Лена обогнала Шестакова, заглянула ему в глаза:

— Мы с тобой совсем сумасшедшие. Такая ночь, а мы говорим о политике!..

Шестаков смущенно улыбнулся:

— Ты первая начала… А потом, ничего не попишешь, Леночка: для кого-то это политика, а для нас с тобой — вся наша будущая жизнь. Да и сегодняшняя, собственно. Давай-ка подсластим ее!

Лена удивилась:

— А как?

— Залезь, пожалуйста, ко мне в верхний карман — у меня руки грязные…

Лена достала из кармана Шестакова аккуратный бумажный пакетик.

Развернула — а там пять кусков сахара!

— Ой, Коленька, сахар! Где же ты его достал?

Шестаков сказал торжественно:

— Мадемуазель Элен, это вам вместо цветов!

Лена сказала грустно:

— Они здесь, к сожалению, в это время не растут…

Шестаков покачал головой:

— К сожалению. А что касается сахара, то я его у Сергея Щекутьева выменял на банку гуталина. Он ведь неслыханный франт, а мои сапоги Иван Соколков — он их звал «кобеднишними» — давно загнал.

Лена с удовольствием разгрызла кусок сахара, со смехом сказала:

— Ой, как вкусно! Я, когда была маленькой, очень сласти любила…

— Я тоже!

— Стяну чего-нибудь на кухне, залезу в угол дивана в отцовском кабинете и требую от него сказку!

— А он тебе рассказывал сказки?

— Папа рассказывал мне одну сказку, бесконечно длинную, он ее сам для меня придумывал… — В голосе Лены слышалась любовь к отцу. — Про витязя Циклона, который полюбил сказочную фею Цикломену и все время воевал из-за нее со злым принцем Антициклоном. Я уж не помню, чем там у них закончилось соперничество…

Шестаков долго смотрел ей в глаза… Так долго, что она покраснела. И спросила:

— Ну что ты так на меня смотришь?..

— Я помню, чем закончилось, — весело сказал Шестаков. — Циклон подстерег на архангельском пирсе Цикломену и, не снимая рабочей робы витязя, признался ей в любви. А потом поцеловал в сахарные уста…

Берс тщательно прицелился из револьвера, подняв его на уровень лица.

Плавно нажал спусковой крючок.

Раздался выстрел, и вбежавшему в комнату Чаплицкому представилось невероятное зрелище: голова Берса со странным стеклянным звоном разлетелась фонтаном сверкающих колючих осколков.

Чаплицкий застыл на месте.

Придя в себя, медленно спросил:

— В чем дело? Вы с ума сошли, Берс?

Берс задумчиво рассматривал револьвер, стоя перед разбитым зеркалом.

Потом так же медленно ответил:

— Насколько я могу судить, нет… Пока…

— Тогда зачем?..

— Мне пришло в голову, что никому не удается увидеть собственную смерть… как бы со стороны.

Чаплицкий прищурился:

— И вы решили порепетировать перед зеркалом?

Берс с отвращением бросил револьвер на диван.

— Да. Человек должен знать, как он выглядит, отправляясь ад патрэс…

— Возрадовались бы ваши праотцы, ничего не скажешь, — насмешливо протянул Чаплицкий.

Берс нехотя покосился на него:

— У вас есть ко мне претензии?

— Ну что вы, сэр… Не то слово… Н-но… — Он пожевал губами, будто подбирая слова.

— Да?

— Выражаясь поэтически, в прелестном бутоне вашего цветочка сидит здоров-у-ущий червяк. Вы клонитесь долу, как Пизанская башня…

Берс безразлично возразил:

— Ну, допустим. Я — как Пизанская башня. Клонюсь. А вы несокрушимы, как Гибралтарская скала. Допустим… Но если не так… аллегорически?

— Пожалуйста. Наша бедная родина истекает кровью, а ее защитник репетирует собственную кончину перед зеркалом, как… простите меня… как провинциальный актер!

— У вас есть для меня более интересное занятие? — задиристо спросил Берс.

Чаплицкий спокойно ответил:

— Есть. Сегодня на рассвете в Архангельский порт прибыл транспорт «Руссель». Он доставил из-за границы котельный уголь, на котором большевистский караван пойдет за сибирским хлебушком.

— И что?..

Чаплицкий присел к столу.

— Если вознести транспорт к небесам… а говоря точнее, опустить его на дно морское… Вопрос о хлебном походе просто закончится.

— Вы хотите поручить это мне? — спросил Берс вяло.

Чаплицкий испытующе посмотрел на него:

— Видите ли, в этом деле есть опасность, конечно…

Берс выставил вперед ладони:

— Не надо! Я не гимназистка, господин каперанг. И вообще, мне сильно надоела вся эта оперетта… так что я давно готов… вознестись.

Чаплицкий продекламировал:

— «Вот агнец божий… — отворил шкаф и вынул из него округлый плоский сверток, — …который берет на себя… грехи мира…»

Развернул сверток — это была самодельная магнитная бомба. Чаплицкий объяснил Берсу принцип ее действия.

— Если вот этот стерженек вы отведете до упора, — показал он на рукоятку часового механизма, — то вознесение состоится через пятнадцать минут. Времени вполне достаточно, чтобы удалиться с места событий.

Берс рассеянно кивнул.

Чаплицкий поставил на стол флягу в замшевом футляре, свинтил с нее металлическую крышку-стаканчик, налил до края и с видимым удовольствием выпил. Снова наполнил стаканчик густой желтоватой влагой, протянул ротмистру:

— А теперь, геноссе Берс, хлебните вот этого зелья — оно прошло огонь, воду и латунные трубы…

Дышать на топливном причале морского порта было трудно — в воздухе плотной стеной стояла едкая всепроникающая угольная пыль.

К стенке прижался пароход «Руссель». С палуб его по наклонным сходням непрерывной вереницей шли люди. Они были тяжело нагружены кулями с корабельным углем.

Разгрузка началась недавно, но на площадке пирса уже высилась основательная гора угля и росла она прямо на глазах — люди старались.

К пассажирскому трапу подошел человек в длиннополом штатском пальто, на голове у него была низко нахлобученная кепка с большим козырьком.

Вооруженному матросу, стоявшему на вахте, он негромко сообщил пароль:

— «Красный Север»…

— «Карский рейд»… — так же негромко отозвался вахтенный.

Осмотрел человека с головы до ног и спросил требовательно:

— Пропуск?

Человек протянул ему бумажку.

Матрос по слогам прочитал ее вслух:

— «Ку-ты-рин Се-мен Ива-но-вич… Ре-ви-зор…»

Спрятал пропуск за отворот бушлата:

— Проходите…

Это был Берс.

Лавируя между грузчиками, ротмистр направился на корму. Вахтенный провожал его взглядом, пока он не исчез за палубными надстройками…

Берс спустился на нижнюю палубу. Сверился с планом судна, полученным от Чаплицкого, ощупал бомбу, им же ловко подвешенную на ременной петле под пальто.

Глубоко вздохнул и направился к машинному отделению.

…Разгрузка угля продолжалась, когда Берс вновь появился на палубе. Он неторопливо шагал к пассажирскому трапу и уже взялся за поручень, когда на пути его появился широкоплечий парень в кожанке.

Он подозрительно всмотрелся в Берса:

— Постойте-ка, гражданин…

Берс остановился.

— Вы откуда, гражданин? — спросил парень.

Берс ответил вполне спокойно:

— Из финансовой комиссии городского совета…

— Кто будете?

— Я ревизор…

Парень в кожанке — чекист, как сообразил Берс, — никак не отставал:

— Документик ваш позвольте…

— Я часовому отдал, — уже начиная волноваться, раздраженно сказал Берс.

— То пропуск. А ваш личный… мандат? Фамилия как? — Вопросы посыпались градом.

Берс открыл уже рот, чтобы назвать фамилию, и вдруг понял, что… забыл ее! Забыл «собственную» фамилию! Какая-то простая, плебейская кликуха… Ах, черт побери, глупость какая!..

Ротмистр достал бумажник, сделал вид, что ищет в нем документ.

Чекист терпеливо ждал.

— Вы знаете… глупость какая… — Берс растерянно шарил по всем карманам. — Я, похоже, забыл его дома…

Чекист сказал укоризненно:

— Да-а? Нехорошо. Документы надо с собой носить, гражданин. Время, сами знаете, какое… Придется пройти со мной разобраться.