— Ты не хочешь, чтобы я приехала к вам? Я могу собраться и сесть на автобус в течение часа.
— Мне хотелось бы оставить тебя про запас, бабушка.
— Элизабет, я же не какой-нибудь хрупкий фарфор. Я совершенно не вижу никакой причины, чтобы...
— Если ты приедешь слишком рано, это станет в своем роде постоянным напоминанием. Амадо так старается сохранить видимость здорового человека. Я не хочу лишних сочувствующих глаз.
— Разумеется. Мне бы следовало самой об этом догадаться. Но только я чувствую себя такой беспомощной.
Элизабет ухватила рукой телефонный шнур и принялась рассеянно теребить его колечки.
— Я тоже, — сказала она.
— А когда он собирается сообщить Фелиции и Элане?
— Они сейчас уже в доме вместе с ним. Ему пришлось едва ли не угрожать Фелиции, чтобы добиться ее приезда.
— Ну и как же, по-твоему, они воспримут это?
— Честно говоря, не знаю.
— Как было бы мило, если бы они воспользовались временем, которое осталось у Амадо, и наладили отношения со своим отцом, да? Как я хотела бы думать, что из всего этого может выйти что-то хорошее!
— И я хочу, только вот не знаю, возможно ли такое. С учетом всего, что творилось в прошлом, даже если Фелиция с Эланой и в самом деле сменят гнев на милость, разве сможет Амадо поверить в их искренность?
Прошло несколько секунд, прежде чем Алиса сказала:
— Ну, поверит-то он во все, во что захочет поверить. И кто осмелится сказать, что это не к лучшему?
С этим доводом Элизабет не могла спорить. В ее собственной жизни было слишком много случаев, когда фантазия смягчала реальность и давала возможность как-то жить дальше.
— Обещай сообщить мне, когда ему станет совсем плохо, — продолжала Алиса. — И не забывай: всегда, когда что-то у тебя отнимается, что-то и дается. Да, трудно жить изо дня в день, зная, что ты умираешь, но раз уж так получилось, у тебя появился шанс разобраться в делах... с кем-то, к примеру, сблизиться, если захочешь. Ты взгляни на это как на дар, Элизабет.
— Я люблю тебя, бабушка.
Они поговорили еще несколько минут и, прежде чем попрощаться, пообещали друг другу вскоре созвониться снова. Когда Элизабет положила трубку, к глазам прихлынули непрошеные слезы. Она никогда не знала, где ее подстережет слабость в ежедневной битве с бедой. Иногда работа приносила несколько часов освобождения. Но как часто ее мучили тяжелые мысли о будущем.
Слезинка выкатилась из глаза. Мысленно отмечая ее путь по щеке, Элизабет сидела совершенно спокойно. Какая-то часть ее сознания, как бы отделившись от боли, породившей эту слезинку, мягко предупредила ее, что скоро этих слез будет гораздо больше.
Вот и опять тот, кого она любила, уходил от нее. Она могла браниться и рыдать во весь голос от этой несправедливости, могла богохульствовать и грозить кулаком небесам, могла найти убежище в работе...
Все напрасно, изменить ничего нельзя.
Амадо умирал... И когда это произойдет, часть ее самой умрет вместе с ним.
— И сколько же у тебя осталось времени? — спросила Фелиция.
Амадо устраивался в кресле, ища положение, которое позволило бы его легким свободнее дышать. Вместо того чтобы обидеться на бесцеремонность ее вопроса, он даже испытал облегчение, что Фелиция не пытается дурачить его неискренним выражением сочувствия.
— Это могут быть месяцы, а возможно, год или даже больше. Вариантов много.
Элана метнула в Фелицию выразительный взгляд, прежде чем с запинкой спросить:
— А ты... а сейчас как ты себя чувствуешь? Я имею в виду, не сможем ли мы что-нибудь сделать для тебя?
— Нет, — ответил он. — Все, что можно делать, и так делается.
Фелиция встала и прошла к окну. Оттолкнув в сторону занавеску, она принялась внимательно разглядывать двор. Так и не поворачиваясь лицом к отцу, она спросила:
— Тогда почему же ты просил нас приехать сюда сегодня? Ты мог бы сообщить нам об этом и по телефону.
— Фелиция, — задыхаясь, сказала Элана, — как ты можешь говорить подобные вещи?
Фелиция резко развернулась и свирепо посмотрела на свою сестру.
— Если бы ты была честна хоть разок в своей жизни, ты бы призналась, что думаешь то же самое. С каких это пор мы собираемся вместе для семейных заявлений?
— Но это же другое дело, — выпалила в ответ Элана.
— Почему же? Потому что папа умирает и мы ему понадобились? — Она повернулась к Элане. — А где же он был, когда умирала мама? И кстати, где была ты сама?
— Фелиция, не надо так вести себя с сестрой. — Амадо протянул к ней руку в просительном жесте. — Ни к чему эти ссылки на твою мать. То, что она сделала...
— Не смей говорить со мной о моей матери! — закричала Фелиция. — У тебя нет на это никакого права.
— Почему бы тебе не выслушать его, Фелиция? — Элана посмотрела на Амадо. — Неужели ты не видишь, что он умирает? Это же наша последняя возможность снова стать одной семьей.
Фелиция внимательно посмотрела на свою сестру, потом на отца. Ее глаза сузились, она раздумывала. Откинув рукой волосы, она сказала:
— Я... я прошу прощения. Не знаю, что на меня нашло. Должно быть, это шок от... от того, что я узнала о твоей болезни... папа.
Амадо не был уверен в благоприятном исходе их встречи. Он лишь понимал, что это совсем не то, чего он хотел, улыбка Фелиции сродни печальной «искренности» агента налоговой инспекции. Амадо подозревал, что и перепуганное выражение глаз Эланы вызвано не горем, что умирает ее отец, а страхом так близко увидеть умирающего человека.
— Я не хочу умирать, оставляя между нами что-то недосказанное, — сказал дочерям Амадо. — Разумеется, есть вопросы, которые вы хотели бы задать мне, есть вещи, которые вы хотели бы узнать о своем детстве до того, как вы переехали в Испанию со своей матерью. Когда я уйду, не останется никого, кто ответил бы на эти вопросы.
— Откуда тебе знать, какими мы были в детстве? — спросила Фелиция. — Тебя и рядом-то никогда не было.
Амадо медленно кивнул, как бы удовлетворенный ее гневом. Даже если Фелиции и было выгодно промолчать, она не могла сдержать своего стервозного характера.
— Я очень много работал, выращивал самый лучший виноград, делал самые лучшие вина. Этого ожидал от меня мой отец, так же как его отец — от него. Я не знал, что моя работа будет стоить мне семьи. Просто жизнь сложилась именно так.
— Не хочешь ли ты сказать, что теперь ты будешь вести свои дела по-иному? — спросила Фелиция.
— Да, я бы сделал все, чтобы удержать тебя и твою сестру.
Амадо искал в ее глазах понимания, но Фелиция снова смотрела в окно, подчеркнуто отвернувшись от него. Потом она подняла руки и сложила их на груди, готовясь к атаке.
— А как же насчет мамы?
— Я же сказал, что сделаю все, что понадобится, — повторил Амадо.
Фелиция повернулась к нему лицом.
— Означает ли это, что ты сожалеешь о том, как относился к ней?
— Сожалею даже больше, чем могу сказать.
Он решил предоставить Фелиции право истолкования смысла этих слов.
— И как же ты намерен устроить, чтобы мы снова стали одной семьей?
Хотя эти слова Фелиции были как бы примирительными, весь вид говорил о другом.
Перед их приездом Амадо убеждал себя не ждать слишком уж многого. Он чувствовал, как встревожена Элизабет, как сочувствующе смотрела на него за завтраком. Слышал тревогу в ее голосе, когда она сама вызвалась остаться с ним на этот день, вместо того чтобы отправиться на работу. Однако ни Элизабет, ни он сам не в состоянии были сделать ничего, что могло бы подготовить его к разочарованию, которое он сейчас испытывал: даже его грядущая смерть не смягчила Фелицию. А без Фелиции у него не оставалось шансов поладить с Эланой.
— Я надеялся, что мы сможем провести вместе некоторое время, постараться заново узнать друг друга, — сказал он.
Фелиция быстро посмотрела на Элану.
— Я полагаю, что впредь не удастся встречаться довольно регулярно, не так ли, Элана?
