После той встречи он только дважды звонил ей по делу, разговаривал довольно сухо и сдержанно. Она не понимала этой перемены и не знала, как реагировать. Одно было ясно — решение согласиться с идеей Элизабет и стать ведущим рекламы «Вин Монтойя» далось ему нелегко. Но если он и сердился на Элизабет за то, что она поставила его в такое положение, то свои чувства держал при себе.
Пытаясь заверить Амадо в том, что он делает правильный выбор, она рассказала ему о бесчисленных психологических исследованиях, посвященных работе над образом. Способ, с помощью которого та или иная продукция воспринималась потребителями, был куда важнее самой этой продукции.
Рекламная кампания, которую Элизабет создала для Монтойя, сделает его вино одним из наиболее популярных в стране, и в то же время цена его сохранится в пределах, доступных большинству людей, заглядывающих в винные магазины. Суть основного сочетания — изысканность и доступность.
Прожужжал селектор. Элизабет наклонилась через стол и нажала кнопку.
— Да?
— По первой линии звонит мистер Нобл.
— Спасибо, — она сняла трубку телефона. — Чем могу быть вам полезна, Джереми?
— Нам надо поговорить.
— Сейчас?! Да у меня тут с десяток дел, которые...
— Это важно. И много времени не займет.
— Сейчас я приду.
Как и просил Джереми, Элизабет постоянно держала его в курсе подготовки кампании, еженедельно сообщала ему о вносимых поправках, чем сокращала штормовой вихрь бумаг из исследовательского отдела до слабенькой, не сводящей с ума метели, — словом, она была чем-то вроде буфера между Джереми и составителями текстов. Она ожидала от него большего энтузиазма, однако на протяжении почти трех месяцев, которые она проработала над этим проектом, Джереми оставался необычайно сдержанным.
Его секретарша ушла на обеденный перерыв, когда вошла Элизабет. Заглянув в кабинет, она увидела, что Джереми сидит за столом и, склонив голову, внимательно изучает бумаги, разбросанные перед ним.
— Готовитесь к презентации? — спросила Элизабет.
Она попыталась подстроиться под бесстрастность Джереми, но ей потребовалось для этого усилие: нельзя выдать волнение и чувство предвкушения, которые она испытывала. Элизабет ждала этого события с большим нетерпением, чем ей хотелось бы признаться даже самой себе.
Джереми поднял взгляд без малейшего намека на приветственную улыбку.
— Заходите, — сказал он. — И закройте за собой дверь.
— Что-нибудь случилось?
Он показал ей на кресло напротив себя.
— Садитесь.
Элизабет села, а он так и не говорил, для чего же вызвал ее. Она нервно напомнила:
— Я спросила: что-нибудь случилось?
— Я тут изучил сценарий презентации...
У нее так и пересохло в горле: его голос прозвучал сухо и бесстрастно.
— И что же?
— Боюсь, Элизабет, что это совершенно не годится.
— Как это «не годится»? — осторожно спросила она.
Джереми швырнул авторучку на стол и тяжело откинулся на спинку кресла.
— Этот стиль заигрывания с публикой, к которому вы в конечном счете пришли, — уже не тот способ для продажи спиртного. Это надоело до смерти. Люди хотят чувствовать себя искушенными, держа в руке бокал с вином, даже если он пластиковый и наполнен какой-нибудь отравой за семьдесят девять центов. Публика попросту не примет сентиментальной чепухи этой рекламы. Если вы выйдете к потребителю с тем, что вы здесь вот напридумывали, то мы станем посмешищем в своем бизнесе на все время работы с «Винами Монтойя». Кроме того, вам никогда не удастся добиться от Монтойя согласия постоянно быть ведущим.
Этим заявлением Джереми застал ее врасплох. Элизабет растерялась и не знала, как ей защищаться.
— А почему вы дожидались этой минуты, чтобы высказаться? Не поздновато ли?
Он явно чувствовал себя неловко.
— Ну, я надеялся, что мне не придется этого делать, что вы сами сообразите, по какому неверному пути пошли.
Мысли ее бешено вертелись, пытаясь найти смысл в том, что он ей говорил. И в конце концов все начало становиться на свои места. То, к чему она в итоге пришла, не имело никакого значения: он никогда и не намеревался согласиться с ее идеями.
— А Монтойе известно, что вы отменили сегодняшнюю встречу?
Джереми переменил позу и уставился на лежавшие перед ним бумаги.
— А мне и не надо было ее отменять. К счастью, у нас есть запасной план, готовый к запуску.
То, что ее подозрения подтвердились, никак не смягчило удара.
— Ах, вот как? — кротко сказала она. — И что же это за план?
— Когда к вам перешел этот заказ, я решил, что было бы благоразумно позволить группе, которая уже разрабатывала сценарий, продолжить работу над этим проектом, ну, просто на тот Случай, если это окажется вам не по плечу. В конце концов, Монтойя ведь взвалил на вас чертовскую ответственность, в то время как вы никогда раньше...
— Вы просто выродок! Вы не должны были действовать у меня за спиной. Вы могли бы рассказать мне, что вы это делаете.
Заговор молчания, необходимый для того, чтобы убрать что-то с пути таким вот образом, задевает почти так же сильно, как отсутствие доверия.
— Да все обстоит не так уж и плохо, Элизабет. Если вы создадите что-то интересное, то мы могли бы...
— Я просто не верю, что могла быть настолько глупа! Вся работа — псу под хвост. Зачем столько времени дурачили меня? Вы же сделали меня посмешищем всего агентства!
— Да никто и не смеется над вами, все вам сочувствуют.
— Ну да, ясное дело, — она встала. — Джереми, а в чем же подлинная причина вашего стремления заставить меня считать, будто эта работа принадлежит мне?
Он с взволнованным видом поерзал в кресле.
— Нам надо было убедить Монтойю, что он получит именно то, что просит. Если бы мы рассказали вам о своих действиях, вы могли бы... проговориться ему. Но из-за сроков мы не хотели рисковать. Агентству необходима эта крупная сделка.
Элизабет с трудом сдерживала смех. Да, кажется, она разоблачит их.
— Стало быть, теперь главное — убедить его, будто рекламная кампания, которую вы сейчас представите на презентации, в самом деле моя?
— Вот потому-то я и хотел, чтобы вы зашли сюда с утра и внимательно изучили сценарий презентации. В вашем распоряжении еще четыре часа, чтобы подготовиться.
Элизабет посмотрела на бумаги, лежавшие на его столе. С первого же взгляда она поняла, что не найдет ничего неотразимого и нового в иллюстрированном материале, ничего, способного задержать глаз и выделявшего эту рекламу из доброго десятка других, ранее сработанных их агентством. Что ж, они вели беспроигрышную игру, избрали курс, который никому не нанесет обиды и который, черт подери, конечно же, никого и не взволнует.
— Вы рассчитываете, что я выдам этот хлам за свое творчество?
Джереми попытался запугать ее одним из своих печально известных «грозных» взглядов.
— Вы хотите сказать, что вам понадобится дополнительное время?
— Нет, я хочу сказать, что не стану делать этого.
Его голос понизился до угрожающего шепота.
— Только не вбивайте себе в голову, Элизабет, что на вас свет клином сошелся.
— Ну, вы уже достаточно ясно дали мне это понять, — парировала она. — До вечера я очищу свой кабинет.
— Вы об этом пожалеете. Я позабочусь, чтобы все агентства в городе узнали про вашу выходку.
Она одарила его легкой сдержанной улыбкой.
— Позаботьтесь тогда и правильно выговорить мою фамилию.
Когда ближе к концу дня Элизабет упаковывала в своем кабинете последние личные вещи, в дверь постучали. Выслушав возбужденные вопросы от доброй половины коллег, она в конце концов велела Джойс хотя бы минут двадцать не пускать к ней никого, чтобы она смогла закончить очистку своего стола. Но не прошло и десяти минут, как раздался стук в дверь. Она еще пыталась решить, стоит ли отвечать на этот стук, но тут дверь открылась.
Это был Амадо. Войдя, он закрыл за собой дверь и прислонился к ней.
