— Ах, не надо мне было предлагать ему, бедному. У него тяжело на сердце, — пробормотала вдова Шедд и повернулась к мистеру Кауперу: — Странно это, что юноша ушел из Йеля. Я вам скажу, он разбил сердце отца. И говорят, его старший сын, Джим, окончательно уговорил свою жену с Севера вернуться на остров. Боюсь, что из этого ничего не выйдет. Она терпеть не может эти места. Бедный мистер Гульд. Подумайте, как он постарел!

— О, не знаю, — лукаво сказал Джон Каупер. — По-моему, он молодцом держится при том, что у него такой ревматизм. Вы бы слышали, как он поет, спел соло на одном из собраний нашего клуба несколько недель тому назад.

Миссис Шедд подняла брови.

— Джеймс Гульд пел соло? Он же такой тихий, скромный человек.

— Но не на собраниях в Сент-Клэр, моя дорогая леди. Одно их наших правил заключается в том, что, когда подходит очередь одному из членов клуба быть хозяином собрания, обеспечить еду и питье, он должен также выступить перед гостями. Он поет или пляшет, или декламирует, иначе он лишается членства. У Гульда был прекрасный обед, и хотите верьте, хотите — нет, Джеймс Гульд спел значительную часть «Веселых нищих» Роберта Бернса. Не так, чтобы великолепно, но он храбрый человек. — Джон Каупер со смехом откинул назад седую голову. — Поверьте, человеку требуется храбрость, чтобы петь ради членства у нас.

— В самом деле? — Она его больше не слушала. — Извините, мистер Каупер, там его дочь Мэри. Я, должна с ней поговорить. Такая серьезная, милая девушка. Мэри Гульд! Мэри Гульд!

— Спасибо старушке, я увидела, как она размахивает целой связкой писем, — рассказала Мэри своей тете спустя некоторое время. — Папа не захотел слушать вести из вторых рук, а я захотела. И угадай, что произошло? Хорейс уехал в Новый Орлеан.

— Для чего это?

— Он ищет перевозку. Это входит в его обязанности. Как папа будет рад узнать, что мы из-за этого не получаем писем. Но, тетя Каролина, это не все. — Мэри задержала тетю на минуту снаружи церкви и прошептала: — Вдова Шедд прочла в другом письме, что дочь Лайвели распустила по всему городу слух, что Хорейс влюблен в нее. Ужасно, правда?

— Ужасно, Мэри? Не знаю, ужасно или нет.

— Ну, а я считаю, что ужасно. Разве только если жена Лайвели просто богиня, — в чем я сомневаюсь, — у них должна быть противная дочка. Не может быть, чтобы Хорейс в нее влюблен.

— Ш-ш, тише, Мэри. Сейчас начнется служба.

Немногочисленные прихожане замолчали в церкви, и тишина захватила и кладбище. Пастор возгласил: «Господь в своем святом храме, да будет на земле тихо перед лицом Его».

— Нам надо войти, Мэри.

— Я знаю. Но помолимся о том, чтобы Хорейс приехал домой на Рождество. Насчет этой дочки Лайвели я не беспокоюсь, но я почему-то вдруг очень встревожилась насчет Хорейса. Будем молиться как можем. У меня нехорошее предчувствие.

ГЛАВА XII

Хорейс приколол галстук, в третий раз причесал волосы, надел визитку и осмотрел себя в зеркале своей комнаты на Шартр-Стрит в Новом Орлеане. Он сегодня в первый раз появится в Театре Орлеана и поэтому важно выглядеть как можно лучше. Его новый друг и начальник, театральный антрепренер, мистер Джон Дэвис, будет доволен его видом.

— Ничего кричащего, мой друг, — сказал Дэвис за их последним обедом на борту «Тальмы» перед тем, как пароход пристал в Новом Орлеане. — Вы будете жить в городе, который проповедники называют «город греха», но Новый Орлеан — красивый, изящный, тонкий грешник. Даже профессионалы-игроки не одеваются броско, как на речных пароходах. — Джон Дэвис откинулся назад на стуле, довольный своим описанием Города Креолов. — Новый Орлеан — королева, и обладает прекрасным вкусом, как, я полагаю, и вы. Вы и Новый Орлеан влюбитесь друг в друга. Настоящие мужчины, джентльмены, обладающие душами поэтов и жаждой жизни, обязательно влюбляются в Королеву. — Он заговорил доверительным тоном, при котором Хорейс обязательно чувствовал себя старше, и добавил: — Разыщите вашу глупую перевозку, напишите вашей фирме в Саванне заявление об уходе с работы и приходите в мою контору в Театре Орлеана ровно в семь через неделю. Я возьму вас на работу в качестве главного капельдинера, вы должны будете провожать на места самых богатых и самых видных людей. После этого, через неделю или две, если мне понравится, как вы работаете, будет кое-что более увлекательное, гораздо более выгодное. Ну, а теперь обязательно выпьем вместе коньяк и произнесем тост.

Хорейс познакомился с Джоном Дэвисом за столом капитана. Гуляя по палубе во второй вечер путешествия, под влиянием первой в жизни рюмки коньяка после обеда, он даже рассказал Джону Дэвису о Линде Тэтчер.

— Не ваш тип, мой милый. Возраст не имел бы значения, но, — Дэвис пожал плечами, — она из тех людей, которые надоели бы такому, как вы, очень скоро. Считайте, что вам повезло и поскорее забудьте ее.

Он никогда не забудет Линду, но этот уверенный человек, умеющий вселить бодрость, дал ему первый толчок к возобновлению жизни, и Хорейс испытывал благоговейный страх перед ним. Как оказалось, твердость характера проявлялась у него особенно явно, когда его считали вполне зрелым человеком. В Новом Орлеане менее чем через неделю затерявшаяся перевозка была найдена и отправлена, его заявление об уходе с работы лежало в кармане, и сегодня он встретится с мистером Дэвис в театре и приступит к новой работе.

Все еще глядя на себя в зеркале, чтобы проверить, правильно ли он все это проделывает, Хорейс взял пальто и шляпу, натянул перчатки, снял их и внизу надел опять, уже более небрежно. Потом он плотно нахлобучил свою касторовую шляпу и быстро пошел навстречу новой жизни в суетливом, прекрасном, развратном городе, который он уже успел полюбить. По пути в Театр он опустит заявление об уходе, адресованное Лайвели. Завтра или послезавтра он подумает, что написать отцу.

* * *

Четырнадцатого декабря было очень холодно, и Мэри уговорила отца, что лучше ей самой встретить Джима и Алису на пристани. Адам сидел рядом с нею на высоком сиденье повозки; быстро, с дребезжанием они ехали по дороге, усыпанной ракушками, а в это время огромное солнце, цвета пламени, склонялось за деревьями к болотам на западе. По-видимому, никто, кроме мамы Ларней, не беспокоился так о Хорейсе, как она, и Мэри старалась убедить себя в том, что он найдет затерявшуюся перевозку и приедет домой к Рождеству. Она стала раздражительной, нервной, а возвращение Алисы и Джима не улучшит положения. Бедная Алиса! Такая красивая, такая воспитанная, такая беспомощная и такая неспособная бороться с жизнью. Особенно с жизнью на плантации, где женщине нужна храбрость, внутренняя сила, и, главным образом, чувство юмора. Алиса не только боялась змей, прыгающих пауков, ящериц, настоящий ужас у нее вызывали негры. Мэри раздумывала о том, как Джиму удалось уговорить ее вернуться. Видимо, уже времени не оставалось. Она вздохнула. И у нас не остается времени. Они уже подъезжают. Трудно сказать, кого следует больше жалеть, ее семью или Джима с Алисой. Наверное, всех. Она опять вздохнула, на этот раз так громко, что Адам услышал.

— Вам плохо, мисс Мэри?