Вот когда Коля пожалел, что скрывал от мамы свои поездки с мальчиками. Сперва его мучило сознание, что мама не знает об его похождениях, потом он привык иметь от нее тайну, да и мальчишки советовали: «Матери-то не говори, что поедем. Нипочем не пустит». А теперь как признаться в такой куче провинностей? Мама закричит и заплачет, назовет Колю «фальшивым, обманным человеком», да еще вдруг… умрет. Ведь не раз она ему говорила, что если Коля станет обманщиком, то она этого не переживет.
«Я не буду больше никуда ездить с мальчишками», — сказал себе Коля и при виде Тольки и его приятелей убегал со всех ног. Но однажды, по дороге в школу, Толька его настиг:
— Ты отдашь мне долг?
— У меня нет денег, — пробормотал Коля.
— Значит, ножик отдашь?
— Не отдам, — прошептал Коля.
Толька усмехнулся.
— Так я просто отберу. Имею право отобрать. За долг!
Коля побежал прочь, скользя и спотыкаясь ка мокром тротуаре. Он несся под дождем, заливаясь слезами.
Наверно, и правда Толька имеет такое право! Ведь он уже в шестом классе; раз говорит, значит, знает. Зачем он не упросил маму давать ему на завтрак деньгами, хоть по 50 копеек на булочку? Он бы накопил и отдал три рубля, не умер бы с голоду. Но мама всегда покупает ему талоны на горячие завтраки заранее на целый месяц.
Коля разделся, вошел в класс. На парте он сидел понурый, ни с кем не разговаривал. В голове непрерывно билась все та же мысль: что же делать? К счастью, Колю в этот день ни разу не вызвали, а то не миновать бы ему двойки: он ничего не слушал, ничего не понимал на уроках. К концу занятий немного успокоился. Просто он не будет попадаться Тольке на глаза, и все! Не придет же он домой к Коле отбирать у него ножичек!
А когда Коля в раздевалке стоял в очереди за пальто, перед ним внезапно возникла решительная, со вздернутым носом физиономия Тольки. Толька округлил глаза и, мимоходом дернув Колю за рукав, шепнул ему угрожающе:
— Помни, Огуречкин, что у меня есть право!
У Коли похолодели руки. И тут его внезапно пронзила мысль: есть выход! Один-единственный! Он все расскажет маме, да, да. И она даст ему три рубля, и он кинет их Тольке в зубы: «Возьми, подавись!» Обо всем, обо всем расскажет. «Мама, — скажет он, — я не врал, я просто не говорил, что ездил с мальчишками…» Немножко мама поплачет, посердится — что ж делать! Все лучше, чем этот страх перед Толькой!
Коле открыл дверь сосед Виктор, молодой парень, слесарь-ремонтник, работавший на одном заводе с мамой. Он бросил на Колю пристальный взгляд и спросил:
— Пришел?
— Да, я пришел, — сказал Коля и попытался вломиться в комнату, но безуспешно: дверь была заперта. «Нет, значит, мамы. Ну, сейчас придет».
Он сунулся под корыто, висевшее в коридоре на гвозде: они с мамой оставляли там ключ.
— Не ищи ключ, он у меня. — Из кухни вышла Прасковья Анисимовна и по-хозяйски открыла Колину дверь. — Положишь книги, вымоешь руки и иди ко мне обедать.
— Почему к вам?
— Заболела твоя мамашенька. Острый приступ аппендицита. С час назад «Скорая помощь» отвезла ее в больницу. Ты мне порученный. Говорила я Наде, что давно надо операцию. Нет. А вот теперь на «скорой» пришлось отвезти.
Коля стоял посреди комнаты пораженный, растерянный. Мамы нет! Этого он никак не ожидал. Он еще и не рассказал ей о том, что натворил, а она уже заболела… Как могло случиться такое ужасное несчастье? И кому же он теперь расскажет про свою беду?
* * *
Как часто Коля досадовал на маму за всякие запреты: «После школы немедленно домой!», «Вечером поздно не гуляй!», «Не таскай в комнату грязи!», «Палки стругай только возле печки!» — всех запретов и ограничений и не перечислишь. Сколько раз Коля мечтал: «Вот бы мне делать что хочу!»
Теперь мечта сбылась: все было можно. Но, как назло, пользы от этого не было. Любого щенка принеси и положи на кровать — никто этого и не заметит; но, хотя луж на улице и во дворе сколько угодно, щенков ни в одной из них не попадается. Во дворе болтайся хоть до самой ночи, но погода до того скверная, что ребят из второго-третьего классов почти не видно. Толькины приятели толкутся на лестничных площадках, играют на подоконниках в шашки, в домино, в карты. Там весело, но… больше всего на свете Коля боялся встретиться с Толькой…
Какое это было мученье! Коля пробегал через двор и по своей лестнице с воробьиной поспешностью, озираясь по сторонам. В школе на переменах он жался поближе к дверям своего класса, напрашивался почаще дежурить, потому что дежурные могли совсем не выходить в коридор на перемене. Если Толька окликал его во дворе, Коля спасался бегством.
В школе Коля хвастался: «А я один живу!» Ребята смотрели на него с интересом и с уважением.
— А кто же, Травников, тебе обед варит? — спросила учительница.
— Наша соседка, Прасковья Анисимовна.
Все-таки дня через три учительница навестила Колю. Она застала его в комнате Прасковьи Анисимовны. Он ужинал вместе с соседкой и Трофимом, который расправлялся с котлетой под столом.
— Он мне матерью порученный, — сказала Прасковья Анисимовна.
Учительница успокоилась. В Колину комнату она не зашла, поэтому не заметила, что все вещи там потеряли свои места. Без мамы прятались куда-то чулки, штаны, шапка, даже учебники. Строгать палки теперь можно было хоть на обеденном столе и стружки путались под ногами, висели на радиаторе парового отопления, завивались колечками на проводе репродуктора. Мусор Колю не беспокоил. Его угнетало, что, придя из школы, он как-то не знал, куда себя девать. Завидев Колю, Прасковья Анисимовна первым делом спрашивала: «Есть хочешь?» Часто, вернувшись из школы, Коля находил на столе в своей комнате кастрюлю с едой, завернутую в теплый платок. Это значило, что Прасковья Анисимовна ушла в больницу на вечернее дежурство. Кормила она Колю сытно, но записок, как мама, не оставляла и ни о чем, кроме «Есть хочешь?», не спрашивала. Ворча и ругая Трофима на чем свет стоит, она все-таки разговаривала с этим «псом» больше, чем с мальчиком.
Как-то под вечер, когда Коля возвращался из школы, Толька поймал его в подъезде, ухватил за рукав.
— Да куда ты бежишь, дурной? Погоди, я тебе что-то скажу! — Толька усмехался чуть смущенно, в руке у него был какой-то сверточек.
Коля вырвался с таким оглушительным ревом, что Толька выпустил его рукав, пробормотал растерянно:
— Вот псих-то!
Когда Коля ворвался в квартиру, Прасковья Анисимовна протянула ему письмо, которое принесла девушка, навещавшая маму в больнице. Это было уже третье письмо, и, как два предыдущих, оно состояло из вопросов о том, как живет Коля. Сытый ли он? Как учится? Пусть напишет письмо. В больнице ее еще задерживают. Мама очень соскучилась без своего мальчика и целует его много-много раз.
Коля, подавленный, отложил письмо. Сейчас надо было приняться за уроки, но он опять не поймет задачу, он и вчера не понял и просто скатал ее у Севки Белова.
Готовить уроки он в последнее время как-то не успевал.
Придет из школы, начнет чего-нибудь мастерить и думает: «Успею, еще весь вечер впереди». А вечер вдруг кончался. Коля ложился и старался побыстрей заснуть, чтобы поскорей прошло то тягостное и тоскливое чувство, которое его охватывало, когда, один в комнате, он забирался под одеяло. Как-то он затащил к себе в кровать Трофима. Но кот, угрюмый и некомпанейский, быстро вырвался и пошел рыскать по кухне.
По утрам Коля часто просыпал и тоже не успевал толком выучить уроки. Письменные задания он кое-как готовил наспех, устные же учил на переменах.
А вчера он получил двойку за контрольную по арифметике. Учительница его стыдила. Коля смотрел на носки своих нечищенных ботинок. После звонка Миша Песков сказал:
— Я про тебя заметочку напишу, что ты — двоечник. Забыл, что мы хотим выпустить газету?
— Пиши, пиши, — дрожащими губами прошептал Коля и пошел прочь от ребят. Хорошо бы совсем куда-нибудь уйти или уехать. Но куда?
