Но лес был молчалив, как прежде.

— Не исключено, то есть даже вероятно, — вмешался Старый, — что они спустились на шаре где-то в лесу и не могут найти лагеря экспедиции — в лесу это нелегко сделать.

— Я все эти варианты просчитывал, — ответил Сергеев.

В мастерскую заглянула толстая Луиза, спросила, починил ли Сергеев лопату. Тот отдал ей лопату. Олегу вдруг стало неприятно, что Луиза может думать о лопате, когда неизвестно, что случилось с Марьяной.

Старый перехватил взгляд Олега.

— Как-то Лев Толстой, да, если не ошибаюсь, Лев Толстой, был на холере и вошел в избу, где только что умер мужик, единственный кормилец. И там сидела жена умершего мужчины и ела щи. И кто-то из людей, что пришли с Толстым, стал возмущаться — как это можно, в такой горестный момент есть щи? А старуха ответила: «Не пропадать же пище». Может, я неточно пересказываю, но ты, Олежка, не прав. Луиза переживает не меньше тебя. Только она понимает, что поселку надо жить, нельзя опускать руки. У нас бывали времена и потяжелее, и то мы продолжали работать — иначе бы не выжили.

— Я ничего не думал, — возразил Олег.

— Ну и хорошо, — отозвался Сергеев. — Что же будем делать?

— Наверное, надо идти в лес, — решил Старый. — Если они спустились — мы знаем направление полета. Мы их найдем.

— Правильно, — согласился Олег, — я пойду, можно?

— Нелепо, — ответил Сергеев. — Подумайте. Ветер мог измениться, и их могло унести далеко в сторону. Очень далеко.

— А вдруг они совершили вынужденную посадку?.. — Олегу трудно было выговорить это, но он заставил себя сказать: — И пострадали, разбились, и им нужна помощь.

— Где им нужна помощь? Покажи! — жестко сказал Сергеев.

— Мы пойдем до реки, мы пойдем по тому пути, по которому летел шар. Это четыре-пять дней.

— И кто же пойдет? — спросил Сергеев.

Почему-то голос его был злой. И Олег не понимал, что злость эта происходит от сознания собственного бессилия. Все мысли и предположения Олега Сергеев за последние дни взвесил, просчитал и отверг, хотя он тоже хотел бы уйти сейчас за аэронавтами и искать их в нескончаемом лесу. Только не сидеть и не ждать.

— Я пойду, — предложил Олег. — С вами. И можно взять Фумико. Она хорошо ходит по лесу.

— Это очень большой поход. На столько дней в незнакомый лес не уходил даже Дик. Запасов пищи сейчас почти нет, весь поселок впроголодь сидит.

Олег не любил начала лета, потому что оно всегда было голодным. Звери в это время еще не приходили, грибов было мало, зелень только начиналась. Кристина говорила, что поселок перенял у христианства древний обычай — Великий пост. В древности люди тоже голодали перед летом, когда кончались все запасы, и религия придумала, что этот голод угоден богу — это называлось «пост» и в него нельзя было много есть.

— Значит, взять с собой практически нечего — что было, мы отдали на воздушный шар. Так? — произнес Сергеев.

— Мы убьем что-нибудь в лесу, не пропадем… да и как можно сейчас об этом думать?

— Думать полезно всегда.

Олег поглядел на Старого, ища поддержки. Старый молчал.

— Но речь идет о наших… вдруг им плохо?

— Мы всегда живем рядом со смертью, — сказал Сергеев. — Отправить сейчас тебя и других людей с тобой в лес без надежды на успех, потому что мы тревожимся о судьбе близких, равнозначно трагедии для поселка. А поселок — это в первую очередь не мы с Борисом, и даже не ты, а те ребятишки, которые от нас зависят. Ну хорошо, мы ушли в лес. Кто остался в поселке?

— Много людей, — ответил Олег. — И Старый, и Вайткус, и женщины, и Лиз. Много.

— Вайткус болен и слаб. Старый тоже. В поселке не останется ни одного защитника, ты понимаешь — ни одного защитника!

— Ты не прав, — возразил Старый. — Если нужно, мы еще тряхнем стариной.

— Если в лесу не справятся Дик с Казиком, — продолжал, будто не слыша его, Сергеев, — то у нас с Олегом совсем мало шансов их отыскать. Зато очень много шансов, что мы больше не доберемся до корабля. Об этом вы забыли?

— Корабль подождет, — упрямо проговорил Олег.

— Ты забыл, почему мы не пустили тебя на воздушном шаре? Потому что ты обязан дойти до корабля.

— А если я пойду к кораблю, кто защитит поселок? — Олег отыскал слабое место в аргументах Сергеева и вцепился в него. — Кто? Вы же сами говорили! Теперь что, сидеть и ждать?

— Мы живем в тисках необходимости, — произнес Сергеев. — Мы живем всегда между двух зол, между трех зол, между множества зол. И остаемся людьми, потому что всегда думаем.

— И теперь мы не идем помочь Марьяне!

— Да помолчи ты! — вдруг рассердился Старый. — Ты думаешь, Сергееву легко так рассуждать? Ты уже взрослый, ты наш наследник. Наследник нашего маленького царства, на тебя мы надеемся. А ты споришь с нами как мальчишка. Ты влюблен в Марьяну…

— Что? — Олег искренне возмутился. — Ничего такого нет!

— Это видно, — улыбнулся Старый, — только ты сам об этом долго не догадывался. А теперь, по-моему, догадался, потому и возмущен.

— Ладно, чего спорить, — поднялся Сергеев. — Раскричались на весь поселок.

Олег отвернулся от них. Влюблен или не влюблен — некрасивое слово, глупое — их это не касается. Он знал уже, что убежит ночью из поселка, убежит и сам их найдет. Пускай он будет идти пять дней, десять, пускай все чудовища леса встанут против него, но он найдет Марьяну и Казика. Ну, и Дика тоже. Только надо взять себя в руки и не спорить. На шаре он улететь не мог — не драться же ему с ними. Но уйти в лес — этому никто не помешает.

— Я обращаюсь к твоему разуму, которого у тебя, как оказывается, немного, — говорил Сергеев. Олег не хотел его слушать, но не мог не слушать. — Путь к кораблю известен и относительно, я повторяю, относительно безопасен. И этот путь — твой, Олег. Это и есть твоя судьба и поселка. Если даже случилась трагедия с моей дочерью («Он нарочно сказал «с моей дочерью», чтобы я понял», — подумал Олег)… и если никакой экспедиции нет и никто нас не найдет — будем готовы к худшему, — то остается корабль. И остаешься ты. Понял?

— Понял, — тупо ответил Олег, как на уроке.

— Ни черта он не понял, — сказал Старый. — Он не понимает, что принадлежит не себе. Что бывают моменты в жизни, когда человек не имеет права принадлежать только себе. Это бывает тогда, когда от его действий зависит судьба других людей.

Вечером, когда стемнело, а мать была у Линды — они с ней шили, — Олег собрал свой небольшой мешок. Он выбрал из коробки на полке всю муку и сладкие корешки — больше дома ничего не оставалось, — поточил нож. Конечно, можно было взять и арбалет, но арбалет будет мешать — ему ведь придется идти очень быстро, а почти от любого хищника в лесу можно убежать. Олег находился во власти упрямства. Он понимал, что прав не он — правы старшие, но в их правоте была холодная жестокость, с которой Олег не мог смириться. Ведь он не отказывается идти к кораблю, он пойдет к нему потом, но сейчас они в лесу ждут помощи, — «а мы здесь разговариваем». Он представил себе, как пойдет: по прямой к болотам, к реке. Ему не было страшно, хотя, если бы ему сказали, чтобы он пошел в лес ночью, неизвестно куда, один, сказали бы в обыкновенной жизни, он бы испугался. Но сейчас важно было только одно: незаметно уйти из поселка и зайти так далеко, чтобы его не догнали и не вернули. Ведь с них станется — догнать и вернуть.

Вечер тянулся очень медленно. Олег зажег светильник, заправил его жиром, раскрыл учебник — он его уже прочел трижды, и Сергеев лепил ему из глины объемные модели пульта, чтобы легче представить, но Олегу сейчас важно было доказать самому себе, что он своим побегом не отказывается от похода к кораблю — просто откладывает его немного.

— Ты не спишь? — спросила Лиз, входя в хижину.

Олег оторвался от книжки. Оказывается, незаметно для себя он вчитался в текст и мысленно был на корабле, в рубке связи.

— Не сплю.