— Скажите, что мы их не арестовываем. Но делаем так для того, чтобы они не ушли отсюда без нашего разрешения.
Алихановы ито-то продолжительно говорили с американцами, наконец, старший брат объявил:
— Они дают гарантию, что не уйдут отсюда без разрешения.
— Что же это за гарантия?
— Говорят, что их гарантия — слово джентльменов. Они дают джентльменское слово, что без разрешения не уйдут.
— Хм… Крепкая ли это гарантия?
— Смотря по тому, кто даёт… А вы их сами видите.
И, выразительно взглянув на комиссара, старший Алиханов повернулся к американцам спиной. Было видно, что эти люди не возбудили в нём никакого уважения к себе.
— Скажите, что на свою просьбу они получат ответ через полчаса.
И пограничники уехали, оставив на шхуне двух часовых: Илюхина и Кравченко.
На берегу тотчас была создана комиссия для перевода полученных от американцев бумаг. Кроме Алихановых, в комиссию вошли ещё два бывших эмигранта: Стасевич и Щепотьев. В результате их труда и пререканий появились переводы удостоверения и письма.
Удостоверение было переведено так:
«Сим удостоверяется тем, кому это нужно, что это — мистер Хенриксен, владелец и капитан шхуны „Голиаф“ вместимостью 32 регистровые тонны или около того, приписанной к порту Ном на Аляске. Команда шхуны — 4 человека. Что подписью и приложением печати удостоверяется.
Начальник порта Ном на Аляске Г. Вильсон».
В пакете оказалось письмо:
«Камчатка, Анадырь, Совету.
Джентльмены!
Я пишу вам это письмо по просьбе живущего в городе Ном на Аляске мистера Хенриксена. Он владеет шхуной „Голиаф“, имеет небольшой капитал, нажитый им своим трудом. В два года он сам себе выстроил шхуну. Он едет к вам потому, что открыть какое-либо дело здесь, у нас, он не в состоянии, Мало средств.
Поэтому на свои сбережения он закупил товары, погрузил на шхуну и отплывает к вам. Джентльмены! Если по вашим законам вы можете разрешить ему торговать, то разрешите. Если нет — отпустите обратно. Я ручаюсь, что он вернётся прямо на Аляску.
Остаюсь с почтением, мэр города Ном Гарри Вильсон».
Эти документы были зачитаны на экстренном заседании ревкома. Разгорелись споры. Что делать с американцами: арестовать и посадить или отпустить? Или разрешить торговать, имея в виду, что они привезли фрукты, необходимые как антицынготное средство…
В разгар споров в ревком прибежал, запыхавшись, начальник радиостанции Иванов.
— Вот поймали… случайно… телеграмму из Америки.
Отдуваясь, он подал клочок бумаги, на котором было написано:
«Камчатка. Всем Советам Сибири.
Копия фирме Олаф Свенсон.
Второго сентября из порта Ном направлении Анадырь вышла шхуна „Голиаф“ грузом колониальных товаров зпт на борту четыре человека шкипер Хенриксен тчк Всех знающих что-либо месте нахождения шхуны просим сообщить тчк
Начальник порта Ном Вильсон».
Ревком решил, что арестовать шхуну нет причин, следует запросить губревком, как с ней быть, а впредь до ответа ограничиться взятием с американцев честного слова.
— Но часовых на шхуне мы всё-таки оставим. Командир, как твоё мнение?
— Резонно.
— Действуйте по вашим инструкциям. Ревком не будет вам мешать, — сказал председатель ревкома Курилов.
Американцы с видимым удовольствием, восклицая «олл райт» и «о-кей», дали и джентльменское слово, и подписку о том, что шхуна «Голиаф», самовольно вошедшая в советские воды, будет стоять на якоре в Анадырском лимане до тех пор, пока ревком не разрешит ей сняться и уйти.
Одновременно был послан в губревком телеграфный запрос, как поступить с пришедшей шхуной.
Долго не могли уснуть в ту ночь пограничники. Теперь они чувствовали: вот она, граница. А за ней — Америка с её алчными империалистами, необыкновенной техникой и чистильщиками сапог, превращающимися, по заверению американских газет, в миллионеров…
Почему же владелец шхуны, имеющий деньги, чтобы заполнить её товарами, не нашёл себе там дела?
И почему у американцев-матросов такой апатичный и обездоленный вид? Почему рассказы об Америке побывавших там анадырцев так непохожи на ходячие представления о счастливой жизни там?..
Ложась спать, Букин выглянул в окно своей комнаты, выходившее на лиман. На мачте шхуны слабо мерцал огонёк. «Спят джентльмены, — усмехнулся комиссар. И, уже совсем засыпая, вдруг вспомнил: а мы ведь не оставили часовым продовольствия, и у них нет с собой фляжек… Ну, воды они могут спросить там…»
Утром, вскочив с постели, Букин первым делом подбежал к окну. Взглянул на лиман, протёр глаза, снова взглянул и свистнул. «Полундра, чёрт возьми!»
Шхуны в лимане не было…
Командир сердито ходил по берегу, под его ногами разлеталась галька, обычно спокойное лицо подёргивалось от порывистого движения, которым он стащил с головы «будённовку», волосы растрепались, руки рубили воздух, подчёркивая слова.
— Эх, если бы катер. Джентльмены, язви их… Вот тебе и честное слово джентльменов. Сели мы с тобой в лужу, комиссар. Эх, если бы морской катер. Ну, да погодите…
Ничего не отвечая ему, Букин пошёл в ревком.
А Воронцов говорил сбежавшимся пограничникам:
— Нельзя верить этим купцам. Сначала поп, потом купец, за ними урядник-подлец. Вместе с японцами и англичанами такие купцы участвовали в интервенции. До тех пор, пока им по шеям не наклали…
И Воронцов рассказывал:
— Это не трудно — по шеям-то им накласть. Видели мы этих вояк… Где? В Приморье во время интервенции. Ну и вояки…
На лице Воронцова появилось выражение удивления и одновременно презрения. Лохматые брови поднялись вверх, затем правая изогнулась, а левая опустилась вниз, как чашка весов с гирями.
— Бывало, американские солдаты походный марш делают, — говорил он, — а за ними раскладные койки и спальные мешки везут; всё равно, как чахоточным в санатории… Тьфу! У солдат, говорить смешно, в карманах грелки ручные были, чтобы, значит, пальцы не замерзали. А того, паря, не сообразили, что в бою от грелок да прямо на холод — пальцы хуже мёрзнут. Может быть, поэтому они с грехом пополам только в небо и попадали… Их, однако, можно просто голыми руками брать, паря, как щенков на морозе… И вот перед ними я опростоволосился…
Расстроенный Воронцов ушёл вслед за Букиным. Вскоре из ревкома на радиостанцию побежал посыльный… Но занятия в этот день происходили как обычно.
На политчасе, рассказывая об интервентах, Воронцов сказал:
— Эти янки, как их называют, мастера только грабить, к примеру, пушнину отнимать. Мало разве они увезли сурка, белки, горностая?.. Грабить они, действительно, могут, а зверствовать и того хлёстче. Такой был случай. В селе Чущевке им удалось захватить в плен двух партизан да ещё трёх крестьян. Всех их связали и привели во двор священника. Туда согнали жителей. Разорвали на арестованных одежду и стали бить их шомполами. Раны присыпали солью, поливали водой и людей снова били. А когда люди теряли сознание, их обливали холодной водой, приводили в чувство и продолжали истязанья. На телах вырезали пятиконечные звёзды… Ногти вырывали… Прижигали огнём… Под бока кололи кинжалами… Американский офицер Керри фотографировал мучения пленных… Только от наших людей это зверьё ничего не добилось. Тогда офицер приказал привязать полуживых людей к столбам. Всю ночь их терзали комары и мошки… А на другой день наших товарищей эти мерзавцы убили…
И случившимся происшествием, и этими воспоминаниями командир, видимо, очень расстроился и по-крестьянски снял свою будённовку.
Исчезновение шхуны всех заставило призадуматься. Куда она ушла? Почему ушла? Что случилось с часовыми? Как они позволили шхуне уйти? Живы ли они?..
Граница с Америкой стала сразу ближе, где-то рядом. Задумчивые пограничники то и дело смотрели куда-то с дальним прицелом.
