Джефф покатился со смеху. Глядя на него, девочка тоже рассмеялась, и так они хохотали до тех пор, пока у нее из глаз не показались слезы; она стала вытирать их ладонями, вымазанными ежевичным соком.

Больше получаса Джефф простоял в старом амбаре. Она не могла перепутать время, в которое они обычно встречались, и она знала, что он собирается уезжать, — эта новость облетела уже всю округу, так что посылать почтового голубя необходимости не было.

Что, если она не придет? Пожалуй, это было бы к лучшему, потому что все и так подошло к концу, и Джефф свыкся с этой мыслью за последние дни. Но он просто не мог уехать, не увидев Дженис еще раз, не высказав ей все, что он думал. А с другой стороны, разве он не говорил ей этого раньше?

Она знала все, что он думал и чувствовал, но знал ли он, что думала и чувствовала она? Джефф был вынужден признать, что в последние месяцы он стал явно ошибаться в ее чувствах к нему.

Да, сержант Фултон, строгий командир, душа сержантской компании, честный парень, как уважительно называли его солдаты, сейчас ощущал себя тем шестнадцатилетним парнишкой, который ожидал возвращения юной леди из пансиона на каникулы.

И однажды наступил день, когда Джефф впервые поцеловал Дженис, и весь следующий год пролетел, как один счастливый вечер, до тех пор пока ее отец не узнал об их встречах...

В школу Дженис отправили далеко на юг, и там воспитатели принялись за нее со всем усердием. Приезжая на каникулы, Дженис все больше напоминала свою мать — не только внешне, но и характером. Однажды они встретились на дороге — дочь хозяина поместья и рядовой Дурхемского пехотного батальона. Разговор получился тогда каким-то скомканным — Джефф чувствовал себя очень неуклюжим в новой, топорщившейся форме, и вообще...

Новая встреча произошла, когда ему уже исполнилось двадцать и он стал капралом. Дженис окончила школу и провела дома больше месяца, когда Джефф приехал в отпуск. Она сама разыскала его. Он проходил мимо старого амбара, и Дженис неожиданно вышла ему навстречу. Они поздоровались и обменялись несколькими обычными фраза-ми. Джефф замялся и спросил: «Так значит, ты окончила школу?» Дженис ответила с облегченным вздохом: «Да, слава Богу!» — «Ты... тебе что, не нравилось там?» — «Нравилось? — Дженис рассмеялась. — Ты хоть представляешь себе, что такое школа-пансион для девочек?» «Наверное, не очень. Но у нас, в армии, тоже есть система — как обучать и воспитывать солдат, так что, я думаю, это немного похоже на школу». — «Да уж, — хмыкнула Дженис, — должно быть, похоже!» Она помолчала, а потом сказала: «Джефф, я много раз думала о тебе за эти годы». — «О, я польщен, приятно слышать!» — «А ты думал обо мне, Джефф?» Он некоторое время смотрел на нее, а потом резко сказал: «Ты опять начинаешь эти старые игры, Дженис? Извини, но я уже вышел из этого возраста». «Что ты имеешь в виду?». — «Ты прекрасно понимаешь, что!» Дженис слегка наклонила голову и тихо сказала: «Мы можем быть друзьями...» — «Какими еще друзьями?» Дженис взглянула ему прямо в глаза и прошептала: «Любыми. Какими захочешь».

Джефф слышал, что сердце может замереть от страха или от радости. Сейчас он точно знал, что его сердце замерло от радости. Он взял Дженис за руку, и они медленно подошли к амбару. В наступивших сумерках они долго смотрели друг на друга. Джефф наклонился, поцеловал Дженис, и она ответила ему так же пылко и радостно.

Весь следующий год Джефф жил только ожиданием коротких отпусков — на тридцать шесть часов, на сорок восемь... Иногда эти часы терялись безвозвратно, потому что он не мог увидеться с Дженис. Они придумали свой условный знак — старый сломанный шест у ограды. Если он стоял ровно прислоненным к ней, это означало, что вечером Джефф придет к амбару. Если шест стоял, покосившись на сторону, значит, Дженис прийти не сможет. Ну, а если шест валялся в траве, значит, ее не было дома...

Когда Джефф стал все чаще находить шест лежащим в траве? Месяцев восемь или десять назад? Незадолго до этого Джеффа произвели в сержанты, и когда они встретились с Дженис, он сказал: «Ну что, теперь можно и об офицерских погонах подумать!» — на что Дженис безо всякого выражения ответила: «Может быть». — «Надо немного повоевать, — сказал Джефф, — и тогда...» — «Повоевать? Ты уже настолько стал солдатом, что мечтаешь воевать?»

Не тогда ли в первый раз было упомянуто имя Ричарда Боунфорда? Мать Джеффа как-то заметила фотографию Дженис в местном журнале — она танцевала с неким Р. Боунфордом, владельцем поместья в Шотландии и любителем скачек. Джефф тогда спросил у Дженис: «Что у тебя с этим Боунфордом?» — на что она ответила: «Ничего особенного, просто мы танцевали на Охотничьем балу. Я там еще со многими танцевала, а четверо вообще считаются выгодными женихами, и что из этого?»

Из этого не было ничего, пока в следующий раз Джефф не увидел заветный шест валявшимся на земле.

Через две недели он получил от Дженис письмо, адресованное на воинскую часть. Это было ее первое письмо. Такие письма писали девушки в романах девятнадцатого века. В нем Дженис признавалась, что благодарна Джеффу за дружбу все эти годы, но теперь ей следует подумать о будущем. Родители начинают беспокоиться о ее судьбе, которую пора устраивать. В общем, она должна сказать ему, что собирается обручиться с Ричардом Боунфордом, что очень рассчитывает на его, Джеффа, понимание и всегда будет хранить о нем в душе приятные воспоминания. Подписано было просто: «Дженис».

Джефф долго не мог осознать происшедшее. И не только тот факт, что Дженис собирается обручиться, а то, что она могла написать такое письмо. Он сидел на своей койке, и слова плясали на бумаге перед его глазами. «Благодарна за дружбу», — надо же написать такое! Два года прошло с тех пор, как они стали любовниками, и трудно было сказать, чье желание было сильнее. Она сама говорила, что живет только теми днями, когда он приезжает в отпуск!

Письмо должно было убить все его чувства к Дженис, он должен был назвать ее продажной тварью, шлюхой, но не мог, а только молча шептал: «Дженис, о, Дженис!» В то же время какая-то часть его сознания ехидно посмеивалась над ним. Ты же крепкий парень, Джефф! Ты же сержант Фултон! Что тебе теперь до какой-то паршивой выскочки, дочери такого же выскочки-отца? Ты солдат, так что займись своим делом! И Джефф занялся делом - в мае предстоял парад по случаю коронации Георга VI. Он с головой окунулся во все эти учения, построения, упражнения с оружием, он учил солдат, что такое честь мундира, честь батальона, короче, делал свою привычную сержантскую работу, ведь на сержантах держится армия. Джеффу почти удалось забыть Дженис.

Но наступило третье июля, и пришел приказ: их часть в октябре отправляется на Суэцкий канал. Джефф даже обрадовался — он не мог представить себе, как будет теперь ездить домой на выходные.

И вот он приехал в последний отпуск перед отправкой на канал и снова испытывал те же мучения, что и в прошлый раз. Только сейчас горечь происшедшего словно просочилась сквозь кожу и улетучилась, а внутри все застыло, притупив чувства. И все-таки ему очень хотелось высказать Дженис все, что он думает о ней.

Джефф посмотрел на часы. Ладно, он подождет еще десять минут, а потом уйдет. И напишет ей письмо. Напишет, как он понимал их дружбу, и слов выбирать не будет...

Силуэт Дженис возник в дверном проеме внезапно, четко выделяясь на фоне сумеречного неба, и тихий голос сказал:

— Это нечестно с твоей стороны, Джефф.

— Нечестно? И что же здесь нечестного? — спросил он, стараясь казаться беззаботным. — Ты знаешь, что я уезжаю. Вот я и решил попрощаться, ведь мы вряд ли еще увидимся, не так ли?

— Не знаю, во всяком случае, не скоро. Не понимаю, зачем тебе все это... Я знала, что тебе захочется сделать мне больно, и что ты не успокоишься, пока не добьешься своего.

Ее голос был необычно мягким и грустным, а поведение совсем не таким, к которому он привык, поэтому Джефф закричал, не сдерживаясь:

— Перестань строить из себя сиротку! Эта твоя помолвка — ты что думаешь, я поверю, что из-за нее ты стала такой тихой и безответной? Да стань же ты хоть на минуту такой, как раньше!