«Почему ветер дует?» – как-то отвлеченно снова подумал Илейко. – «Потому что деревья качаются (фраза из фильма «Вождь краснокожих», примечание автора)». Но ближайшие деревья все так же стояли, уныло опустив свои ветви к земле, не шевеля ни единым листиком. Ветер был только у скамейки.
Стефан от свечи зажег прочие три и расставил их всех в форме креста, так что они сами находились в центре. Всякое движение воздуха в единый миг пропало, будто и не бывало. Зато в стену часовни что-то гулко ударило, будто гигантским кулаком.
Сразу же открылась дверь и высунувшийся из двери поп строго спросил:
– Кто там?
Ответом ему послужил резкий свист, пронзительный и громкий. Илейко и Стефан закрыли ладонями уши, но это не помогало. Казалось, резкий звук раздавался у них внутри голов. Им не было страшно, им сделалось очень страшно. Так бывает перед сходом лавины в горах, или при землетрясении. Предшествуя катаклизму, захлестывает разумы людей всеобъемлющая паника, отключая сознание, подавляя инстинкты.
Волосы на голове у Стефана шевелились сами по себе, он начисто забыл, зачем же пришел сюда, что пытал? Только рыцарство, несовместимое само по себе с понятием бегства, заставляло его оставаться на месте. Он вцепился руками в скамейку, глядя прямо перед собой, отмечая, что сзади него что-то перемещается, кто-то перебегает с места на место, и надо бы обернуться, посмотреть, но страшно увидеть то, что не должен видеть человек при жизни. Или он умер, и теперь смерть раскрывает перед ними картины, одна краше другой?
Илейко, сидящего рядом, понятное дело, на месте удержало не рыцарство. Он попросту зажмурился, понимая, что рядом с ним стоит нечто когтистое, клыкастое, жаждущее крови и тянет к нему свои передние и задние лапы. На чем же оно тогда стоит – на хвосте, что ли? Оно хватает Илейку за плечо и говорит:
– Парни, что это было?
Свист постепенно заглох, словно источник его умчался прочь, не переставая, однако, делать свое дело.
Илейко сглотнул пересохшим горлом, но ничего произнести не сумел. Ему на помощь пришел Стефан, дрожащей рукой приглаживая свою странную прическу.
– Да вот, сидим тут, никого не трогаем, а оно как даст по часовне!
– Ох, грехи мои тяжкие! – вздохнул поп Михаил, присел между людьми и поджал под себя босые ноги.
– Какие у тебя грехи? – спросил хунгар, причесавшись, наконец. – Ты же поп.
– Ах, да, – наморщился Михаил. – Я и позабыл. Всегда забываю чего-то. Когда торговлей занимаюсь, когда девок охмуряю.
– Это что же – исповедь? – довольно саркастически поинтересовался Стефан. – Вы же за нее деньги требуете.
– Да ладно тебе щериться, – вздохнул поп и внезапно заерзал на месте, закрутил во все стороны головой. – А где Марыся?
– Какая еще Мырыся? – выделяя имя, спросил Илейко, справившись, наконец, с сухостью во рту. – Кошка, что ли?
– Сам ты кошка, – ответил Михаил. – Девка. Она в Иммалах живет, я ей подарки делаю. Хорошая такая, я бы при ней остался.
– Как это: поп – и при девке? – не понял Стефан.
– Чего это ты заладил, поп-поп? – обиделся священнослужитель. – Думаете, нам, попам, легко? Вокруг столько соблазнов, такие горизонты открываются – а ты стой, махай кадилом. Эх, дернул меня черт, послушаться батюшку! Стал бы купцом, зажил бы безбоязненно.
– С Марысей?
– А что? Она бы не стала прятаться. Я – хозяйственный. Жили бы в достатке.
Они помолчали. Стефан снова начал невольно приглаживать свои волосы, Илейко шевелил пальцами рук, упираясь в скамью, поп перебирал в пыли пальцами ног. Снова сделалось тихо, но как-то неспокойно. Словно затишье перед бурей.
Наконец, Михаил опять вздохнул:
– Ох, грехи мои тяжкие.
Потом, вдруг, встрепенулся:
– А чего это вы при свечках сидите? Словно на гадании?
– Ээ, – ответил Стефан. – Нам вообще-то побеседовать надо было. Всего лишь.
– Всего лишь побеседовать, – повторил Илейко.
– Черт, – сказал Михаил. – Боже мой! А я-то подумал, что бесы по мою душу пришли. По совокупности грехов, так сказать.
– А что, батюшка, были предпосылки? – поинтересовался Илейко.
– Называйте меня Миша – мне так проще, – оживился поп. – Странности бывали всякие, конечно же. Я и молился, я и постился. Точнее – пытался поститься. Службы все, как подобает, держал. Но все равно, то захохочет кто-то за печкой, то, словно когтями по двери проведет, то по чердаку в сенях бегать начинает. Марыся боялась, приходилось ей говорить, что давятся ненормальным хохотом – мыши, кошка о двери когти точит, а по чердаку беглый ходит, от «правды» удирающий.
– И чего – верила?
– А чего ей оставалось? – хмыкнул Михаил. – Не за страхами же она ко мне сюда приходила!
– Смелый ты человек, Миша! – восхитился Стефан.
– А чего бояться? – он пожал плечами. – От судьбы не убежишь. Так о чем вы хотели побеседовать-то?
– Понимаешь, Миша, – сказал хунгар. – Нам не с тобой надо было беседовать. У нас вопросы есть по области, недоступной человеческому знанию.
Стефан сделал значительное лицо.
– Это Илейко, – продолжил он. Поп его не перебивал и не выказывал никакого удивления или возмущения. Только интерес. – У него с детства не все в порядке с ногами. Лекари и знахари беспомощны. Вот мы и решили попытать у других знатоков. Темнее всего под пламенем свечи, вот мы и пришли сюда.
– И правильно сделали, – оживился поп. – Мне бы уже давно пора чертей попугать, да все времени как-то нету. Сам-то кто будешь? Слышу – не местный.
– Да я тут как бы проездом. Искал одну вещь, но, видать, не судьба. Вот, обратно теперь собираюсь, – Стефан казался несколько озадаченным поведением священнослужителя. Какой-то совсем неправильный поп в Герпелях обосновался. – Сам-то я Дюк Степанович.
– Ого, – обрадовался Миша. – Ваше сиятельство! Так давайте же приступим, время не ждет!
Честно говоря, парни не очень знали, как бы им дальше поступать. Внезапное страшное буйство вокруг них прошло, будто его и не бывало. Какие-то вопросы задать не получилось, духу не хватило. Следовало начинать сначала.
– Ну, ладно, тогда я начну, как договаривались, – пожал плечами Илейко.
Стефан, поп и он сам глубоко вздохнули, как перед окунанием во время крещенских морозов в прорубь. Испытанный страх не способствовал избытку смелости.
– Пахаайнейнен, хелветти, пиру, саакели, хитто, кехно! – Илейко словно бросался словами в темноту перед собой.
– Пахолайнен, пахус, пеевели, пейакас, виетявя, вайнойя, – в таком же стиле проговорил Стефан.
Не успел он смолкнуть, как внезапно заговорил и поп. На лице его, как ни странно, возникла улыбка торжества, словно он догадался о чем-то, о какой-то тайне.
– Хорна, киусаайя, меривихоллинен, сиелунвихоллинен, перкеле, саатана, – торжественно возвестил он к удивлению парней.
По большому счету никакой загадки здесь не существовало. Если нужно обратиться к кому-то, то его внимание и нужно персонально привлечь. Все эти восемнадцать слов были просто синонимами одного единственного – «черт». И ливвиковский, и суоми, и людиковский языки были настолько древними, что названий нечистого скопилось достаточно, по сути отражая одно и то же: «Дьявол!» Конечно, можно было и сподобиться на имена, какие-нибудь там «Баал» или «Вельзевул», «Азазелло», «Левиафан» и, конечно же «Люцифер», но пес их знает, кто из приспешников тьмы тут верховодит? Поэтому было решено на совете в Вайкойле, что ограничатся просто названием во всех его формах. Сообразительность и некая эрудиция священника Михаила расширила список.
Едва только смолкло последнее слово, как снова поднялся ветер локального масштаба, потом кто-то с досады опять саданул гигантским кулаком по стене часовни, и запахло серой. Прежде никаких запахов, естественного и неестественного происхождения не было.
Позднее Михаил объяснит это явление исходя из своего опыта. Если упасть в алхимические грезы и поиски и смешать две какие-нибудь дряни, то обязательно получится третья. И не обязательно – полученное будет золотом, скорее – обязательно им не будет. Однако при своем появлении эта штука выделит тепло и запах. Уж таков закон природы. Вот и при материализации, пусть даже частичной, произойдет тоже самое, только немного наоборот. В зависимости от материализующегося объема температура воздуха вблизи понизится кратно, что же касается запаха, то тут уж степень вони определить можно сугубо приблизительно. Пахнет серой – вот и все. Больше, меньше – пес его разберет.
