувшиеся фигуры с огромными бесформенными головами. Ноттинсен отвернулся, чтобы вытереть слезившиеся глаза.

– Черт возьми, куда-то запропастились мои темные очки. Надеюсь, последняя? Я еле на ногах держусь. А вы?

Мужчина в лоснящемся плаще, по которому стекали мелкие капли воды, спрятал руки в карманы.

– Я привык. Не смотрите, – добавил он, заметив, что Ноттинсен опять поглядывает в глубь воронки. Земля дымилась и шипела от пламени горелок.

– Если бы хоть уверенность была, – проворчал Ноттинсен. Он щурился. – Если здесь происходит такое, то представляете себе, что там творилось, – он кивнул в сторону шоссе, где над развороченными краями кратера поднимались тоненькие струйки пара, голубоватые от вспышек невидимого пламени.

– Его наверняка уже не было тогда в живых, – сказал мужчина в дождевике. Он вывернул наизнанку оба кармана и вытряхнул из них воду. Дождь моросил не переставая.

– Он даже не успел испугаться и ничего не чувствовал.

– Испугаться? – переспросил Ноттинсен. Он хотел взглянуть на небо, но сейчас же спрятал голову в воротник. – Он?! Тогда вы его не знали. Ну, конечно, вы его не знали, – сообразил он. – Работа над изобретением продолжалась четыре года, и в течение четырех лет это могло произойти с ним каждую секунду.

– Так почему же ему разрешили над этим работать? – Мужчина в мокром плаще взглянул исподлобья на Ноттинсена.

– Не верили, что получится, – мрачно ответил Ноттинсен.

Синие ослепительные язычки пламени продолжали лизать дно воронки.

– Неужели? – произнес собеседник. – Я… имею некоторое представление о здешней стройке. – Он взглянул туда, где в нескольких сотнях метров слабо дымился кратер. – Она влетела в копеечку…

– Тридцать миллионов, – поддакнул Ноттинсен, переступая с ноги на ногу. Ему казалось, что ботинки промокают. – Ну и что же? Ему бы дали триста или три тысячи, если бы были уверены…

– Это имело какое-то отношение к атомам, правда? – спросил мужчина в плаще.

– Откуда вы знаете?

– Слышал. И даже видел столб дыма.

– Взрыв?

– Кстати, почему строили в таком отдаленном месте?

– Такова была его воля, – ответил Ноттинсен. – Поэтому он и работал один – четыре месяца с того момента, как ему удалось… – Ноттинсен взглянул на собеседника и добавил, наклоняясь: – Это было бы пострашнее атомов. Пострашнее! – повторил он.

– Что ухе может быть страшнее конца света?

– Можно сбросить одну атомную бомбу и этим ограничиться, – сказал Ноттинсен. – Но одна Вистерия… хватило бы одной! И никакая сила не могла бы ей противостоять. Эй, там! – крикнул он, наклонившись над воронкой. – Не торопитесь! Не отводите пламя! Каждый дюйм надо как следует прокалить!

– Меня это не касается, – произнес мужчина в плаще. – Но… если она столь могущественна, чем тут поможет этот слабый огонь?

– Вам известно, что должно было получиться? – с расстановкой произнес Ноттинсен.

– Я в этом не разбираюсь. Альдермот сказал, чтобы я помог вам местными силами, что это были… что он работал над какими-то атомными бактериями. Нечто в этом роде.

– Атомная бактерия, – Ноттинсен рассмеялся, но тут же замолчал. Откашлялся и произнес: – Вистерия Космолитика – так он это называл. Микроорганизм, уничтожающий материю и получающий таким путем жизненную энергию.

– Где он его взял?

– Это производное управляемых мутаций. То есть он исходил из существующих бактерий, постепенно подвергая их воздействию все возрастающих доз радиации, пока не получил Вистерию. Она существует в двух состояниях – в виде спор безвредна, как мука, ею можно посыпать улицы. Но если Вистерия оживает и начинает размножаться – тогда конец.

– Да, Альдермот говорил мне, – сказал мужчина в плаще.

– Что?

– Что бактерии будут размножаться и пожирать все – стены, людей, железо.

– Верно.

– И что это уже невозможно будет остановить.

– Да.

– Но к чему тогда такое оружие?!

– Вот поэтому его и нельзя было пока применять. Вистер работал над способом остановки этого процесса, над его обратимостью. Понимаете?

Мужчина сначала посмотрел на Ноттинсена, потом вокруг – ряды концентрических воронок, окруженных земляными валами, таяли вдали в сгущающихся сумерках, кое-где над ними еще поднимался пар – и ничего не ответил.

– Будем надеяться, что ничего не уцелело, – сказал Ноттинсен. – Не думаю, чтобы он решился на какой-нибудь безумный поступок, не имея уверенности, что сможет опять… – произнес он, не глядя на товарища.

– Много этого было? – отозвался тот.

– Спор? Это как сказать. В несгораемом шкафу было шесть пробирок.

– В его кабинете на третьем этаже? – спросил мужчина.

– Да, там теперь воронка, в которой поместились бы два дома, – произнес Ноттинсен и вздрогнул. Посмотрел вниз на мигающее пламя и добавил: – Кроме воронок надо будет прокалить весь участок, все в радиусе пяти километров. Завтра утром приедет Альдермот. Он мне обещал мобилизовать воинские части, нашим людям одним не справиться.

– Какие ей нужны условия, чтобы начать? – осведомился мужчина.

Ноттинсен смотрел на него с минуту, как бы не понимая вопроса.

– Чтобы активизироваться? Темнота. В несгораемом шкафу горел свет, были припасены специальные аккумуляторные батареи на случай перебоя в снабжении электроэнергией – восемнадцать ламп, каждая с отдельной, независимой друг от друга цепью.

– Темнота и больше ничего?

– Темнота и какая-то плесень. Присутствие этой плесени было необходимо. Она вырабатывала какие-то биологические катализаторы. Вистер не изложил этого подробно в своем докладе подкомиссии – все бумаги и материалы он хранил внизу в своей комнате.

– Видно, он не ожидал, – сказал мужчина.

– А может быть, как раз напротив, – неопределенно буркнул Ноттинсен.

– Вы думаете, что свет погас? Но откуда взялась плесень? – спросил мужчина.

– Совсем не так! – Ноттинсен удивленно посмотрел на него. – Это не они. Это… они размножаются без всякого взрыва. Спокойно. Думаю, он что-то делал с этим большим паратреном в подземном помещении – речь шла о том, чтобы найти способ, позволяющий остановить их развитие и, не зная его, быть наготове на случай…

– Войны?

– Да.

– И что он там делал?

– Неизвестно. Это имело какое-то отношение к антиматерии. Ведь Вистерия уничтожает материю. Синтез антипротонов – образование силового поля – деление – таков ее жизненный цикл.

Некоторое время они молча смотрели на работавших внизу людей.

Огоньки на дне воронки гасли один за другим. В серо-голубых сумерках люди карабкались вверх, таща за собой гибкие змеи проводов, – огромные, в асбестовых масках, по которым стекал дождь.

– Пошли, – отозвался Ноттинсен. – Ваши люди на шоссе?

– Да, не беспокойтесь. Никто не пройдет.

Дождь становился все мельче – порой казалось, что на лицах и одежде оседают только мелкие капельки тумана.

Они шли полем, обходя исковерканные, перекрученные и обгорелые стволы деревьев, валявшиеся в высокой траве.

– Даже сюда занесло. – Мужчина, шагавший рядом с Ноттинсеном, оглянулся. Однако все было покрыто серым, сгущающимся туманом.

– Завтра в это время все будет кончено, – сказал Ноттинсен.

Они подходили к шоссе.

– А… ветер не мог разнести это дальше?

Ноттинсен взглянул на него.

– Не думаю. Вероятнее всего, само давление, образовавшееся при взрыве, обратило их в прах. Ведь то, что здесь лежит, – он взглянул на поле, – это останки деревьев, а они росли в трехстах метрах от здания. От стен, аппаратуры, даже от фундамента ничего не осталось. Ни пылинки. Мы ведь все просеивали сквозь сетки, вы были при этом.