Второй сын вообще с ума сошел: «Папа, хочу быть большим начальником на семь телефонов!» Откуда у меня такие деньги?! Купил ему среднего начальника, на три телефона. По одному он звонил: «Приказываю...» По второму ему звонили: «Выполняйте...» А третий мол­чал-молчал... Вдруг как зазвонит: «На выход с веща­ми!!!» Ну, конечно, в Сибирь не поехал, нет! Доказали: полная невменяемость. А сколько стоило? С ума сойти!

А младшему вздумалось в кино сниматься. И только в главной роли. Кино, инспектор — это же грабеж! Сценаристу плати, режиссеру плати, директору плати. Один кадр снять — сто человек пои, корми, по степям вози. Но сняли все-таки. Хороший фильм получился

Сын в главной роли. Ну, там, где драться, прыгать, скакать, стрелять,— там, конечно, дублеры. Где разгова­ривать — там, конечно, московский артист. Но есть там главное место. Режиссер сказал: «Кульминация». Герой после подвигов устал, спит... С головой под одеялом. Тут никаких дублеров. Сын! Талантливо спит! С пер­вого дубля сняли и потом еще долго разбудить не могли. Я для интереса замерил: в фильме от всего сна шесть секунд осталось. Каждая секунда — мой ежеме­сячный доход. А ты говоришь!

А дочка? Представляешь: захотела стать заслужен­ной артисткой. Спрашиваю: «Где? В театре? В цирке? Или, как братик, в кино?» Она у меня деликатная де­вочка: «Папа, мне все равно где. Где у вас получится». У меня в балете получилось. Принес ей бумаги, все написано, как хотела: балерина, солистка, заслуженная артистка. Чего еще? Нет, теперь требует, чтобы ее на сцену пустили. Я ей говорил: «Доченька, мы с мамой твоим аппетитом всю жизнь гордимся. С тобой никогда проблем не было: всегда кушала хорошо. Теперь поду­май: а как они тебя поднимать будут? А если уронят?!»

Это — дети. Но ведь еще внуки есть, внучки. У стар­шего дочь начиталась, понимаешь, курточек этих с над­писями — и пожалуйста: «Дедушка, устрой переводчи­цей в «Интурист». Так ведь при ней еще троих держу: один вместо нее с иностранцем разговаривает, второй с иностранного на родной переводит, а третий для нее — с родного на молодежный!

Внуку три годика, приходит из детского сада: «Деда, хочу жениться на Ирине Петровне». Это его воспита­тельница. Приятная женщина. Пришлось поговорить. Все-таки ребенок. Плачет по ночам, кушать стал плохо: шашлык — на пол, балык — на пол... Уговорил. Сыгра­ли свадьбу, хорошо посидели. Ирине Петровне очень понравилось, только просила мужу не говорить: у него с юмором плохо.

А игрушку, инспектор,— это другому внуку. В машин­ках любит ковыряться ребенок. «Жигули» разобрал, «Москвича» разобрал, теперь «Волгу» просит. Могу я ребенку игрушку купить? А ты —«декларация, деклара­ция»... У тебя ребенок есть? Чем увлекается? Плавани­ем? На, возьми — бассейн купишь. Шучу, шучу! Хоро­шо: декларация так декларация. Пиши. Пиши: «Источ­ник доходов... любовь к детям!»

Сегодня отовсюду поступают добрые вести о выпол­нении и перевыполнении. Велики резервы человеческого духа, и многое, очень многое можно успеть в самый последний день!

Школьник Вова Шелопухин год назад взял обяза­тельство ежедневно чистить зубы. Ребенок сдержал слово: сегодня утром он вычистил их триста шестьдесят пять раз подряд!

Немного отстававшая от плана химчистка трижды прошваркала дубленку гражданина 3. Отечественная дубленка стала намного легче канадской. Через нее мож­но читать заголовки газет.

Безумно повезло пассажирам девяносто девятого мар­шрута, севшим в автобус позавчера утром: для обес­печения срывавшегося плана перевозок в пассажиро-километрах их прокатили в Ашхабад и обратно. Пол­ные впечатлений, загоревшие, с дынями и виноградом, люди вернулись буквально к новогоднему столу — и все это за шесть копеек!

А что там светится в ночи? Это раскалилась до­красна пишмашинка на столе писателя Занзибарова: к утру он должен дописать последние восемьсот стра­ниц обещанного читателям романа «Шибко бегут годы».

Но, как всегда, особенно впечатляют успехи строите­лей. Еще вчера на углу Арматурного переулка и улицы Нагревальщиков зиял котлован, а сегодня взорам сча­стливых новоселов предстал высокий, стройный, любов­но отделанный забор улучшенной планировки. Забори­сты под Новый год наши стройки!

Не только трудовые коллективы, но и отдельные соз­нательные граждане помогают статистике подтверждать ее показатели.

Так, Нина Петровна Ч-ва, узнав, что за год в сред­нем на жителя страны приходится 15,4 посещений кино­театров, просидела в кинотеатре «Боевик» с открытия до закрытия. Индийский фильм «Месть Джанкипура» навсегда останется в ее памяти.

С трудом, но спасли работники «Скорой помощи» гражданина Кашлюнова, отстававшего от средней годо­вой нормы курильщика на двадцать три пачки «Беломора».

Удивительный случай произошел в поселке Погремуха. Молодая мать М. Сикстинцева, выйдя из роддома с первенцем и узнав, что до тысячного жителя поселка, который будет награжден квартирой, не хватает всего двоих, тут же вернулась и родила двойню!

На этом позвольте закруглиться: только что подсчи­тал — мой годовой план по шуткам выполнен!

Принимаю поздравления!

В Бухаре бывал? Не бывал? Все равно узнаёшь, правда? Ходжа Насреддин. Конечно, не сам. Памят­ник. Памятники или стоят, или на коне скачут. Я — на ишаке. Так задумано. Такой образ. Сижу на ишаке и куда-то еду. На самом деле, конечно, стою. Потому что каменный. Но в то же время будто бы еду. Потому что на ишаке. Вот такое противоречивое явление. Бы­вает не только с памятниками.

Люди идут мимо, завидуют: «Везет человеку! Па­мятник имеет!» А я им завидую. Вот идет юноша, де­вушку обнимает. Эх, я бы еще не так обнял. Жаль, каменный. Вот идут муж с женой, а с ними трое ре­бятишек. Эх, у меня с такой красавицей семеро было бы! Каменный — жаль. В чайхане напротив каждый день аксакалы собираются. Чай пьют. И что ни видят — сравнивают. С тысяча девятьсот тринадцатым годом. Эх, я бы еще не с таким годом сравнил! Жаль, каменный. А вот идет гражданин, «Крокодил» читает. Над шуткой смеется. Эх, я бы еще не так пошутил! Каменный — жаль!

С другой стороны, это почетно: памятник. Не каж­дому ставят. Даже странно: за что? Эмир управлял, я издевался. Эмир приказывал, я критиковал. Эмиру нет, мне — есть. Спасибо! Значит, у вас критику ува­жают. Тут возле меня часто люди останавливаются. Бе­седуют. Был как-то разговор: стоит ли критиковать? Вдруг накажут? А я думаю: ну и что? Ну, накажут. Зато потом памятник поставят. Так что критикуйте смело — перспектива есть!

«Здравствуй, дорогой сынок, хомо сапиенс мой не­наглядный!

С горячим приветом к тебе твоя мать-природа. Дав­но хочу потолковать с тобой по душам — не выходит. Пробовала разговаривать, когда ты работаешь. Трактор твой рычит, экскаватор твой фырчит, ты меня не слы­шишь. А когда ты отдыхаешь, ты песни поешь — луч­ше бы я тебя не слышала.

Потому и решила написать.

Обижаюсь я на тебя, сынок. Никогда-то не погово­ришь с матерью, подарка не подаришь, а ведь мне много не надо. Где раскопал — закопай, где накоптил — про­ветри, где в ручейке машинку свою вымыл — не делай этого больше, мерзавец.

Но не столько обижаюсь, сколько душой за тебя скорблю.

Не бережешь ты, сынок, свое здоровье. Много ды­мишь. И пьешь много. И нет чтоб хрустальную воду ледников моих — так ты гадость хлебаешь. Сточные воды. Каково материнскому сердцу видеть, как ты пьешь? А как ты питаешься? Ты же ешь в три раза больше, чем тебе надо. А ведь я тебе разум дала великий, а не желудок. Великий желудок я коровам дала. Так уж не путай, сынок, кто ты у меня. Вспомни, как сам про себя некогда сказал: «Мыслящий тростник». Думай же почаще, тростник ты мой, камыш ты мой, бамбук ты мой, палка ты моя лыжная!

Вспомни: мыслители всегда в глуши уединялись. А за­чем? Затем, чтобы со мной с глазу на глаз посовето­ваться. Вот и ты, если что задумал, но сомневаешься, посоветуйся с матерью, она тебе всегда правду скажет.