Китайцы, в виду своей многочисленности, готовы браться за любое дело. Они и одежду шьют, и компьютеры мастерят, и автомобили выпускают, и пароходы штампуют. Они вездесущи, а надпись на ярлыке “made in china” уже кажется просто неотъемлемой частью любого продающегося предмета. Разве я против такого положения вещей? Вообще-то – да, категорически против.

Тысячелетия существования этого народа в постоянной борьбе за свое место под солнцем не могло не наложить свой отпечаток на восприятия ими окружающей действительности. И мне кажется, что этот след на китайском обществе диктует манеру их поведения. Они не видят завтрашнего дня. Они живут настоящим, поэтому они счастливы, они не испытывают угрызений совести от содеянного. Им живется легко и просто. Поэтому они стали чемпионами в производстве моделей. Любая их вещь – это телефонная будка, созданная стариком Хоттабычем. А мне довелось в этой «будке» носиться по морям – океанам, посреди непрекращающихся тайфунов, пытаясь заставить дожить внешне симпатичный агрегат «Линге» до завтрашнего дня. В одном я уверился на сто процентов – если где-то в чем-то происходит отказ – то свою руку к этому обязательно приложил китаец, пусть даже и не являющийся гражданином «поднебесной».

Ломалось у нас все, даже то, что по определению не может ломаться. Обрывались трубы, отваливались кабеля, тяжелое и дизельное топливо сочилось сквозь стенки танков. Китайцы называли этот эффект чудом. Конечно, если бы по стенкам стекал мир, а не вонючие черные ручейки, я бы согласился. И самое интересное заключалось в том, что наше новое судно было на полной заводской гарантии. Однако заставить что-то сделать спецов из поднебесной не так-то уж было и просто.

Через месяц наших упорных боев за существование к нам приехал первый сервис. Электрический. Помочь устранить безобразия в главном распределительном щите, с которыми уже не мог справиться наш судовой электромеханик Олег.

Глубокой ночью, во время краткой восьмичасовой стоянки в Шанхае, я караулил в машинном отделении, как бы ушлые китайчата не стырили у нас инструмент. Олег вместе с важным круглоголовым инженером, назвавшимся Робертом, рассматривали электрические схемы и отвертками копались в недрах контакторов и трансформаторов внутри щита. Общались они, конечно на английском.

– Роберт, – говорил Олег, – ты попутно обжимай контакты, а то на вашем заводе многие провода просто так запихивали в клеммы, не затягивая.

Тот в ответ кивал головой и крутил отверткой.

– Куда ты крутишь, – поверх очков поглядывая за инженером, удивлялся наш электромеханик, – ты же ослабляешь контакты, а не зажимаешь их.

Китаец снова кивал, но продолжал свое дело.

– Ты чего делаешь, гад! – по-русски заорал Олег, когда из-под отвертки Роберта радостно распрямились, освобожденные, аж целых четыре провода. Два из них китайский специалист не замедлил отверткой же соединить между собой. Искра с треском взмыла под подволок, заорала предупредительная сигнализация, отчетливо запахло горелым.

Сервис – инженер, наверно, немного испугался, потому что он бросился под защиту нашего электромеханика, но вместо того, чтобы прижаться к груди, подобно трусоватому подростку, он схватил Олега за грудки и возбужденно закричал на местном диалекте, отчаянно цыкая. Цыкал он как-то все больше осуждающе, скорее даже обвиняющее.

Олег, опытный моряк, проработавший до самой пенсии на рыбацком флоте Камчатки, изменился в лице. Он снял свои очки, аккуратно положил их на ближайший стол, старательно откашлялся, словно собираясь петь песню про камчадалов, и «зарядил в бубен» своему китайскому коллеге. Надо признаться, удар Роберт выдержал. Может быть, конечно, потому что крепко держал Олега за отвороты. Но сориентировался быстро – цыкнул своим приспешникам: наших бьют. Те ломанулись, было сквозь меня, но не тут-то было. Ко мне в руку сам собой прыгнул довольно большой газовый ключ. Я потряс им для убедительности перед носами первой желтой волны. Та благоразумно отхлынула назад.

Ситуация стабилизировалась: аларм орет, как резаный, Олег отдирает от себя сервис – инженера, я демонстрирую публике любимый инструмент отечественных водопроводчиков, публика, раскрыв рты, внемлет.

В машину кубарем влетел старпом, Макс Белов, представитель мариупольской мореходной братвы. За один взмах ресниц оценил ситуацию:

– Шо? У, хад! – и умчался наверх.

За ним с клекотом понеслась вся китайская диаспора, видимо, уставшая любоваться волшебной железякой в моей руке.

Роберт, повинуясь условному рефлексу, тоже надумал поучаствовать в борьбе за право быть самым быстрым при выбегании из машинного отделения, но тут уже Олег зацепил его за шиворот.

– Спасибо за помощь, дорогой китайский товарищ! Дорогу на берег я покажу тебе сам! – сказал он и поволок сервис – инженера на выход.

Картину расставания я уже не видел, но, думаю, она была достаточно теплой.

Спустя несколько месяцев мне удалось узнать настоящую военную тайну китайских судостроителей: почему они гонят такую халтуру и совсем не спешат ее исправлять.

– А зачем? – пожимал плечами руководитель бригады безумных береговых сварщиков. – А вдруг вы завтра утонете?

Бывали моменты, когда в бессилье опустившись на плиты настила, расслабив обожженные паром руки поверх залитого мазутом комбинезона, сощурившись от струй пота, заливающих глаза, не верил, что этот кошмар когда-нибудь закончится. Но время, имеющее ужасное свойство никогда не останавливаться, текло дальше, день за днем съедая оставшийся до конца контракта срок. Все-таки я дождался того дня, обозначенного в контракте, когда компания должна была вывезти меня отсюда домой. Оставался последний переход от Японии до Китая, где я должен был и замениться. Электромеханик Олег, приехавший со мной на пароход в один и тот же день, вознамерился продлить контракт на месяц – когда еще пенсионеру удастся попасть на работу? Ну а я же ждал только отмашки, чтобы сбежать отсюда поскорее.

Ждал, пождал, да не дождался. Нет никаких сведений от компании, вроде бы забыли они про меня. Нервы мои, основательно расшатанные обстановкой, максимально приближенной к боевой, запели, как струны у банджо. Надо было что-то делать, как-то напомнить о своем существовании.

Разминки ради, поговорил с дедом, он у нас был свой, кровопийца из Питера.

– Чиф (так я называл старших механиков, к которым относился без всякого уважения; к остальным же – по имени – отчеству), – говорю, – чего-то не торопятся они меня менять! Молчат про замену.

– Ну и что? – раздраженно ответил мне Шариков, отработавший на судне всего месяц.

Внутри у меня моментально вскипело все твердое топливо, или, вернее, продукты его переработки.

– В двух словах: контракт мой окончен, завтра последний день, полноценно работать уже не могу, ибо устал. Сходите, поговорите с капитаном, чтоб тот позвонил в компанию и напомнил обо мне.

Шариков посмотрел на меня бесцветными, как у акулы глазами, и такими же эмоциональными.

– Больше мне делать нечего. Отказываешься работать?

Это уже была провокация. При отказе от работы сразу же становишься вне закона и с судна летишь за свой счет.

– Куда это Вы губу раскатали! – говорю. – Не отказываюсь, только качество моей работы вряд ли будет достаточным.

– Достаточным для чего? – чуть отодвинувшись от меня, переспросил дед.

– Да, чтобы ты спал спокойно! – взорвался я.

Шариков чуть испугался, был он поменьше меня, подбежал к двери из машинного отделения:

– Ну, все, хватит, я тебя списываю! – захлебывался он слюной. – Больше никогда работать в море не будешь! Все! Отзарабатывал свое! Аннушка пролила масло!

Меня очень развеселили такие слова.

– А «списка» не мала? К тому же я не Берлиоз! – пожал я плечами, но дед уже вылетел наверх.

Обратно он не вернулся. Подождал я, подождал, посмеялся с заглянувшим на беседу Олегом, да и решил сам подняться на мостик. Ой, как неохота мне было беседовать с престарелым польским капитаном! У того во время разговора в кончиках губ пузырилась слюна, да и был он очень склонен к истерике.