Зинаида Кононовна вдруг замолчала, задумалась, сделала озабоченный вид и, проницательным взглядом ощупывая Анну, тихо спросила:

– А у тебя есть деньги, чтобы по сто рублей мне платить?

– Есть, есть, – стала успокаивать её Анна.

– Деньги-то, небось, мамкины? – Не успокаивалась Пистолет. – Нет, мои. Я их заработала. После школы с ребёнком сидела, мне за это платили.

– Молодец. Умничка. Приятно слышать, – успокоилась наконец учительница и тут же сказала. – Тогда дай мне вперёд. Понимаешь, у меня небольшие трудности.

– Конечно, конечно. Возьмите, – сказала Анна, прерывая объяснения и протягивая сто рублей.

– Спасибо, – поблагодарила Зинаида Кононовна, неприлично быстро пряча полученные деньги. – А, знаешь, ты талантливее сестры. С ней я намаялась в своё время. Понимаешь, нет в ней главного. Не чувствует гармонии. Бывало, выйду из себя, сниму с ноги ботинок и швырну в неё. А, она подберёт, несёт его мне и говорит: «Бросайте ещё, только не сердитесь». Когда она в институт поступила, я в больнице находилась. Сосед у меня пьянчужка, хам, я с ним повздорила, а он взял, да голову мне сковородкой проломил.

Долгая история, неприятно вспоминать. Что же ты думаешь? Лежу в палате, дверь открывается, входит Маргарита. А, в руках у неё охапка живых цветов. Я так и обалдела. А она рассказывает: «Иду с букетом по улице, все на меня оглядываются». Я тогда её хорошенько отругала. Транжира она. Любит деньгами сорить. Этого я ей тогда конечно не сказала, ты и теперь не говори. А не сказала потому, что всё равно бы не поняла и даже слушать не стала. Лучше бы соков принесла, да и у самой бы деньги ещё остались. Ты, Нелли, смотри за сестрой. Хорошенько смотри. Слышишь? Где же Маргарита? Она просила, чтобы я поработала и с ней, ну да не сегодня. Сегодня времени нет. Я сегодня, Нелли, пойду. Так сестре и передай, что ушла. А, завтра приду и буду с вами работать. Хлеб мой съешьте, я себе по дороге куплю.

В этот момент Рита вернулась из булочной и, узнав, что с ней и с сестрой будут работать завтра, сказала:

– Зинаида Кононовна, не отпущу, пока не отведаете моего грибного супа.

– Плутовка, – рассмеялась Пистолет и, подойдя к Рите, обняла её и поцеловала. – Знает, что грибной мой любимый. Ну что же, давай, накрывай на стол, будем с Нелли суп твой пробовать.

За супом Зинаида Кононовна размякла, глаза её осоловели.

– Очень вкусно, – говорила она. – Я, как ни стараюсь, никогда такого не получается. Маргарита, отдай секрет.

– Всё очень просто. Готовится мясной бульон…

– О! Я так и знала! А я без бульона. Этот на мясном?

– Да. Сердце говяжье отварила.

– А-а! Вот он, главный секрет. Не мясной, Маргарита, а сердечный бульон нужен. Так, Нелли? Я права, Маргарита? Для хорошего супа обязательно нужен сердечный бульон!

Провожать Зинаиду Кононовну, по собственной просьбе учительницы, отправилась Рита.

– А ты отдыхай. Нечего по улицам лишний раз мотаться, – сказала Анне Пистолет. – Не ровён час на хулиганов наткнёшься. Их много здесь. Москва – опасный город. Возьми лучше книжку, сиди и читай.

На этом Анна с Зинаидой Кононовной и распрощалась.

* * *

Утром Фёдору позвонил Степан, сказал, что сегодня к полудню им необходимо быть у дяди.

– К полудню, так к полудню, – нехотя ответил Фёдор, понимая, что после бессонной ночи ему и днём не придется спать.

Дом, в котором со слов Степана жил его дядя, Корней Кондратьевич Черногуз, Фёдору был известен и находился в пяти минутах ходьбы, на Козловке.

Козловкой, по названию одной из улиц, величали и весь посёлок, утративший собственное имя. Чудом сохранившийся в центре индустриального района, посёлок продолжал жить тихой и размеренной жизнью, своим укладом.

Окружённые глухими заборами, с садами и огородами, стояли и радовали глаз бревенчатые дома. Из-за заборов лаяли собаки, а по улицам мирно бродили козы. Людей козы не боялись и в жаркие летние дни бесстрашно подходили к колонке, утолить жажду. Пили из не просыхающей лужи.

Дом, в который направлялись Степан и Фёдор, был на Козловке самый красивый. Неимоверных размеров, построенный в форме сказочного терема, он поднимался на три высоких этажа, был крыт медью и ни собак, ни коз возле себя не терпел. В детстве, шагая через Козловку к ближайшему кинотеатру, Фёдор всегда засматривался на этот терем. Но, сколько ни старался, никогда не замечал в нём хоть каких-нибудь признаков жизни. Окна, выходящие на дорогу, всегда были зашторены и не единой души вокруг. Мог ли он тогда предположить, что будет когда-то приглашён в этот таинственный дом самим хозяином? Нет. Даже мысли такой не могло зародиться.

Однако войти через парадное крыльцо не удалось Фёдору и на этот раз. Не доходя до терема, Степан сказал: «сюда» и друзья свернули на улицу, проходившую параллельно той, на которой стоял дом-красавец. Подняв голову и увидев в синем небе воздушного змея с длинным, красным хвостом, Фёдор подумал: «Неужели ошибся? Нет, не мог. Второго дома в три этажа на Козловке нет».

– Мы с чёрного хода, – сказал Степан, как бы отвечая на его мысли.

Он смело подошёл к крепкому, глухому, двухметровому забору с табличкой: «Осторожно, злая собака» и повернув ручку самодельного замка, открыл калитку. Молча вошли. Шли мимо пустой собачьей конуры, мимо одноэтажного бревенчатого дома, не подававшего признаков жизни, обходили фруктовые деревья и по тропинке, очень скоро, подошли к терему с тыльной стороны, которая так же, как и фасадная, была безлюдна и тиха. Но, когда друзья, выйдя из сада, оказались на усыпанной гравием площадке, у самого дома, то прямо как из-под земли, перед ними появился молодой поджарый мужчина лет тридцати пяти, одетый в дорогой спортивный костюм и спортивную обувь. У него были светлые глаза, казавшиеся тёмными и три неестественно белые, будто седые, ресницы, заметно выделявшиеся среди других и при первом же взгляде на лицо, привлекавшие к себе внимание.

Взгляд он имел холодный и голодный, как у дикого зверя. Голова поворачивалась только вместе с туловищем, шея не работала. Был похож на волка, которого Фёдор видел в зоопарке. Мужчина имел самый недружелюбный вид, но узнав Степана, как-то сразу подобрел и, поздоровавшись крепким, коротким рукопожатием, ничего не сказав, достал из курточки сигарету с зажигалкой и закурил.

– Пойдём, чего ты? – Сказал Степан остановившемуся в нерешительности Фёдору и, открыв дверь, почти втолкнул его в тёмный длинный коридор, с другой стороны заканчивавшийся дверью выходившей на парадное крыльцо.

В стенах коридора были две двери, одна крест-накрест забитая досками, другая с обычным звонком. По-хозяйски уверенно Степан позвонил, сделав один длинный и один короткий звонок.

– Здоровеньки булы, Марко, – сказал он, шутя человеку открывшему дверь. – Мы к Корнею Кондратьичу. Он знает, я звонил.

– Здравствуйте. Рады видеть, – не заставляя себя долго ждать, ответил Марко и, впустив гостей в прихожую, закрыл за ними дверь.

Одет он был в домашний, стёганый халат. Из-за чего Фёдор, в первое мгновение, принял его за хозяина, но как только Степан назвал его Марком, то это представление сразу же исчезло.

Это был полноватый мужчина возраста, который определяется как далеко за сорок. Загорелое и обветренное лицо имело приятный цвет. Имел значительную лысину на лбу и темени, и не большие островки жиденьких черных волос, на шее и над ушами. Был шрам, проходивший через глаз, по лбу и щеке, и глаз там был стеклянный. Стеклянный глаз был светло-серым, а собственный темно-карий. Нижняя губа выступала вперёд, придавая лицу выражение пренебрежения ко всему и вся. Подбородок был круглый, маленький, его почти что не было.

Заискивая, вставая на цыпочки и подтягиваясь к самому уху Степана, Марко стал что-то нашёптывать. Понять, что шепчет, было нельзя и, сделав несколько безуспешных попыток, Фёдор стал смиренно ждать, чем всё это закончится. Сказав: «договорились», Степан взял Фёдора за предплечье и повёл за собой.