— Зависть — как данность? Чушь... — пробормотала Лёка.
Вика вздохнула и кивнула.
— Что же делать? Таланту завидуют всегда! И всегда стараются его остановить, — оболгать, унизить. Если ты собираешься добиваться больших успехов на сцене, тогда должна быть готова выдержать борьбу с посредственностью, завистью и клеветой. И местью. К сожалению...
— Будь готов, всегда готов... — пробурчала Лёка и спросила: — Витка, а ты правда думаешь, что я талант?
И затаила дыхание в ожидании ответа. Ей почему-то требовалось знать именно мнение подруги, именно оно было для нее самым важным. Она ценила взгляды лишь близких ей людей — Вики, матери, Кирилла... На мнение остальных ей было наплевать.
Вика засмеялась:
— Представь себе, думаю! Даже уверена в этом! Хотя признаюсь тебе честно, раз уж у нас с тобой зашел такой искренний разговор... Когда ты впервые рассказала мне о своем пении и желании петь профессионально, я тебе не слишком поверила. Подумала: ну вот, очередная претендентка на овации и шумиху! Но потом... Потом ты запела... И тогда ты совершенно изменилась, стала другой — строже, старше, мудрее... И в твоем голосе звучало столько подлинного страдания, настоящего сопереживания к тем, кто ожил в твоей песне... Я поневоле заслушалась...
Лёка выслушала ее, почти не дыша. Мать моя женщина...
— Витка... Ты не представляешь, как это приятно — слышать о себе такое... А поверить в это мне все равно трудно...
— Ничего, поверишь! — заверила Вика. — Только знаешь... Когда ты действительно в это поверишь, тогда и может случиться беда...
— Беда?! — вытаращила глаза Лёка. — Какая еще беда?! Мне уже достаточно всяких несчастий, просто выше крыши! А ты мне еще их сулишь! Что за беда, говори!
— Ну, обычная такая, — вздохнула Вика. — Самая обыкновенная... Называется «звездная болезнь». Она неизлечима, увы...
— Да ладно! — фыркнула Лёка. — Мне до нее еще очень далеко!
— Не так уж и далеко! — мудро заметила Вика и пристально оглядела свою рыженькую сероглазую подружку.
Редкое сочетание... Просто редчайшее... Хотя его теперь никто не видел — Лёка продолжала краситься в блондинку и морочить голову своим лопоухим музыкантам.
Несколько месяцев назад Кирилл позвонил ей в восемь утра:
— Ты знаешь, я проснулся и понял, что не могу жить без твоих серых глаз...
И ничего, живет...
Звонить ему Лёка даже боялась и умышленно тянула время. Но делать это бесконечно нельзя.
— Кир, ты как без меня? — спросила она, наконец.
Мобильник подрагивал в ледяной ладошке.
— Нормально, — отозвался Кирилл. — И ты, насколько я в курсе, тоже в полном порядке. Мы оба молодцы! — Он чуточку замялся. — Я, правда, болею...
— Болеешь? — встревожилась Лёка. — Это совершенно на тебя не похоже... Тогда я приеду! А что с тобой?
— Нет, не приезжай, — отказался Кирилл. — Не хочу показываться тебе в кислом виде. Я, наверное, лягу в больницу. Ненадолго...
— В больницу?! — окончательно перепугалась Лёка. — Ты?! Мать моя женщина... Да что случилось-то?!
— Мотор забарахлил, — нехотя признался Кирилл. — У мужчин это нередкая история... Я тебе звякну оттуда.
Он не прорезался, и Лёка в панике позвонила Чапаеву, все повыспросила и узнала адрес клиники.
— Да у него просто климакс! — добродушно заявила зациклившаяся на своем вечном диагнозе Чапайка. — Возраст критический...
— Какой же критический? — в ужасе прошептала Лёка. — Что вы такое говорите?! Ему всего сорок третий год!
— Ну да, сорок третий! — радостно согласилась Чапаиха. — И не всего, а уже! Самое оно! «Пора, мой друг, пора!»
Первая жена Дольникова всегда была и оставалась неисправимой оптимисткой.
В тесной палате, залитой уходящим осенним солнцем, лежали четверо мужиков. Все они, как по команде, с живым интересом уставились на Лёку. Кирилл спал носом к стене, с трудом умещаясь на кровати. Ему все всегда было мало, тесно и низко: кресла самолета, вагонные полки, навесы над уличными киосками... Он всюду рисковал здорово расшибить в кровь голову.
— Кир, — прошептала Лёка, усаживаясь рядом, — Кир, проснись... Это я...
Он открыл в изумлении глаза:
— Леля?.. Ты как здесь оказалась?..
— Не важно. Шла себе, шла да и зашла... Пролетала над твоей территорией... Я над ней часто пролетаю... — пробубнила Лёка.
— Я бы так не сказал, — хмуро отозвался Кирилл и сел. — Прикондехала наконец! А почему так долго кулемалась? Выкладывай подробности!
— Как ты приветливо и ласково меня встречаешь! Прямо позавидуешь самой себе! — не осталась в долгу Лёка. — А быстро только кошки родятся! Приди в себя и скоренько переведи мне все по порядку. Что ты без меня абсолютно ничего не можешь, я поняла уже давным-давно. Ни купить, ни сварить, ни родить... Я у тебя вроде шампуня, где два-три в одном. Все включено. Что говорят врачи?
Дольников помрачнел еще больше.
— Неужели тебе это интересно? Тогда слушай... Не находят никаких функциональных нарушений. Все вроде бы в норме, да только сердце болит и колотится, как оголтелое. И отощал, как беженец. В общем, медики исчерпали свои возможности, как всегда...
— Вечно у них все левой ногой через правое ухо! Почему у медицины всю жизнь мало возможностей? Даже у нашей доблестной милиции их значительно больше... — пробурчала Лёка и авторитетно заявила: — Это все нервы! Ты психуешь, не спишь, толком не ешь... Без конца звонишь в Израиль... Ни к чему хорошему это не приведет! И на старуху бывает проруха... Ты должен для себя раз и навсегда определить, чего тебе надобно, старче. Чтобы скукой и дурью впредь не маяться.
Окончательно распоясалась девка, подумал Кирилл. Снова поплыли... И подняли парус... А куда ж нам плыть?.. И кто у нас за рулевого?.. Но взять ее теперь в руки нет никакой возможности... Чересчур звездатая...
Он постарался не обращать внимания на новые девичьи закидоны.
— Меня интересует не мое прошлое и настоящее, а исключительно будущее. Наше общее. Что ты о нем думаешь? Поделись деталями... Положительными и отрицательными.
Лёка молчала. Гадкий вопрос... Но на него надо найти точный ответ...
— В последнее время я себе не нравлюсь! — призналась Лёка. — Со мной тоже происходит что-то нехорошее... Возмущенное геомагнитное поле...
— Опять плохо себя зачувствовала? — поинтересовался Дольников. — Или снова красные пришли? Это у вас случается. И чаще, чем мечталось. Галина тоже всегда такая же дурная в критические дни. Я тут как-то сильно припозднился, а она мне без конца названивает: когда придешь да когда придешь?! Видно, вновь надумала ревновать. Я ей объясняю, что вот, мол, сейчас весь театр снизу доверху разрисую и приду. Потерпи чуток! Но толку-то с ней на миллиметр! Просто время пришло... И ситуацию не затупить.
