— Да заткнись ты! — рявкнула Дани.

— ОШИБКА ВОСЕМЬСОТ ДВА И ЧЕТЫРЕСТА ТРИНАДЦАТЬ. ПОЖАЛУЙСТА, СФОРМУЛИРУЙТЕ ПРОСЬБУ В СООТВЕТСТВИИ С ПРАВИЛАМИ. УДАЧНОГО ВАМ ДНЯ, МИССИС ШЕРАТОН, — высокомерно ответствовала Гемма.

— О да, у меня будет удачный день, — пробормотала Дани, идя вперевалку по коридору. — Дай только найти кусачки — и я перережу все твои провода. Тогда посмотрим, за кем останется последнее слово.

Ник стоял спиной к закрытой двери, остро чувствуя и символичность этой сцены, и иронию положения, в котором очутился. В очередной раз один…

Перед его мысленным взором мелькнул образ мальчугана, стоика поневоле. Он так же одиноко стоял, прижавшись спиной к закрытой двери, а перед ним была огромная, уже пустая автостоянка. Он ждал. Ждал, как всегда. Он привык ждать. Сзади него находилось напоминавшее фабричное здание школы. Пока он так стоял и ждал, прямо перед его глазами, медленно кружась, проплыла снежинка, дрожа в ледяных объятиях ветра. Но мальчик стоял не шелохнувшись, не желая признать, что на улице жутко холодно, что снег в Сан-Франциско выпадает крайне редко, что час уже поздний. Отказываясь дать волю чувствам, терзавшим душу. Плакать бесполезно. Слезами горю не поможешь, даже если бы у него сохранилась способность плакать. Но плакать он разучился. Все его слезы уже давным-давно замерзли, превратившись в ледяную глыбу.

Поэтому он просто ждал. Как всегда.

Воспоминание пришло и ушло, а Ник по-прежнему стоял, опустив голову. Он стиснул зубы от охватившего его напряжения, а руки невольно сжались в кулаки. Нет, никогда больше он не останется стоять снаружи. Он Обязательно найдет способ войти и обрести тепло, в котором отчаянно нуждается. Неважно, сколько потребуется времени, но он непременно отогреется рядом с Дани благодаря жару ее сердца.

— Как ты себя чувствуешь?

Дани досадливо скривилась, ерзая на неудобной деревянной, скамье около кабинета судьи. Как бы часто она ни меняла лозу, как бы сильно ни растирка поясницу, облегчение не наступало.

— В моем теле нет ни одной клеточки, которая бы не разрываюсь от боли, не ныла, не причиняла бы мне страданий.

Ник не засмеялся, не стал он и говорить принятые в таких случаях банальности. Он просто обнял ее и осторожно надавил на поясницу костяшками пальцев.

— Так лучше?

— Где ты этому научился? — Она даже тихонько застонала от удовольствия.

— Нигде. Просто инстинкт. Инстинкт? У Ника? Верится с трудом.

— Я хотела бы кое-что с тобой обсудить.

— Очередной сюрприз? — весело спросил он. — Хочешь сказать, у нас будут близнецы?

У нас! Она сцепила руки на коленях. Как просто у него это получается. У нас. Он постоянно подчеркивает неразрывную связь между ними, не уставая напоминать о том, что его в не меньшей степени, чем ее, волнует благополучие ребенка, которого она носит под сердцем.

— Нет, у меня не будет близнецов. — Господи, ну как же неприятно все это обсуждать! — Речь идет о моих родных.

— Но ведь они собирались прийти на церемонию?

— Да. Только… Ну, когда я сказала им о свадьбе, у них создалось впечатление… что мы женимся, потому что хотим этого.

— Я лично хочу.

— Да, знаю. Хочешь жениться на мне из-за ребенка. Но они думают, что из-за меня. Потому что ты меня любишь. — Нервничая, она бросила на него быстрый взгляд. — У меня не хватило духа сказать им правду.

Он воспринял ее слова совершенно спокойно.

— И как они отнеслись к этой новости?

— Они в восторге, — честно призналась Дани.

Ее родные приняли Ника с не меньшей готовностью и энтузиазмом, чем ее предстоящую свадьбу. Спору нет, в ее семье Ника всегда любили. Более того. К Нику они относились гораздо лучше, чем к Питеру. Хотя ничего удивительного. Ведь им была известна вся горькая правда о ее покойном муже — насколько он был лишен чувства чести. И хотя у нее никогда не было повода сомневаться в порядочности Ника, ей казалось, что он неспособен на глубокие чувства. И это, пожалуй, будет единственным сходством между обоими ее мужьями.

— Твои родители не спрашивали тебя, почему мы так долго тянули со свадьбой? — поинтересовался Ник.

— Спрашивали. — Да, здесь ей пришлось нелегко. — Я сказала км, что мы отложили Принятие окончательного решения до твоего возвращения из Европы. Нам нужно было проверить свои чувстве, убедиться в том, что они не изменятся. — И что они на это сказали? — Сказали, что если люди достаточно уверены в своих чувствах, чтобы вместе спать, то вполне готовы и для того, чтобы пожениться.

— Недаром мне всегда так нравились твои родители. — Ей послышались веселые нотки в его чуть хрипловатом, низком голосе. Но он как ни в чем не бывало продолжал свои расспросы: — А как насчет ребенка? Они не удивились, что я не женился на тебе сразу же, как только узнал о твоей беременности?

Она все время боялась этого вопроса.

— Я сказала им, что ты узнал о ребенке только по возвращении из Европы, — призналась она.

— Ты проявила изрядное мужество.

— Я сказала правду.

— Однако остается еще один весьма любопытный вопрос: почему же все-таки ты сразу не сообщила мне о ребенке?

— Если помнишь, ты должен был вернуться через три месяца. Я подумала, что будет лучше сообщить тебе эту новость лично.

— Лгунья. Может, себя ты и сумела обмануть, но на самом деле скрывала от меня правду по одной простой причине: ты боялась.

Дани стиснула зубы. Даже под пыткой она ни за что не сознается в том, что он абсолютно прав. Слишком уж неприятна правда. Она не осмелилась поднять на него глаза.

— Я не виновата, что ты решил задержаться в Европе.

— Я бы вернулся раньше, если бы ты только сказала. Черт, я вылетел бы первым же рейсом! Тебе даже не надо было ничего объяснять. Достаточно было бы только сказать:

«Возвращайся домой».

— Как бы там ни было, ты так и так вернулся раньше времени. — Снова стрельнуло в пояснице. Дани поморщилась от боли, попробовала поменять положение, но это не помогло. — Когда я открыла дверь, поверить не могла, что это ты.

— Я и сам был несколько ошарашен, — сухо отозвался он.

— Надо отдать тебе должное, ты умело это скрыл.

— Сказались годы практики как-никак. Его последние слова заинтриговали ее, и она решилась взглянуть на него.

— Правда? Ты долго учился скрывать свои чувства? — Ее разбирало любопытство. — А зачем?

— В свое время это казалось мне единственным логичным решением. Его шутливый тон не смог ее обмануть. Она: постепенно училась понимать его, не обращая внимания на маску равнодушного спокойствия. Ее весьма озадачивала лишь одна необычная деталь: всем своим поведением он словно взывал к ней, умоляя сорвать с него эту маску и увидеть наконец-то, что он так тщательно прячет.

— Но что-то ведь должно было подтолкнуть тебя к этому решению? Так что же?

Ответить он не успела. Пришли родители Дани в сопровождений целой толпы родственников. Как всегда, все смеялись и говорили одновременно.

— Поздравляю! — еще издали крикнула Рут, мама Дани. — Ни о чем не беспокойтесь, мы уже обо всем позаботились. — Она быстро чмокнула дочь в щечку, и Ник тут же попал в ее горячие объятия.

Дани пришла в восторг, увидев, как он смутился. Похоже, ему не помешает еще немного подучиться скрывать свои чувства.

— Мама, о чем ты позаботилась?

— О свадьбе, разумеется. — Рут хлопнула в ладоши. — Сюда, девочки! Хорошее начало — залог счастливого брака.

Сестры окружили Дани, каждая держала в руках подарок. От неожиданности у нее на глаза навернулись слезы. Она одновременно испытывала и смущение и радость: смущение — оттого что скрыла от них правду и не призналась, что эта свадьба — не более чем деловое соглашение, а радость — потому что ее родные по-настоящему любят ее и ничуть не стесняются открыто проявлять свою любовь.

— Что это такое?

— Во-первых, кое-что старое, — улыбнулась Рут. — Ну, чего же ты ждешь? Открывай.

Дани быстро развернула бумагу: внутри оказалась крошечная подарочная коробочка. Взглянув с улыбкой на Ника, она открыла подарок.