Литмир - Электронная Библиотека

И, пожав по своему обыкновению плечами, он поехал ужинать к Барбаре.

Барбара встретила его с нескрываемой радостью.

Она уже очень раздалась, поскольку до родов ей оставалось доходить всего несколько недель. Обняв короля, она велела всем удалиться — ибо в таких случаях не он, а она отдавала приказания.

К ужину были уже готовы любимые блюда короля.

— Я не сомневалась, что вы заглянете ко мне, — пояснила Барбара. — Услышав о том, как вас обманули эти ужасные иностранцы, я сразу поняла, что нынче вечером вам понадобится утешение.

— Можно подумать, что известия о моих делах доходят до вас раньше, чем до меня, — хмурясь, сказал король.

— Ах, дорогой мой, все ведь знают, как я пекусь о вашем благополучии, вот и спешат сообщить мне все новости о вас. Поверьте, ваши заботы печалят меня не меньше, чем вас.

— И о чем же, кроме содержания мешков, вам успели сообщить?

— О том, что королева — чернявая особа очень маленького роста...

— По-видимому, ваш осведомитель просто хотел доставить вам удовольствие.

— Напротив, то был мой заклятый враг. Он же, кстати, говорил, что зубы у Ее величества торчат наружу, а на ее голову невозможно смотреть без смеха: куаферу, прибывшему вместе с нею, приходится по нескольку часов кряду корпеть над ее прической. Но забавнее всего, как мне говорили, наряд Ее величества с жесткой юбкой: он предназначен, по всей вероятности, для того, чтобы оберегать ее португальскую девственность от посягательств английских джентльменов.

Барбара рассмеялась, но в ее нарочито громком смехе король уловил нотки беспокойства.

— Что ж, — сказал он, — скоро мне представится возможность самому полюбоваться на это диво.

— Странно однако: как это вы не скачете во весь опор в Портсмут?

— Что ж тут странного? Я ведь обещал ужинать сегодня с вами.

— Да, это верно. И ваше счастье, что вы сдержали слово, не то потом я бы вам это припомнила!

— Барбара! Вы, кажется, забываете, с кем вы говорите.

— Нет, не забываю! — Ревность к королеве была слишком велика, чтобы Барбара могла ее заглушить. — Нет, — повышая голос, повторила она, — не забываю! Я говорю с отцом ребенка, которого ношу сейчас под сердцем! С отцом несчастного младенца, которому предстоит появиться на свет под недостойным его кровом! Да, он появится на свет здесь, в этом убогом жилище, а не в принадлежащих ему по праву дворцовых покоях — ну так что ж! Не ему первому придется испить эту горькую чашу.

— Вы говорите о младенце как о святом! — рассмеялся король. — Право же, Барбара, вы ничуть не похожи на пречистую деву.

— Не богохульствуйте! А впрочем, я скорее всего кончусь родами. Увы, я слишком много страдала все эти месяцы! А те, кому следовало бы за меня волноваться... Я не нужна им более.

— Вы сами навлекли на себя все свои страдания... Однако я шел сюда не затем, чтобы браниться с вами. Вероятно, вы правы, и мне следовало бы сейчас во весь опор скакать в Портсмут.

— Карл... сядьте, пожалуйста. Я прошу вас... Я вас умоляю!.. Неужто вы не поняли, отчего я мечусь сегодня как безумная? Мне страшно. Да-да, мне страшно! Я боюсь этой женщины, с ее торчащими зубами, чудовищной прической и глупыми фижмами; боюсь, что она меня возненавидит!..

— Она непременно так и сделает, если только ваши пути пересекутся.

Барбара побледнела и очень тихо сказала:

— Отведайте, прошу вас. Этого фазана готовили нарочно для вас.

Не поднимая прекрасных глаз, она поднесла ему блюдо с кушаньем.

После этого до конца ужина она уже не заговаривала о королеве, а щебетала мило и оживленно, как умела она одна, покоряя сердце короля непривычной мягкостью и услужливостью. Она была такой, какой он всегда мечтал ее видеть, и даже ее резковатые, хотя и прекрасные черты смягчились благодаря беременности. Она возлежала на кушетке, укрывшись ярким пледом, а ее золотисто-каштановые локоны струились по обнаженным плечам.

Вскоре явились еще гости, и она еще больше оживилась. Потом все ушли, король же, как всегда, остался и долго еще беседовал с Барбарой. Она была нежна, слезно молила простить ее за скверный нрав и клялась, что в будущем — если, конечно, ей суждено пережить эти роды — она постарается исправиться.

Он просил ее не говорить о смерти, однако Барбара снова и снова повторяла, что чувствует близость конца,, что роды — всегда тяжелое испытание для женщины, а тяжкие страдания, перенесенные во время беременности, нередко приводят к печальному исходу.

— Неужто вы страдали так тяжко? — спросил король.

— Ах, я знаю, что во всех моих страданиях виновата только я и моя ревность, но от этого мне ничуть не легче. И, вспоминая перед кончиной прошедшую жизнь, я сожалею о многих своих прегрешениях — но есть среди них одно, в котором никто и никогда не заставит меня раскаяться... Это любовь к вам, Карл. Позовите меня когда угодно — я приду. Ради вас я готова на все, даже на вечные муки.

Король заволновался. Он не то чтобы до конца ей поверил, но счел, что мысли столь возвышенные могли посетить ее только в минуту крайнего упадка сил; а потому он сделал все, чтобы по возможности ее успокоить. Она заставила его поклясться, что его женитьба не повлияет на их будущие взаимоотношения; для этого у нее должна быть должность при дворе, которая обеспечит им возможность часто видеться. В том, что таковая должность у нее будет — если, конечно, ей суждено выжить, — она нисколько не сомневалась — ибо разве король не обещал ей должность фрейлины у своей супруги? Она согласна даже служить его королеве, но расстаться с ним — никогда!..

— И пусть, — говорила она, — пусть хоть сотни королев съедутся к вам со всего света и привезут с собою миллионы мешков с сахаром и пряностями — но и тогда подле вас останется одна несчастная, которая будет любить вас до гроба, — ваша кроткая Барбара.

Эта новая Барбара, и впрямь кроткая и покорная, а потому совершенно незнакомая королю, представляла собою неодолимое искушение.

А потому он покинул ее апартаменты только под утро, и на другой день весь Лондон знал, что король провел ночь в доме своей любовницы, в то время как королева почивала одна в Портсмуте. В эту ночь около всех больших домов горели костры в честь приезда королевы; лишь перед дверью дома, в котором король делил ложе с леди Кастлмейн, костра не было.

«Почему он не едет? — гадала Екатерина. — Что его держит в Лондоне? Верно ли неотложное дело?..» Однако через два дня она перестала задавать себе эти вопросы, так как ее свалила та самая хворь, которую Эльвира подхватила еще во время плавания. Она металась в лихорадке, с воспаленным горлом, а фрейлины беспрестанно подносили ей чай — напиток, любимый инфантой, но мало известный в Англии.

Она и теперь думала о короле и о том, почему он не едет так долго. Но, с другой стороны, ей бы не хотелось, чтобы он приехал сейчас и увидел бы ее, больную, с ввалившимися глазами и безжизненно повисшими волосами: а вдруг он брезгливо отвернется от нее?

«Леди Кастлмейн наверняка красавица, — думала она. — Все любовницы королей — красавицы, потому что короли выбирают их для себя сами, в женитьбе же им приходится руководствоваться высшими государственными соображениями».

Она догадывалась, что всех ее фрейлин занимал тот же вопрос: почему он не едет? Быть может, они знали и ответ. Быть может, перешептываясь между собою, они называли то самое имя, которое ей произносить было строжайше запрещено.

Возможно ли, чтобы тот, кто в ее воображении являлся героем всех рыцарских романов, забыл свое рыцарство настолько, что позволяет себе выказывать пренебрежение к супруге? Неужели он так разгневался из-за приданого? Впрочем, каждый день он слал ей нежнейшие письма. Он писал как влюбленный, при этом поминая свое «неотложное дело» с такой досадой, что это решительно не могла быть леди Кастлмейн. Он писал, что стремится к своей королеве всею душою и уже обдумывает предстоящий обряд бракосочетания; что уже очень скоро он сам надеется предстать пред нею, дабы подтвердить свою безграничную преданность ей... Бережно складывая все его письма, Екатерина обещала себе хранить их вечно, чтобы до конца жизни помнить своего благородного рыцаря, прекрасного принца из собственных грез... Но дни шли — три, четыре, пять дней, — а он все не ехал.

25
{"b":"171610","o":1}