Мануэл вошел в раж, быстро выпил и продолжил: – «Да, – сказал дед чужеземцу, – я хорошо знаю этого старика. К сожалению, – хитро добавил он, – в последнее время он совершенно развалился. О длительном и полном лишений путешествии нечего и думать. Но поскольку я, как уже сказано, знаю его достаточно хорошо и долго, то могу живо, если не сказать – почти дословно, представить, как бы он стал реагировать на вашу историю».

Араб удивился:

«И как же?» – жадно спросил он.

«Не забывайте, – часто говорит старик в конце своего рассказа, – слушать историю – хорошо, но еще лучше следовать своей собственной, не стоять у самого себя на пути и рано или поздно вернуться к самому себе».

Чужеземец внимательно слушал, запоминая каждое слово.

«Вернуться к себе, – повторил он. – Это хорошо, это прекрасно, но чтобы вернуться куда-то, нужно сначала найти туда путь».

«Ответ в тебе. И путь туда иной раз долог».

Когда Мануэл прервал свой рассказ, его учитель вынул трубку изо рта.

– Твой дед был мудрый человек, – с восторгом сказал он, – но я не хотел бы прерывать тебя, рассказывай, что было потом.

– Потом? – с горечью спросил Мануэл. – Не было «потом». Когда дед, рассказывая, дошел до этого места, он глотнул вина, вероятно, слишком много, и в середине рассказа к нему пришла смерть.

Мануэл закончил. Оба долго молчали.

– Так вот какова твоя история.

– Почему вы все время говорите «мояистория»?

– Ну, потому что она твоя, – сказал Рибейро и испытующе посмотрел в глаза Мануэлу.

– А вы верите, что она правдива?

– Если ты веришь, что она правдива, – сказал Рибейро, – то она правдива от первого до последнего слова.

«Это я уже слышал», – подумал Мануэл и сказал:

– Допустим, она такова, как изложил ее дед, а что бы он сказал дальше, если бы не поперхнулся?

Рибейро подумал.

– Вероятно, ничего. Вероятно, она для него на этом и закончилась. Мусульманин, удовлетворенный советом, сел на ближайший корабль и отплыл домой, чтобы там сообщить, что ему удалось узнать.

– Не слишком-то много.

– Очень много, это было больше, чем добрый совет. Собственно говоря, твой дед дал доброму человеку на дорогу хороший рецепт.

– Как пишут в кулинарных книгах: возьмем…

– Возьмем! А еще лучше: не упускайте счастливого случая. Старуха не должна сидеть и ждать, пока ей все принесут на блюдечке, она должна немедленно найти свое место в жизни. Допустим, что посланец достаточно быстро доставил и передал по назначению совет старого Мигела, тогда, кто знает, подобное уже нашло подобное. Почему именно эта последняя история твоего деда не содержит того, что она обещала?

Мануэл обдумал слова учителя.

– Тогда она, в известной степени, рассказана до конца.

– Вполне возможно. И это в какой-то мере весьма утешительно.

Рибейро с улыбкой посмотрел на своего визави, потом на кувшин, убедился, что он опять пуст, и повернулся к кухне, где хозяин уже давно стоял со скрещенными руками около двери и удовлетворенно поглядывал вокруг. Он так быстро подошел к их столу, как будто давно ждал знака.

– Временами я веду себя как мессия на свадьбе в Ханаане. Для меня было бы истинным удовольствием предложить вам самое лучшее вино из имеющихся в моем подвале.

– А разве вы не говорили о предыдущем, что это ваше лучшее вино?

– Мое лучшее, конечно. Но в моем подвале лежат бутылки наилучшего вина, и мой нюх подсказывает мне, что настал момент их откупорить.

– И как часто за вечер подсказывает это вам ваш нюх? – насмешливо сказал Рибейро.

– Вы хотите обидеть меня? Что касается вина, вы – мои гости.

– Меньше всего на свете я хотел вас обидеть, – поспешил оправдаться Рибейро. – У вас превосходная кухня, насколько мы могли судить, отличное вино, и число ваших гостей подтверждает это самым убедительным образом. Но ведь мы для вас случайные посетители, поэтому меня так поразила ваша щедрость.

– Иной раз мне доставляет удовольствие действовать не по уму, а по опыту.

– Тогда мы с превеликим наслаждением оценим ваше предложение.

Довольный этими словами профессора, хозяин сходил за своим лучшим вином, принес чистые бокалы, в том числе и себе, сел за стол, разлил и начал рассказывать:

– Это вино, чтобы вы знали, особенное. Там, где у Пиньяно сланцевые горы резко обрываются к югу, а солнце особенно щедро ласкает виноградные лозы, именно там выжимает мой виноградарь эти божественные капли. К сожалению, выжимал, должен я вам сказать, потому что старик более года назад умер, и кто знает, что сталось с его вином. Это был мастер божьей милостью и, кроме того, лучший рассказчик историй, когда-либо переступавший порог моего дома. Когда он приезжал в Порту, чтобы продать свое вино, ночи становились длиннее, потому что мы сидели здесь допоздна и слушали его. Давайте выпьем первый бокал за него и его истории!

Мануэл как будто окаменел. Не говоря ни слова, он поднял свой бокал и выпил. Не о его ли деде говорит хозяин и не в этой ли таверне бывал его дед? Не здесь ли он рассказывал свои истории, знакомил всех с новыми?

– Если старика, о котором вы говорите, звали Мигел Торреш да Силва, – сказал Мануэл, – то не беспокойтесь о его вине. Один из его внуков давно научился от него виноделию и сейчас хозяйничает на виноградниках. Но что касается историй, никто больше не сможет рассказывать их так, как он.

– Вы знаете его? – удивленно спросил хозяин.

– Это был мой дед, – ответил Мануэл.

Хозяин проглотил язык. Рибейро сидел молча, опустив глаза и разглядывая темно-красное вино на дне своего бокала. Мануэл поднял голову и посмотрел учителю в лицо:

– Возможно, Платон был прав.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Рибейро и поднял глаза.

– Что Бог занимается геометрией.

– О чем вы говорите? – спросил хозяин, который снова обрел речь, однако ничего не понимал.

– Он считает, – сказал Рибейро, – что у вас действительно безошибочный, великолепный нюх.

– Возможно, вы и правы. Но если старый Мигел на самом деле ваш дед, то вы наверняка знаете некоторые из его историй.

– Я знаю все.

– Тогда вы унаследовали его искусство и будете пересказывать его истории.

Прежде чем Мануэл смог что-нибудь сказать, Рибейро ответил:

– Настанет время – и подобное найдет подобное.

Все трое помолчали. Ночь постепенно стихала.

– Жаль, что время вашего деда прошло, – сказал хозяин, и его сожаление прозвучало искренне.

«Он, наверное, его очень любил», – подумал Мануэл, и ему захотелось узнать, связана ли его любовь с вином или с историями.

– Я помню, – сказал хозяин, – я совершенно точно помню, когда он здесь был в последний раз. Мы договорились о количестве бочек с вином, которые он должен был мне поставить, и, как всегда, оба были довольны сделкой. Потом вошел один чужеземец, марокканец, сел за столик вашего деда и завладел им до конца вечера.

Мне нужно было заниматься кухней, мое заведение было заполнено до отказа, поскольку в тот день, как и сегодня, в гавани пришвартовались торговые корабли из Северной Африки – чужеземец был одним из пассажиров, и у меня был забот полон рот. Однако от меня не ускользнуло, что беседа была возбужденной, араб долго что-то рассказывал, усиленно жестикулировал, и порой казалось, что он пытался заключить сделку. Какого рода – не знаю, меня это не волновало. Пока благополучию моих гостей ничто не угрожает, меня ничего не волнует, и, кроме того, ваш дед был не тот человек, который не смог бы постоять за себя. Короче говоря, эти двое ушли в ту ночь из моей таверны последними.

Хозяин, при всем при том не выпускавший из виду свое заведение, замолчал и поднялся, потому что гости за одним из столов собрались уходить.

– Я не понимаю, – сказал Мануэл, – так, значит, все это правда?

– От слова до слова, – подтвердил Рибейро.

– И тем более мне хочется узнать, что произошло дальше.