Вскоре сын принес книгу.

— Вот это, мама.

— О! Да у тебя хороший вкус, — одобрила Надежда Яковлевна. — Я очень люблю это стихотворение, и папа любит. На него была написана музыка, и папа очень хорошо пел этот романс. — Она задумалась и тихо продекламировала:

— Очень хорошо, Венечка. Перепиши и отнеси все это Шуре. Красивая она девушка, добрая, скромная.

Венька достал чернильницу-непроливайку, обмакнул в нее перо «рондо», которым в ту пору в школе запрещали писать, и стал старательно выводить буквы. Дойдя до последних двух строчек, воровато огляделся по сторонам. Матери близко не было. И тогда он быстро на свой лад переделал последнюю строчку. Теперь окончание классического стихотворения читалось так:

Жорка Смешливый охотно провел его в комнату сестры.

— Шурка сейчас чепурится, идти куда-то собирается, — пояснил он и, открыв дверь, громко объявил: — Шура, я твоего ухажера привел.

— Какого еще? — оборачиваясь к ним, спросила сестра. — Ах, это ты, Веня. Ну, проходи, проходи.

Жорка вслед ему пустил ехидный смешок.

— Ты знаешь, как он в тебя втрескался! Спаса нет, по самые уши!

Венька страшно покраснел, метнул в дружка свирепый взгляд, но веселый Жорка убежал, показав ему язык и крикнув, что через минуту вернется. Венька вдруг ощутил, что его рука, стискивающая обернутые мокрой тряпкой колючие веточки, на которых пламенели пять распустившихся роз, словно пять маленьких солнц, стала вдруг деревянной.

Шура неторопливо одевалась. Поставив красивую стройную ногу на табуретку и подняв юбку выше колена, она деловито натягивала чулок, и Венька едва не задохнулся, увидав на этой ноге нежные голубоватые жилки. Чуть смутившись, она вдруг выпрямилась и без усмешки, очень заинтересованно спросила:

— Вот как? Значит, это правда?

— Да ты не слушай этого брехуна, — пробормотал Венька, — он что хочет соврет и дорого не возьмет.

Однако Шура не стала его осмеивать, чего он боялся. Она как-то серьезно посмотрела на Веньку, потом на свой непристегнутый чулок, еще не закрывший голую розоватую коленку, и тихо, слегка покраснев, сказала:

— Зачем же так, Веня? То, о чем Жорка говорил, — это ведь хорошо. Кого-то любить — очень хорошо. Человек от этого чище становится.

Взгляд ее зеленоватых глаз упал на букетик роз и белевший в нем ватманский листок.

— Боже мой! — воскликнула она. — Да ты, оказывается, пришел меня поздравить с днем рождения. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. От радости и смущения Венька готов был выскочить из комнаты, но Шура положила руки в нежных веснушках ему на плечи и с сияющим лицом проговорила: — Венька, милый мой маленький рыцарь!.. А ведь я выхожу замуж, и через месяц свадьба.

Венька вспомнил, что видел несколько раз у дома Жорки благообразного долговязого блондина в сером костюме, лакированных коричневых полуботинках, именовавшихся на окраине «джимми», и в модном галстуке, и все понял. А Шура, захлебываясь, счастливо тараторила:

— Он добрый, хороший. Машинистом на железке работает. Водит поезд Сальск — Москва на перегоне от Батайска до Глубокой. Я попрошу, и он тебя покататься возьмет на паровозе.

— Не надо, — пробормотал Венька, наклонив голову. — Не хочу я на паровозе… Вот на аэроплане еще бы подумал, а на паровозе не хочу…

И чуткая Шура все поняла.

В начале июня, когда Аксай входил в свое русло, вода в нем быстро нагревалась, и ребятишки бегали купаться по нескольку раз в день, а в реке сидели буквально до посинения, если даже малярия била их тридцативосьмиградусной температурой. В один из таких дней мальчишки с окраины, досыта накупавшись, стали собираться домой. Было их трое: Жорка, Венька и Олег. Солнце уже снижалось, и на берегу от низовки стало прохладнее, отчего перекупавшийся Олег, стуча зубами, прыгал на одной ноге, стараясь попасть другой в штанину.

— Ребята, — предложил он, — давайте поднимемся по крутому спуску. Пока до него дойдем, нам курьерский поезд Сальск — Москва встретится. Ух и красиво он шпарит!

— Давайте, — оживленно подхватил Жорка Смешливый. — А вы знаете, кто его ведет? Нашей Шурки жених Коля Пронин! У них свадьба скоро. А Николай парень мировой. Он в рейс меня обещал захватить.

Венька грустно молчал.

— Как пойдем, по шпалам или по берегу? — спросил Олег.

— По берегу, — решительно заявил Жорка. — Там песочек горячий, пусть ноги поласкает.

И они зашагали. Слева тянулся поросший камышами берег Аксая, медленно текущего к Дону, справа — железнодорожная насыпь. Крутой спуск начинался у кирпичного здания завода Новхимпром, по буеракам он вел вверх узкой глинистой тропкой к тому самому заветному бугру, что давно стал местом сборища ребятни с Аксайской улицы, а дальше открывал путь к центру Новочеркасска.

Мальчишкам надо было взобраться по крутому, выложенному булыжником откосу насыпи у Новхимпрома и подняться на бугор. Еще издали около заводского корпуса, где всегда валялись груды битого стекла и кисло пахло мылом, Венька заприметил прямую девичью фигуру в белом платье. Девушка взволнованно расхаживала по обочине железнодорожного полотна. Пройдя несколько шагов, круто поворачивалась и возвращалась назад. Затем все повторялось. Ее постепенно вырастающая по мере их приближения фигура и манера чуть-чуть придерживать короткую прическу рукой при ходьбе кого-то смутно напоминали Веньке.

— Жорка, а она ведь чем-то на Шуру твою похожа, — сказал он неожиданно.

— Кто? — повел на него белесыми глазами Смешливый.

— Та, что ходит.

— Опупел ты, что ли? — ругнулся дружок. — Совсем не похожа. Да и чего бы нашей Шурке здесь делать? Смотри лучше, вон у Голицыной дачи уже курьерский показался.

Вдалеке железная дорога полупетлей огибала холмы с лепившимися к их подножию деревьями. Если со стороны Ростова шел поезд, издали он казался медленной длинной змеей, продирающейся сквозь заросли. Но это не относилось к единственному курьерскому, мчавшемуся на огромной скорости. Даже отсюда было видно, как быстро он поглощает расстояние. Около песчаного карьера, где в ту пору добывали слюду, рельсы делали полукруг, и поезд на время исчезал из виду, чтобы потом совсем близко от Новхимпрома неожиданно вырваться из-за поворота. Перед этим машинист всегда давал длинный оглушительный свисток, чтобы предупредить зазевавшихся.

Венька бросил взгляд на девушку в белом. Она все еще стояла на самом верху насыпи. В этом не было ничего необычного. Многие из прогуливающихся по берегу подходили в такие минуты поближе, чтобы лучше рассмотреть этот пассажирский состав, считавшийся гордостью всей Северокавказской железной дороги.

Ребята совсем близко были уже от Новхимпрома, когда поезд, изогнувшийся, как змея, вырвался из-за поворота. Опережая дробный стук колес, сначала показалась стальная грудь паровоза и труба, исторгающая в небо целые тучи искр и дыма.

— Венька, смотри, ух и прет! — восторженно оповестил поднявшийся почти на половину откоса Жорка. Но Венька, охваченный каким-то нехорошим, тревожным предчувствием, оглянулся на девушку в белом. На его глазах она распростерла руки и, словно в воду ныряла, без крика кинулась под поезд. Лишь на одно мгновение увидел мальчик ее смуглое лицо, уже не оставлявшее никаких сомнений.

— Жорка, это она! — закричал он отчаянно. — Ваша Шура!..

Чугунная решетка паровоза на два-три метра отбросила девушку, и она упала навзничь на горячий от солнца песок обочины. Зеленые и один красный международный вагоны с сухим треском промчались мимо, оставляя в прокаленном солнцем воздухе запах железа и угольной пыли.