— Помнишь? Ты помнишь? Ты помнишь всех?! Их слишком много... Как же ты можешь...
Только женщины и дети умеют задавать вопросы с таким страшным, непреклонным терпением и несгибаемым упорством, выворачивая душу наизнанку. Так садистски допрашивал сегодня утром в трамвае несчастную Бабу-ягу маленький Александр...
Валидол под языком давно превратился в плоскую, холодную лепешку, а дать вторую таблетку Белоус не догадался.
Глава 10
Училась Лёка легко. А вот с солированием у нее сразу не заладилось.
Руководитель ансамбля, лохматый и неопрятный очкастый гитарист с аистоподобной фигурой оглядел маленькую и, по его мнению, невыразительную Лёку с нескрываемым презрением. Рекомендация великого маэстро была ему явно по фигу...
Ее пение он тоже выслушал с нехорошей ухмылкой. Пересмеивались и музыканты.
— И это все, что ты можешь? — спросил руководитель, когда Лёка замолчала.
Она так и ждала — сейчас добавит «детка».
Не дождалась... И то хорошо...
— А что вам нужно? — набравшись наглости, ответила вопросом на вопрос Лёка. — Переведите! — И неуверенно улыбнулась. Так заискивающе, робко и трепетно улыбается манежу, резко округлившемуся внизу, начинающий гимнаст, впервые вставший на натянутый посередине цирка канат.
— Да не нам, а зрителю! — с негодованием отозвался очкарик. — Его нужно очаровать, пленить, увлечь и все такое прочее... По полной программе. А тут... — Он вновь с очередной волной пренебрежения окинул Лёку взглядом. — Ну чем тут можно прельститься? И поешь ты неважно... Это я тебе говорю! А то, что я говорю, — железно!
Лёка обиделась, закипела и хотела тотчас выпалить в лицо этому зарвавшемуся наглецу, что к ней липнут мужики, как завороженные, что одежка на ней — из самых дорогих и модных бутиков Москвы, что ее любят Гоша, Кирилл и еще уйма хороших и вполне достойных людей... Не чета этому развязному типу!.. И вообще, что он из себя представляет?.. Какой-то никому не известный, совершенно не раскрученный жалкий ансамблишко!.. Его и вывезти-то может лишь солистка... Например, Лёка...
Она вовремя остановила себя и постаралась успокоиться. Хотя это было очень трудно в ее положении...
— Ты пойми, нам позарез нужна певица, которая моментально сделает нас известными! Ну, куда нам с тобой?.. Нет, уж извини...
— Я сделаю! — хотела закричать Лёка. «Я постараюсь!.. Вы только возьмите меня, и сразу все увидите и поймете!..»
— А ты где пела раньше? — спросил ударник.
Лёка смутилась. Сказать правду она не могла — это сразу бы стало концом ее даже не начавшейся карьеры.
Дело в том, что Лёка в родном городке не только просиживала на диване в родной квартире. Она быстро отважилась на рисковый эксперимент и после развода с ангелочком Саней предложила свои певческие услуги маленькому местному ресторанчику. В большой сунуться побоялась. Кроме того, там уже давно пела полная дама средних лет, сильно декольтированная и накрашенная. Дама подвизалась на цыганских романсах и неслабо преуспела в этом деле, потому что народ уик-эндовскими вечерами валом валил насладиться цыганщиной и заодно полопать котлеты и отбивные.
Конкурировать с дамой Лёка не решилась и пошла почти на окраину, где несколько лет назад открылся довольно подозрительный — так считала мать — ресторан с сомнительным названием «Наслаждение». Кто чем там наслаждался, Лёке выяснить не удалось, зато усатый хозяин с маслеными глазками, весь лоснящийся от избытка жирной пищи, сразу согласился взять ее на работу. Испытательный срок — месяц.
Лёка обрадовалась. Глупая... Ее радость продолжалась слишком недолго.
Во-первых, над ее пением буквально все на следующий же день стали издеваться. Во-вторых, к ней начали приставать все, кому не лень, — официанты, подвыпившие посетители и, наконец, сам хозяин. Правда, делал он это с какой-то ленцой, с такой откровенной неохотой, что Лёка удивилась, зачем ему это вообще понадобилось. Видимо, из любви к искусству.
Через две недели она не выдержала и убежала с маленького пятачка перед столиками вся в слезах.
Ее больно оскорбляла жующе-пьющая публика, кидающая на нее насмешливые взгляды и громко комментирующая пение. Ресторанные посетители, эти недочеловеки, ничего не понимали в музыке, но были убеждены, что разбираются во всех ее тонкостях. Помимо политики, воспитания и литературы. В этих областях вообще всегда и все секут на все сто. Сплошные профессионалы... А уж в музыке!.. И тем не менее...
Лёка вновь почувствовала себя зависимой, стиснутой, словно запеленутой, как ощущала себя в детстве рядом с матерью. Из-под той опеки она благополучно вырвалась, но моментально угодила под новую. И куда тяжелее и опаснее прежней... Это была зависимость от публики. Но если ты собираешься на нее работать, ей служить, значит, прежде всего, должна учитывать подобный очень серьезный момент.
До сих пор Лёка этого не понимала и теперь впервые осознала свое нехорошее положение.
А ресторанный народ свирепел вечер от вечера, насмешки становились все злее и ядовитее. Лёке казалось, что посетители довольно захудалого, заурядного ресторанчика просто задались целью ее выжить, выбросить вон. Но почему?!
Наконец, нервы кончились, силы иссякли, Лёка бросила ресторан.
Она часто вспоминала свой ужас, когда впервые ступила на круглый стертый ковер, предназначенный для ресторанной певицы. Ноги внезапно ослабели и отказались нести ее дальше, ближе к столикам, где сидели с любопытством взирающие на нее посетители. И Лёка остановилась, где пришлось, робко взглянула на маленький оркестрик — с ним удалось порепетировать всего пару раз — и кивнула музыкантам. И запела свою любимую «Не обещайте деве юной...».
Оркестр был неплохой и к Лёке относился с дружеским участием и пониманием. Но если бы настроение музыкантов разделял кто-нибудь еще...
Наверное, она пела плохо... И видимо, люди из ресторана оказались правы... Эти презрительные взгляды, это унижение, это ее растерянное топтание на грязном ковре... Лёке никогда не забыть и не стереть из памяти тех страшных дней, они стали своеобразными пощечинами, которыми расплатились с ней в ресторане...
Но однажды на улице, когда Лёка шагала в магазин, к ней подошел незнакомый мужчина. Высокий большой лоб увеличивали залысины, делающие мужчину солиднее и умнее. Хотя он все равно выглядел юным.
— Простите, я вас сразу узнал, — неловко улыбнулся мужчина.
Это была улыбка удивительно застенчивого и доброго человека. Большая редкость, подумала Лёка. Она сталкивалась со спокойствием флегматиков, легкими и добродушными усмешками уверенных в себе людей, наглыми погаными ухмылками опытных бабников, кривоватыми оскалами язвительных пройдох и подлецов, откровенным сиянием расчетливых политиков и дипломатов по жизни... Но никогда еще не видела такого смущения.
