— Солоницын рассказал, что Чаплицкий предлагал гостю папиросы. А тот отказался… Значит, не курит.
— Да что тут думать, — сумрачно сказал Болдырев. — Конечно, он… Дело ясное.
Радист повернулся к нему:
— Андрей Васильевич, ледокол «Седов» вышел на связь.
Болдырев подошел к нему, начал диктовать:
«СРОЧНО ВЫЗЫВАЕТСЯ К АППАРАТУ НАЧАЛЬНИК СВЯЗИ КАРАВАНА».
Радист передал. Выслушав ответ, доложил:
— Он после ночной вахты отдыхает. Будить?
Болдырев довольно потер ладони, пробормотал:
— Так-так-так… Очень хорошо… Будить не надо… Запроси, кто находится у аппарата.
Радист улыбнулся:
— Да я и так знаю, Андрей Васильевич. На связи — Лешка Солдатов. Его рука…
— А что он за человек? — со значением спросил Болдырев.
— Да вы не сомневайтесь, товарищ начальник! — неожиданно горячо заявил радист. — Лешка — наш парень, надежный — дальше некуда!
— Дело очень важное, — объяснил Болдырев. — И совершенно секретное.
— Понял.
Болдырев хитро прищурился на радиста:
— Ты лично ручаешься за него?
Парень даже с места вскочил:
— Во, головой! Мы с ним сто лет кореша!..
В глазах Болдырева промелькнула теплая искорка.
— Ну, давай тогда…
И начал передачу:
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ТЧК НАЧАЛЬНИКУ ЭКСПЕДИЦИИ КАПИТАНУ НЕУСТРОЕВУ ЗПТ ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ ВЦИК ШЕСТАКОВУ ТЧК ОТ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГУБЧЕКА БОЛДЫРЕВА ТЧК ПЕРЕДАЧУ В РАДИОЖУРНАЛ НЕ ВНОСИТЬ ЗПТ БЛАНК РАДИОГРАММЫ ПЕРЕДАТЬ ШЕСТАКОВУ В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ ТЧК ТЕКСТ»…
Шестаков стоял в радиорубке.
Низко, басовито гудел умформер, перемигивались разноцветные лампочки аппаратуры.
Радист смотрел на начальника экспедиции в молчаливом ожидании. А тот держал в руках бланк радиограммы, снова и снова перечитывал текст, хмурился, пожимал плечами, словно никак не мог поверить известию.
Наконец спросил:
— Алексей, а где наш радиожурнал?
— Вот, Николай Павлович. — Радист протянул ему толстую книгу в ледериновом переплете.
Шестаков медленно, сосредоточенно перелистал ее, показал записи радисту:
— Вот эти сообщения, однотипные, — это что такое?
— Наши переменные координаты, — с готовностью ответил Алексей.
— Они все с позывными «343–342»… Это чьи?
Радист ответил не задумываясь:
— Второй гидрологический пост Архангельска.
Шестаков с удивлением посмотрел на него:
— Второй пост? Погоди, погоди… Мы же замыкаемся на Центральную Северную?..
— Так точно… — Радист показал в журнале: — Вот, регулярные сеансы, позывные «225–224.»
— Ну?..
Алексей сказал с недоумением:
— А второму посту он приказал передавать наши координаты для контроля — два раза в сутки.
Шестаков задумчиво потер лоб, потом распорядился:
— Ну-ка, запроси Центральную — какие позывные у Второго поста?
Радист поколдовал с ключом, натянул наушники, довольно быстро связался с Центральной и вскоре доложил:
— Позывные Второго — «280–279».
— А не «343–342» вовсе… — Шестаков горько улыбнулся, тяжело вздохнул: — Все ясно… Не было, Алексей, связи ни с каким Вторым постом… Не существовало… А было кое-что совсем другое, и похуже…
Радист не ответил, но лицо его было безмерно удивленным и расстроенным, когда Шестаков, взяв бланк радиограммы и вяло хлопнув его по спине, вышел из радиорубки…
В глубокой задумчивости шел по кораблю Шестаков. На баке остановился около группы отдыхавших от вахты матросов. Двое из них, старые приятели Федор Гарковец и Василий Зирковенко, разговаривали, безмятежно покуривая:
— Як то робыться, Хфедор, — дотошно допрашивал приятеля Василий. — Волов рэжуть, а все одно их дуже багато. Коней — нэ рэжуть, а их мало?..
Федор Гарковец авторитетно разъяснял:
— Коней мало, бо их крадуть!
— Так конокрады их кудай-то девают — знать, они там должны быть?
— Там их тоже крадуть, — безаппеляционно отвечал Федор, и матросы дружно захохотали, тем более что Федор и Василий оставались неизменно серьезными.
Грустно улыбался и Шестаков, шел дальше, смотрел, как работает команда судна, и его не оставляла мысль, что все эти работающие, отдыхающие, озабоченные и веселые люди — все, все обречены затаившимся врагом на мучительную смерть…
К счастью, они не знают этого.
Каюта была заперта. Шестаков постучался — нет ответа. Громче. Наконец, щелкнул замок, и дверь отворил Щекутьев.
Лицо его было измято сном, и он сильно потер его ладонями.
Шестаков прошел в каюту, присел у столика.
Щекутьев спросил тревожно:
— Случилось что?
— Да… Случилось… — медленно, тяжело ответил Шестаков и надолго умолк.
В каюте воцарилась гнетущая тишина, моряки неотрывно смотрели друг на друга.
Первым не выдержал Щекутьев.
— Почему ты молчишь, Николай? С чем пришел? Произошло что-нибудь?
— Произошло… — так же медленно, с трудом начал Шестаков. — Нас предали…
— Кто?!
— Ты.
Щекутьев оцепеневшими губами проговорил:
— Шутишь…
Шестаков смерил его взглядом:
— Не надо, Сергей… — Он судорожно сглотнул ком в горле: — Что ты наделал? Как ты мог?..
— Что, что я мог? — крикнул Щекутьев.
— Как ты мог обречь тысячи людей!..
Щекутьев вскочил:
— Ты с ума сошел, Николай!
— Перестань… — с отвращением сказал Шестаков. Подошел к Щекутьеву: — Сдай оружие!
— В чем дело, наконец! Ты можешь мне объяснить? — с возмущением закричал Щекутьев.
— Сдай мне оружие, — твердо повторил Шестаков. — Я все объясню.
Щекутьев пожал плечами, с презрительной миной протянул Шестакову лежавшую на тумбочке рядом с койкой кожаную кобуру с пистолетом:
— Н-не понимаю ничего…
— Ты все прекрасно понимаешь, Сережа, — грустно сказал Шестаков. — Ты предавал нас в Архангельске банде Чаплицкого…
— Какая ерунда!
— Ты сообщал ему пароль… Ты изготовил подложные документы для диверсанта, который взорвал транспорт с углем…
Щекутьев лишь пренебрежительно скривил губы.
Шестаков продолжал:
— Ты навел их на водолазные боты, чтобы устроить пожар…
— Но я же сам предложил поднять уголь со дна…
— Военная хитрость… Мы ее разгадали. Но ты не успокоился и начал наводить на нас английский крейсер в походе… чтобы отнять у голодных ребятишек последний кусок хлеба. Хотя все мы ради него рисковали жизнью…
— Вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите? — высокомерно бросил Щекутьев.
Шестаков печально кивнул:
— Не становись в позу, Сергей… когда-то ты сам любил, подняв бокал, провозглашать тост, китайский кажется, — «Не дай нам бог увидеть своих друзей с новыми лицами!». А сам показал нам свое новое лицо… Извини, но я человек прямой: омерзительное лицо предателя и оборотня!
— Вы обалдели все от шпиономании… Вам чудится… — начал медленно Щекутьев, видимо еще не теряя надежды оправдаться.
Шестаков перебил его:
— Ничего нам не чудится! Ты всех нас обрек на смерть! Ты был так уверен в себе, уверен настолько, что передавал наши координаты на крейсер открытым текстом…
Отойдя к иллюминатору, Щекутьев начал надевать китель.
Шестаков, помолчав немного, добавил:
— Ты знал, что, когда крейсер нападет на нас, я в первую очередь прикажу сжечь документы и радиожурнал с позывными «343–342»…
— Чушь какая! — нервно передернул плечами Щекутьев.
— А вот я не понимаю… — задумчиво сказал Шестаков.
— Чего же?
— Я не понимаю, как с людьми случается такое… Ведь мы же с тобой вместе воевали… вместе тонули, мерзли, голодали. Однажды ты спас мне жизнь…
Щекутьев молчал, лишь каменные желваки раскатывал по скулам.
И тогда голос Шестакова поднялся до крика:
— Что же с тобой произошло, Сережа?!
Щекутьев не выдержал и взорвался наконец.
— Это с тобой произошло, а не со мной! — закричал он. — Это ты предал, а не я! Тебя — мужика, быдло — произвели в офицеры флота его императорского величества! А ты как отплатил за эту честь?!
