— Кто-то и пожертвует... — задумчиво отозвалась Вика. — Но такие люди — большая редкость...
Но Лёка будто не слышала ее, полностью погруженная в себя.
— Я вот еще что поняла, Витка... Быть счастливым — очень опасно. Плохо, если у тебя закружится голова и ты не сумеешь справиться. Тогда начинается пора самообольщений. Ты не замечаешь ничего дурного, а все прекрасное относишь на свой счет. И думаешь, если счастлива ты, то и все вокруг тоже. И все кругом должны разделять твое счастье, радоваться вместе с тобой... Какая чушь!.. Счастье — всегда такое короткое... Особенно если оно настоящее, полное... Хотя тебе кажется, что отныне оно пришло к тебе навсегда. Какой я была беспечной дурой! И когда вдруг неожиданно все рухнуло, со мной случилась беда, стряслось что-то нехорошее... Я была больная не во время любви, а заболела позже, после нее, и не могла ничего себе объяснить, как всякий больной не умеет объяснить свою болезнь. И я сильно устала от собственного непрерывного самообмана...
— Разве ты обманулась в нем? — спросила Вика.
— В себе, — буркнула Лёка. — Я оказалась другой, чем казалась себе самой... Не лучше и не хуже, просто другой...
— А по-моему, для любви нужна некоторая наивность. Это дар Божий. Пока она у тебя была — была и любовь. Но ты выросла, изменилась и потеряла свое простодушие. И потеряла все. А вернуть эту детскую наивность нельзя. Правда, люди часто называют ее глупостью. Они не правы. Это никакой не недостаток, а, напротив, достоинство. А насчет Кирилла... Мне кажется, в вашем общем сценарии он играл лишь одну роль — роль человека, давшего тебе возможность полюбить по-настоящему. И этим его значение в твоей жизни исчерпано.
Лёка вздохнула и пробурчала:
— К философии и аналитике склонны только одинокие женщины. У семейных на это не остается ни времени, ни желания, ни сил.
Вика засмеялась, ничуть не обидевшись.
— Ты права! Может, тебе вновь выйти замуж?
— Да за кого? — развеселилась Лёка. — Разве что за Эдгара... Он от этого варианта не откажется и всегда готов... А ты не хочешь попробовать поискать себе мужа?
— Нет, — ответила Вика и тотчас замкнулась.
Она давно и упорно не пускала в свою личную жизнь никого, даже лучшую подругу. И Лёка, давно увидев это, старалась туда не лезть.
Сначала Аркадий ничего странного и нехорошего не заметил. Ему понравилось, как устроились Таня и ее подружки. Тесновато, конечно, но чисто и дружно. И Вовка, племянник, очень вырос, сразу узнал Аркадия и бросился к нему.
— Ты с нами теперь будешь жить? — спросил Вовка.
— Да, — кивнул Аркадий, — приехал вроде бы насовсем. Пока сниму комнатенку подешевле, чтобы вас тут еще больше не стеснять. Найду работу. А потом продадим нашу квартиру — я ее пока сдал, чтобы хоть немного денег получить, — и купим себе что-нибудь здесь попроще, оформим прописку... Тебе скоро в школу идти, учиться в Москве будешь.
— А ты возьми меня с собой, — неожиданно попросил Володька.
— Куда? — не понял Аркадий.
— В свою комнатенку. Я хочу жить с тобой.
Аркадий насторожился. Нет, он ничего не имел против племянника, которого очень любил, к которому давно привязался, но почему малышу не нравится жить с матерью?
Это вопрос он и задал Володьке. Смышленый, тот попытался хитро и ловко уйти от ответа.
— Здесь тесно и шумно! — заявил он. — И мамы часто нет...
— Ну, она ведь работает, ты знаешь.
— Да она работает днем, когда я детском саду! — крикнул Вовка. — А что она делает вечерами и ночью? Я часто ночую с тетей Леной и тетей Милой.
Непонятно, подумал Аркадий. Таня подрабатывает еще и ночами? Как же у нее хватает сил? Бедняга...
Вечером он изложил свои планы на будущее слушающей его вполуха Татьяне и добавил:
— Ты бы, Танюша, не надрывалась так на ночных работах! Это все на износ! А всех денег все равно не заработаешь!
Крутившаяся по хозяйству на кухне Мила фыркнула:
— Ну, ты, Аркаша, у нас и лопух! Тебе любой мозги запудрит! Тебе кто сказал об ее ночных работах?
— Вовка, — отозвался ничего не понимающий Аркадий.
Таня сидела хмурая и смотрела в стол.
— Вовка! — издевательски расхохоталась Мила. — А ты всегда веришь детским баечкам? Ну ты сам подумай, кто же Вовке скажет правду, тем более о матери? У твоей сестрицы сплошные романы! Прямо закрутилась да избегалась по мужикам! Только и твердит: «Девочки, я мигом слётаю! Подежурьте с Вовкой!» Мы и дежурим, идиотки, до самого утра! У нее морда больно смазливая, мужики клюют! И еще задница здоровая и круглая! Тоже идет нарасхват! Вот твоя Танюшка на нас своего парня и бросает все время, больше не на кого. И врет ему, что работает. А теперь тебе кидать его будет! Готовься!
— Я думал, вы дружите... — растерянно пробормотал Аркадий и привычно дернул себя за ухо.
— А чего ж нам не дружить? — распалилась еще больше Мила. — Да если бы мы не дружили, разве стали бы с Вовкой сидеть? Как же, больно нужно! А подружке почему бы не помочь?..
— И при этом ты так о ней говоришь... — удивленно добавил Аркадий.
Таня упорно молчала.
— А как же мне еще о ней говорить? — воскликнула Мила. — Врать, что ли? Я правду говорю! Все как есть! Она потому и притихла, что крыть нечем! Ты что, не понимаешь? Ох, и недотепа ты, Аркаша! Тебя из-за того и жена бросила!
— У нее были совсем другие причины... — пробормотал Аркадий.
— Да никаких других причин! — засмеялась Мила. — Опять ты не видишь дальше своего носа!
— В общем, ты права, — пробурчал Аркадий. — Только, по-моему, дар предвидения вреден. Любое умение видеть далеко вперед и предсказывать грядущие события редко приносит счастье. Скорее наоборот...
— Можно подумать, ты счастлив! — фыркнула Мила. — Не видящий ничего впереди!
— Да, — неожиданно твердо произнес Аркадий. — Да, Мила, я действительно счастлив. И именно поэтому не хочу забегать и заглядывать вперед. Там часто оказывается совсем не то, чего ты ожидаешь и на что рассчитываешь. Хочу пожить, на сколько хватит сил, счастливым человеком...
Татьяна и Мила взглянули на него удивленно. Аркадий, по их разумению, ничем не напоминал счастливого человека — без денег, без нормального жилья, без семьи... Лысеющий, некрасивый и уже не слишком молодой... Что он плетет о счастье?
Но потом обе дамы вгляделись попристальнее в его лицо и увидели, какое оно умиротворенное... Заглянули в его глаза — и поразились их спокойствию и ясности...
