Между тем в своем интервью для газеты «Аргументы и факты» (1995, № 3) Н.П. Бехтерева заявила, что ее дедушка не ставил такого диагноза Сталину. Она призналась: «Это была тенденция объявить Сталина сумасшедшим, в том числе и с использованием якобы высказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе бы мы знали. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя врачебный долг». Комментируя это заявление, известный журналист В.С. Кожемяко ставил риторические вопросы: кто же давил на Н.П. Бехтереву и «как же могла эта женщина, ученый с мировым именем, поддаться давлению и пойти на ложь от имени своего почтенного дедушки?» Однако люди, давившие на Бехтереву, не давали ответа, а Н.П. Бехтерева вскоре после своего интервью умерла.
Нет сомнения в том, что за свою долгую жизнь и в течение своей активной деятельности И.В. Сталин совершил немало поступков, которые могут по-разному интерпретироваться. А надо учитывать, что еще при жизни его личность, его высказывания или его действия стали предметом внимательнейшего наблюдения и бесконечных пересудов. Впоследствии любое свидетельство о его слабостях использовалось для доказательства его порочности, реальные черты характера могли искажаться, а его действия получать превратное истолкование. Нередко Сталину приписывали слова, которые он никогда не произносил (например, сочиненная писателем А. Рыбаковым фраза: «Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы»). На него возлагали ответственность за действия, которые он не совершал и физически не мог совершать (например, его обвиняли в том, что он утопил Эфраима Склянского в американском озере в 1925 г.).
Являясь сначала профессиональным революционером, а затем став руководителем великого государства, Сталин не мог не обладать такими качествами, как твердость и решительность, умение проявить личную волю и добиться исполнения своих приказов, нередко суровых и даже жестоких. Исторические условия, в которых жил и работал Сталин, требовали от него и других политических и государственных руководителей различных стран немалой жесткости.
Сталин сурово осуждал тех, кто полагался на приблизительные, а то и вымышленные сведения. Он не терпел лжецов. Делая выбор между личным впечатлением и документом, подготовленным профессионалом, в пользу последнего Сталин демонстрировал свое полное доверие к своим подчиненным. Однако, если Сталин обнаруживал, что его доверием злоупотребляют, то он был беспощаден. Рассказывая об отношении Сталина к поступавшим к нему документам, генерал армии А.В. Хрулев вспоминал: «Сталин подписывал документы часто не читая, – это до тех пор, пока вы себя где-то не скомпрометировали. Все было построено на громадном доверии. Но стоило ему только (может быть, это чисто национальная черта) убедиться, что этот человек – мошенник, что он обманул, ловчит, – судьба такого работника была решена».
Вместе с тем Сталин смог успешно исполнять обязанности руководителя великой страны в течение почти тридцати лет, потому что он сочетал верность идейным принципам с политической гибкостью, учитывая постоянно менявшиеся условия общественного развития. Многочисленные свидетельства очевидцев показывают, что Сталин не только успешно преодолевал свои слабости, но и компенсировал их наличием качеств, которые были прямо противоположными тем, о которых так уверенно говорил Хрущев.
Прежде всего, для Сталина было в высшей степени характерно умение прислушиваться к мнению других людей. И его друзья, и недруги отмечали его способность внимать словам собеседника, стараться сделать так, чтобы он «выговорился», не мешать ему, навязывая собственное мнение. Вспоминая свои встречи со Сталиным, бывший секретарь ЦК ВКП(б) П.К. Пономаренко отрицал, будто «атмосфера во время заседаний с участием Сталина или встреч с ним была какой-то напряженной, гнетущей. Отнюдь. Имели место и дискуссии, и даже острые споры».
Стремление Сталина к коллективизму в принятии решений проявлялось даже в тяжелые дни Великой Отечественной войны. Невольно опровергая ложь Хрущева, члены Ставки и ГКО, а также другие очевидцы деятельности этих органов подчеркивали, что Сталин не только не любил принимать решения единолично, но, напротив, старался добиться коллегиального обсуждения различных вопросов ведения войны с участием наиболее компетентных и ответственных лиц.
С одной стороны, он таким образом стремился добиться не механического, а сознательного отношения людей к принимаемым решениям. Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян писал в своих мемуарах: «Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: “Отдать корпус!” – и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости такого шага».
С другой стороны, ставя во главу угла поиск истины, а не стремление доказать свою правоту, Сталин всегда уступал в том случае, если его соображения оказывались опровергнутыми весомыми аргументами. И.Х. Баграмян писал: «Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал».
Это мнение подтверждал и Маршал Советского Союза Г.К. Жуков: «Кстати сказать, как я убедился за долгие годы войны, И.В. Сталин вовсе не был таким человеком, перед которым нельзя было ставить острые вопросы и с которым нельзя было спорить и даже твердо отстаивать свою точку зрения». Опровергая мнение о сталинском своеволии, Г.К. Жуков писал: «После смерти Сталина появилась версия о том, что он единолично принимал военно-политические решения. С этим согласиться нельзя… Если Верховному докладывали вопросы со знанием дела, он принимал их во внимание. И я знаю случаи, когда он отказывался от своего собственного мнения и ранее принятых решений. Так было, в частности, с началом сроков многих операций».
Сталин не раз уступал аргументам специалистов, даже если они его не убедили окончательно. А.С. Яковлев писал в своих воспоминаниях: «Мне запомнилось, что начальник НИИ ВВС Филин настойчиво выступал за широкое строительство четырехмоторных тяжелых бомбардировщиков Пе-8. Сталин возражал: он считал, что нужно строить двухмоторные бомбардировщики и числом побольше. Филин настаивал, его поддержали некоторые другие. В конце концов Сталин сдался, сказав: “Ну, пусть будет по-вашему, хотя вы меня и не убедили”. Жизнь, однако, доказала правоту Сталина. Как писал Яковлев, Пе-8 поставили в серию на одном заводе параллельно с Пе-2. Вскоре, уже в ходе вой-ны, к этому вопросу вернулись. Пе-8 был снят с производства, и завод перешел целиком на строительство Пе-2. Война требовала большого количества легких тактических фронтовых бомбардировщиков, какими и были Пе-2.
Сам Сталин умел признавать свои ошибки. Адмирал И.С. Исаков вспоминал ход обсуждения строительства одной железной дороги, которая была построена поверх наспех построенного шоссе, проходившего через болото. Во время обсуждения Исаков «попросил слова и, горячась, сказал, об этой железнодорожной ветке, что это не лезет ни в какие ворота, что вообще эта накладка железнодорожных путей на шоссе, причем единственное, – не что иное, как вредительство. Тогда “вредительство” относилось к терминологии, можно сказать, модной, бывшей в ходу, и я употребил именно это выражение. Сталин дослушал меня до конца, потом сказал спокойно: “Вы довольно убедительно, товарищ Исаков, проанализировали состояние дела. Действительно, объективно говоря, эта дорога в таком виде, в каком она сейчас есть, не что иное, как вредительство. Но прежде всего тут надо выяснить, кто вредитель? Я – вредитель. Я дал указание построить эту дорогу. Доложили мне, что другого выхода нет, что это ускорит темпы, подробностей не доложили, доложили в общих чертах. Я согласился для ускорения темпов. Так что вредитель в данном случае я. Восстановим истину. А теперь давайте принимать решение, как быть в дальнейшем”. Исаков подчеркивал, что «это был одним из многих случаев, когда он демонстрировал и чувство юмора, в высшей степени свойственное ему, очень своеобразного юмора, и в общем-то способности сказать о своей ошибке или заблуждении, сказать самому».
