— Ты говорил мне о своем отце.

— Он вернулся с раскопок ночью. Светила луна и было светло, как днем. В жаркие дни невозможно работать, и мы копали лунными ночами. Отец приехал на муле, и я сразу догадался: что-то случилось. Вообще-то он редко проявлял свои чувства, но в ту ночь казался довольным. Я решил подождать, пока он помоется, переоденется и поужинает, потом я спущусь к нему, и он мне расскажет, в чем дело. В первую очередь он всегда делился со мной. Я никому ничего не сказал, может, отец пока хотел держать новость в секрете. Дело в том, что к этому времени мы совсем отчаялись. Несколько месяцев назад мы нашли дверь в скале, проникли в коридор, который привел нас в гробницу, но ее ограбили две тысячи лет тому назад. Тогда казалось, это конец наших поисков: вся работа и все расходы оказались напрасны. Но у отца возникло странное чувство, он не хотел сдаваться. Он был уверен, что мы нашли далеко не все. Тем вечером я решил, что он сделал величайшее открытие.

К нам присоединилась Табита.

— Я рассказываю Джудит о смерти отца.

Табита серьезно кивнула, она села за стол, поставила локти и положила на ладони подбородок. Ее глаза затуманились, а Тибальт продолжал:

— Я спустился вниз, надеясь увидеть отца отдохнувшим, но понял, что он болен. Я не думал, что это серьезно. Он был очень силен физически и духовно, энергичен. Отец пожаловался на боль, и я увидел, как дрожат его руки и ноги. Мустафа и Абсалам отвели его в постель. Я подумал, что утром он мне все расскажет, но ночью он умер. Перед самой смертью он позвал меня, я наклонился к нему, видя, как он пытается что-то мне сказать. Губы едва шевелились, но мне показалось, он сказал: «Продолжай». Вот поэтому я и решил продолжать.

— Но почему он умер именно в тот момент?

— Пошли разговоры о проклятии, какой-то бред. Почему вдруг он проклят за то, что другие делали задолго до него? Он не грабил гробницы, мы просто вели раскопки.

— Но он мертв.

— Там очень жарко, может, он съел испорченную пищу. Такое частенько случается.

— Но умереть так внезапно.

— Это величайшая трагедия моей жизни. Но я собираюсь выполнить желание отца.

Я сжала его ладонь, совсем забыв о Табите. В ее красивых глазах стояли слезы. С раздражением, должна сознаться, мне подумалось: почему мы всегда втроем?

Во время заморозков няня Тестер простудилась и заболела бронхитом, как Доркас. Я ухаживала за ней, так как уже имела опыт. Старушка лежала в кровати и смотрела на меня живыми бусинками глаз. Мне казалось, ей нравится мое присутствие, а вот Табиту она не любила. Это, конечно, несправедливо, потому что Табита внимательна и заботлива, но старушка явно нервничала, когда та приходила к ней в комнату.

В феврале Тибальт поехал в Лондон договориться о снаряжении экспедиции и проконсультироваться с юристами. Я надеялась поехать с ним, но он мне отсоветовал, сказав, что у него совсем не будет свободного времени для меня.

Я проводила его до Плимута и невольно вспомнила о Лавинии, отправившейся в Лондон с ребенком на руках, ее провожали Доркас и Элисон. А через час она погибла.

Сильная любовь — сложное чувство, решила я. Есть минуты экстаза, за которые потом приходится расплачиваться беспокойством. Испытываешь полное счастье лишь в присутствии любимого. Если же его нет рядом, то воображение живо рисует различные ужасы, которые могут произойти с ним. Теперь я представляю перевернутые вагоны, стоны раненых, молчание мертвых.

Глупо! — приказываю я себе. Сколько людей ездят по этой железной дороге? Тысячи. Сколько происходит несчастных случаев? Единицы.

Я вернулась домой и с новой энергией бросилась ухаживать за няней Тестер.

Вечером я сидела с Табитой и делилась с ней своими страхами.

Она слабо улыбнулась:

— Иногда сильная любовь доставляет сильную боль.

Говорила она со знанием дела, и я снова задумалась о ее личной жизни. Почему она ничего не рассказывает о себе? Может, расскажет, когда узнает меня получше.

Няня Тестер поправлялась.

— Но эти недомогания никогда не проходят бесследно. Всякий раз после болезни она становится все слабее, часто забывается, — сетовала Табита.

Я замечала странности в поведении няни Тестер. Я видела: она успокаивается в моем присутствии. Я носила ей еду и иногда сидела у нее, читала или шила. Часто приходила Сабина, я видела, как она увлеченно болтает с няней, ее визиты неизменно радовали старушку.

Однажды я сидела у ее кровати и услышала:

— Следи за ней. Будь осторожна.

Я решила, что она снова бредит и сказала:

— Здесь никого нет, няня, — так она просила меня называть ее.

— Я могла бы рассказать тебе кое-что. Я всегда держала глаза раскрытыми, — пробормотала она.

— Отдохните.

— Отдохнуть! Когда я вижу, что происходит в этом доме. Он и она. Обхаживает его. Экономка? Друг семьи? Кто она? Ответьте мне.

Я поняла, что она говорит о Табите, и мне захотелось узнать, о чем она меня предупреждает.

— Он и она… — подсказала я.

— Ты ничего не видишь, ты слепая. Так часто случается. Те, кого непосредственно касается, не видят, что происходит у них под носом. А кто смотрит со стороны, тот все видит.

— Что вы видите, няня?

— Я вижу, что между ними. Она хитрая. Конечно, такая дружелюбная. Друг семьи! Экономка! Мы можем обойтись и без нее. Она не делает ничего такого, чего не смогла бы я.

Это было не так, но я не стала возражать.

— Никогда не видела таких экономок. Всегда садится ужинать с семьей… Потом он уезжает и что же? Ее вдруг тоже вызывают. По семейному делу. По какому семейному делу? Ее вызывают, когда он уехал… Я вижу, что происходит.

Она явно была не в себе.

— Приглядись, миледи, — бормотала она. — Присмотри за ней. Ты пригрела змею на груди, вот что ты сделала.

Сравнение вызвало у меня улыбку, я подумала обо всем, что делала для дома Табита, насколько она приятна. Я решила: у старушки не все в порядке с мозгами. У нее мания, может, она просто ревнует.

Без Тибальта дом казался чужим, в спальне поселились тени. Горел огонь в камине, и я, лежа в постели, наблюдала за игрой теней. Часто мне слышался шум в смежной комнате, я вставала и шла смотреть, есть ли кто там. Комнату слабо освещал лишь лунный свет, книги, стол, за которым работал когда-то сэр Эдвард, а вот там стоял саркофаг. Я чувствовала, что сейчас из воздуха материализуется Мустафа или Абсалам. Я возвращалась в спальню, засыпала и мне снилось, что я вхожу в комнату, а саркофаг стоит на прежнем месте и из него поднимается мумия. С нее спадают покрывала, и я вижу двух арабов. Они смотрят на меня темными глазами, указывают пальцем, я отчетливо слышу их голоса:

— Останови его. Мужчина слушает свою возлюбленную. На него падет проклятие царей Египта.

Я кричу и просыпаюсь. Сижу в постели. Камин погас, только угли тлеют. Из окна просачивается лунный свет. Я встаю и открываю дверь в соседнюю комнату, ожидая увидеть саркофаг, таким живым был мой сон. Но комната пуста. Быстро закрываю дверь и возвращаюсь под одеяло.

Когда мы вернемся из Египта, я обязательно все поменяю в доме, решаю я. Темные заросли вырубим, посадим цветущие кусты, красные фуксии, голубые и розовые гиацинты. Заменим темноту яркостью красок.

В таком настроении я заснула.

Да, без Тибальта все иначе, а может просто я позволяю себе думать о неприятном, что находится в моем подсознании, и нет Тибальта, чтобы развеять мои сомнения.

Мрачный дом, намеки относительно Табиты, бесшумные египтяне, неотрывно сопровождающие меня взглядом и бессловесно говорящие мне одно и то же: останови эту экспедицию, либо встретишься с проклятием и будут еще мертвецы.

О, Тибальт, возвращайся скорее, и все будет хорошо.

Каждое утро я с надеждой выходила к завтраку, ожидая увидеть письмо от Тибальта с сообщением, что он на пути домой. Никаких писем.

Я спустилась к столу. Табита держала в руках письмо.