Эйнар Соккасон дал мне список ферм и хуторов, прибавляя, что не следует заводить обычай накладывать на них десятину: со многими из них была потеряна связь из-за трудности доступа к ним, и нет никакой уверенности в их населенности. В Герьольфснесе находятся самые южные фермы Учреждения, неподалеку от Песчаного Порта, где грузовые корабли, приходившие из Европы, имели обычай делать остановку. Оттуда товар доставлялся небольшими кораблями до самых отдаленных ферм, в концах фьордов. Но это движение прекратилось из-за наступления льдов. Говорят, тамошнее население было истреблено чумой из-за какой-то нечестивости или голода, большая братская могила была выкопана для мертвецов мертвецами, перед тем как они умерли. О последних живых думали с грустью, ибо, умирая, они не успевали вырыть себе христианскую могилу. К северу от Герьольфснеса находится Кетильсфьорд, названный так по имени первого жителя – Кетиля, соратника Эрика, основавшего Учреждение. В Кетильсфьорде больше нет ни одной живой души. Дела тем более плачевны, что во времена предков в месте, известном как Арос, процветала церковь Святого Креста, коей принадлежали все окрестные блага: возделанные поля, пастбища, торфяники, берега и течение ручьев и рек, озера с рыбой в них, скалы с их птицами, острова, островки и рифы вплоть до оставшихся от крушений обломков кораблей, ценных деревом, из коего они сделаны, и содержимым трюмов. На мой вопрос, как обстояли дела с отвратительным пиратским промыслом, Эйнар ответил, что народ не рисковал до того, чтобы изводить ради чьей-то пользы ценности, предназначенные для всех. Я оставляю Вашему Высокопреосвященству задачу оценки искренности этих отпирательств. На левом берегу Кетильсфьорда, неподалеку от вершины, был учрежден в месте пустынном, у подножия ужасных и гигантских гор монастырь, подчиняющийся правилам святого Олафа[31] и святого Августина[32] и владеющий территорией, едва ли не бескрайнее той, что принадлежала церкви Ароса; в том смысле, что между этими двумя церковными владениями не было ни одного независимого землевладельца, на коего можно было бы наложить хоть плохонькую десятину во спасение его души. Но согласно слухам, проверенным Эйнаром, не много значил этот раздел, произведенный из необходимости, ибо все было мертво в Кетильсфьорде от устья и вплоть до оконечности.
К северу от Кетильсфьорда начинается Альптафьорд, некогда занятый разрозненными фермами, о коих память мудрецов не сохранила ничего примечательного. К северу от Альптафьорда находится Сиглуфьорд, целиком занятый – или некогда занятый – бенедиктинской женской обителью. Судьба этих женщин покрыта тайной. На мои вопросы я не добился от Эйнара никакого ответа, кроме натужного молчания, которое заставляет Ваше Высокопреосвященство и меня самого мучиться самыми разными предположениями. Я не могу поверить, что монахиням удалось выжить во всеужесточающихся суровостях природы, без помощи мужчин в земельных работах и в уходе за скотом. Я спрашивал себя с беспокойством, почему, если такое случилось, Эйнар отказался мне об этом сообщить и, в противном случае, пересказать мне то, о чем повествует традиция или память. Еще севернее, за Рафнсфьордом, где расположены две фермы, откуда не поступает никаких вестей с тех пор, как льды стянули свои объятия, простирается Эйнарсфьорд, куда нас привели предписания Вашего Высокопреосвященства, Бог и наши мореходные умения: там находится двадцать две фермы, состояние которых, в зависимости от расположения относительно солнца и ветра, работы льдов, морских и сухопутных, и здоровья обитателей, варьируется от самой грязной нищеты до весьма сдержанной бедности. Вот их владельцы.
На правом берегу, к югу от Эйнарсфьорда – Эгиль Эгильсон, Гудмунд Скаллагриммсон, Торвальд Бьорнссон, Сольви Гафгримссон, Бьярни Сигурдссон, Снорри Тордарсон, Йон Хаконарсон; на левом берегу, к северу от Эйнарсфьорда – Арнлауг Стефанссон, Лейф Герьольфссон, семья которого происходит по побочной линии от Герьольфснесов, Стейнгрим Олафсон, Тиркир Тевтонец, который, сказывают, происходит от одного из товарищей Эрика, и в нем поэтому нет ничего немецкого, кроме имени, Якоб Кракасон, Иоханнес Ульфссон; во главе фьорда и окрестностей Гардара – Эйнар Соккасон, Торир по прозвищу Человек-с-востока, праправнучатный племянник крепостных, работавших в Петурсвике на бенедиктинский монастырь Сиглуфсфьорда, Харальд Рагнарсон, Торфинн Арнальдссон, Арне Арнарсон, Сигурд Ньяльссон, предок которого, носивший то же имя, имел в тех местах репутацию хорошего морехода, Стейн-Тор Язычник, который ни во что не верит и, из духа противоречия, не прекращает протестовать, Гермунд Кодранссон и Симон Магнуссон.
Эти двадцать две фермы, или очага, дают приют тремстам двадцати семи душам переменного благочестия, но Эйнар не сомневается, что оно окрепнет благодаря моему присутствию.
И совсем к северу расположен самый большой фьорд Учреждения, Эриксфьорд, куда еще можно добраться пешком или даже на лошади: летом требуется два дня пути вдоль моря и через холмы и долины, с очень опасными переправами через потоки и сквозь устья ледников. Два лета пролетели с тех пор, как оттуда прибыли или туда отправились последние визитеры. Эриксфьорд насчитывает по переписи десять ферм, принадлежащих наследникам (действительным или претендующим на то) Эрика, обосновавшегося там в ночи времен; так что к именам древним или христианским – Эрик, Триггве, Кнут, Хельги, Бранд, Фридрек, Олаф, Расмус, Пер, Сольви, Поуль – прибавляют этот знак наследования, Эрикссон. Все эти фермы занимают то, что составляет владения Эрика в Браттахлиде. Чтобы осведомиться об их состоянии и населении, следовало отправиться взглянуть на них и расспросить вождя, которого они, вне сомнений, избрали, но Эйнар ничего о том не ведал.
Традиция утверждает, что на бесконечном расстоянии к северу от Исафьорда было основано другое Учреждение, о коем нет известий более ста лет и о коем поговаривают, что жители его забросили веру и христианские ценности; другие же говорят, что все они умерли, и неизвестно, что лучше; сердце мое обливается кровью от неопределенности, которая не предоставляет иного выбора, кроме смерти и нечестивости. Еще дальше на север, на расстоянии бесконечно большем, расстилаются вплоть до вершины мира ледяные пустоши, о коих традиция говорит, что предки предков ходили туда охотиться на разных зверей. Это было до того, как замкнулось почти непрерывное ледяное объятие, и ходили они туда морским путем. Они доставляли оттуда мясо медведей и мускусных быков, на месте засоленное и высушенное, снежных зайцев и жирных птиц, сохраняемых в снегу или в китовом жире, и, на продажу, шкуры медведей, лис и других животных, равно как кожу и бивни нарвалов и морских слонов – удачный заменитель, в игрушках для тщеславных святош, сходивший за слоновую кость. Так бедняки кормили свои семьи, недорогой ценой удовлетворяя аппетит богатых во всем, что касалось снабжения предметами культа. Из Грейпара и из Крогсфьорда доставляли они также самое драгоценное богатство, коим являлось дрейфующее дерево. К этому абсолютному северу причуды течений и ветра и в самом деле выносило плавучие стволы и ветки, вырванные в новых землях – Хеллуландии, Маркландии и Винландии, о которых поговаривают с боязливым благоговением как об утраченном рае. От этого дерева, по ценности превосходившего пальмирские украшения, зависело строительство кораблей, которые позволяли несчастным не ждать, как ненужного мессию, гонца из Европы, а самим отправляться продавать свои шкуры и поддельную слоновую кость, загружая на обратном пути товары, необходимые для их Учреждений. Но эти времена, как я уже сказал, прошли.
Эйнар Соккасон рассказал мне об единственном выжившем священнике; впрочем, нужна неслыханная смесь дерзости и веры, чтобы упорствовать, награждая прекрасным титулом по единственной причине его рукоположения то свинское чудовище, которое он приволок к моим ногам. Я возблагодарил Бога, что этот несчастный не в состоянии больше праздновать святую мессу и осквернять ее своей низостью. Покрытый вшами, он приволок за руку девицу-плебейку, едва ли взрослую, и из окаймленного слизистым мхом рта, следом за зловонными испарениями, исторглась сотня богохульств, чему при отсутствии крепких напитков на этом краю света, опьянение не могло служить извинением. Непристойность его отношений с юной колдуньей проблескивала во всех его словах. Блудливые забавы были для него поводом для мелкого тщеславия до того даже, что богохульство, в сравнении, хотелось ему простить. Омерзительные подробности, которые я не могу здесь воспроизвести, становились еще более гадкими из-за несоответствия его возраста и возраста ребенка, коего он осмеливался называть женой; неизвестно, кто из двоих совратил второго, природа должна была возвратить старику невинность, юностью еще не потерянную. Я решил тотчас покарать их огнем, одного и другую, его – за ересь, отступничество, осквернение таинств и содомию, а ее – за безнравственные делишки, сопровождаемые колдовством. Я надеялся этой двойной казнью достичь двойной цели: во-первых, утвердить мою власть, предупреждая одной немедленной суровостью будущую необходимость более крупных суровостей, и, во-вторых, покарать грехи приговоренных.
