Во время спячки аддаканов в Реухале довольно скучно. Несколько раз Сейс знакомилась с мужчинами, но в решающие мгновения ей не хватало смелости и она, под разными предлогами, а то и без оных, убегала от новых знакомых не доведя дело до желанного. Она боялась. Она ждала Праздников Димоэта.

И они, разумеется, наступили. Сегодня она смотрела на Арену Димоэта и мечтала, что вон тот стройный левша, побеждающий всех, гладит ее, ласкает, любит ее…

Этого не могло быть никогда, потому что не могло быть.

И Сейс решила плюнуть на все, на себя, на загубленную жизнь и довести дело до конца с кем угодно.

Вместе с подругой, одев легкомысленное красное платье, она пошла в разгульный кабак и с горя попробовала кячку — дурманящие сливы — которых никогда не позволяла себе даже понюхать. В кабачке «Внутренний взгляд» она познакомилась с воином, выступавшим сегодня на Состязаниях. Он не был так хорош, как тот левша, но он был воин, даже дошел до третьего круга. Она пыталась быть ласковой с ним, отгоняя неприятные мысли, стараясь не замечать, что он пьян, груб и глуп. А когда он прямо за столом полез к ней за ворот, она не выдержала и завизжала. Он порвал ей платье и ударил по лицу. Она схватила со стола нож, забыв обо всем, намереваясь убить его, а потом воткнуть оружие в себя. Но была схвачена подоспевшими парнями, охранявшими порядок в кабаке и отправлена с другими пьяницами и девками в ближайший элиранат.

Она мгновенно отрезвела от страха, оказавшись под строгим взглядом писаря. Она боялась. Она боялась всего и всех, потому вела себя предельно нагло — как вела бы себя ее познавшая жизнь и ничего не боявшаяся подруга. И еще больше она испугалась, когда тот самый левша оказался рядом с ней. Но она нашла в себе силы сказать ему что-то смелое. Позже она сама не смогла бы вспомнить, что за глупости она тогда несла.

Потом ее имя записали в книгу, выяснили, что раньше она никогда дел с элиранами не имела, а в кабаке защищала свою честь от надругательств пьяного посетителя, наложили на первый раз символический штраф, строго отчитали и отпустили.

Находится в элиранате со всяким сбродом она боялась. Но еще больше она боялась идти совсем одна по ночным улицам.

И тут Сейс увидела Мейчона с факелом.

Она, словно бросаясь в пропасть, откусила от оставшейся кячки маленький кусочек и подошла к нему. Больше всего она боялась, что он ее прогонит, поэтому вела себя дерзко до безумного героизма. Она даже осмелилась показать грудь, спросить — красивая ли? Красивая, красивая, она знает, красивая! Но вдруг ему не понравится? Этого она тоже боялась. Боялась, что сейчас грубо сожмет ее грудь пальцами и довольно хмыкнет.

А он… Он был не груб, не нагл, не стал валить ее тут же в кусты. И не прогнал. Пошел с ней, защищая от опасности. И то ли от его близости, от его спокойствия и уверенности в себе, чего не было ни у одного из мужчин с которыми она знакомилась прежде, то ли от кячки, у нее в голове была такая восхитительная каша и сумбур, что ей хотелось кричать от радости.

И тут случилось такое…

Его взяли в плен. Ее ударили по лицу и прогнали. Да еще сунув в руку два рехуана! Ее вообще не считали за человека, приняли за гнусную уличную девку!

Ее лишили любви, пусть мимолетной, пусть на час, но так ей необходимой — она ждала этого часа всю жизнь! Всю жизнь! И не собиралась сейчас отступать. Она сама не знала откуда в ней взялись решительность и силы.

Отбежав за угол, она остановилась и отдышалась. Две мелкие серебряные монеты, зажатые бородачом в ее кулачке, жгли кожу. Она опомнилась и отбросила их, словно это были мерзкие жабьи головы или еще что хуже. Звон монет о камень мостовой привел ее в чувство.

Ее любовь украли, но она не сдастся, она пойдет за ними!

И, ничего в мире больше не боясь, Сейс, словно лесная кошка, стала красться невидимой тенью за фургоном, увозящим ее любовь.

Фургон выехал за город, мимо свалки, направляясь по дороге к южному порту.

Прячась за деревьями, не соображая куда идет и как будет возвращаться, Сейс не упускала фургон из виду. Она даже не замечала, как тяжело дышит, как часто бьется сердце в груди — она только боялась потерять в ночи свет факелов тех негодяев, что забрали ее любовь.

Фургон остановился и она подобралась совсем близко, почти забыв об осторожности. Она старалась не пропустить ни слова. Она не желала потерять Мейчона, на сегодняшнюю ночь он ее! Он обещал это.

Когда бородатый бандит спросил Мейчона о каком-то месте, где он с кем-то должен встретиться и пригрозил, что Мейчона будут пытать пока не скажет, Сейс вдруг сообразила, что речь идет о «Сладкой свободе». Она уже хотела выскочить из-за дерева-укрытия и сказать про это бандитам, чтобы они оставили Мейчона в покое, но что-то ее остановило.

Это оказался шум большого каравана, направляющийся из города, от аддаканов, к южному порту. Она подумала, что это, может быть, шанс на спасение Мейчона.

Но разбойники тоже заметили караван.

«Времени не хватило поговорить по душам, Мейчон из Велинойса, прощай!» — услышала она отвратительный голос бородатого бандита.

«Прощай!» — значит, они отпустят его.

И тут же она услышала предсмертный всхрип. И в свете разбойничьих факелов увидела, как Мейчон безжизненно повалился на землю.

Она не закричала — закрыла рот обеими руками. Из глаз не полились слезы, хотя губы задрожали. Даже заплакать по-настоящему она не смогла, все было пусто внутри. Сейс знала, что жизнь — мерзкая штука, но не думала что настолько жестокая: едва заметно подмигнула счастьем и издевательски расхохоталась.

Бандиты оттащили тело убитого Мейчона и скрылись. А она стояла у своего дерева, не в силах даже пошевелиться.

Мимо прошел караван, а она все стояла у дерева. Но слезы все-же потекли по щекам, и она не знала — плачет по себе или по Мейчону.

Наконец караван ушел столь далеко, что уже не доносились голоса и потухли вдали светлячки факелов.

Она была одна, ночью, в луддэкском лесу — только представить и то страшно. Где-то шагах в восьмидесяти от нее лежало тело того, кого она любила. Или могла полюбить и очень хотела этого — как угодно.

И она пошла туда, по наитию, несколько раз натолкнувшись на деревья. Какой-то сучок больно процарапал по виску.

Она ничего не видела в темноте и каждый лесной шорох заставлял ее вздрагивать. Она шла с расставленными руками, с ужасом думая, что заблудится и не найдет потом дороги. В конце концов она споткнулась о что-то, наверное, о пень, и упала, от испуга громко закричав. С ветвей деревьев встревоженно вспорхнули птицы.

Словно слепая — а в ночи почти все слепы — она стала ощупывать землю. И услышала тихий голос:

— Кто ты?

Голос Мейчона. Мейчона!!!

— Мей… Мейчон? Это я, я — Белка, — взволнованно зашептала она. — Я шла за фургоном… Я все слышала. Но ведь тебя же убили, бандиты проверяли, что ты…

— Меня так просто не убьешь, — через боль усмехнулся Мейчон. — Но руки и ноги перевязали на совесть, не распутаться.

— Я сейчас тебя развяжу, — не веря собственному счастью и почему-то шепотом сказала Сейс.

На острове Брагги учат многому, но всю тамошнюю науку можно определить, при желании, и одним словом: умение выжить. Выжить, любой ценой.

В частности, Мейчона научили останавливать на время все жизненные процессы, кроме умственных. И когда его высадили из фургона в лесу, он был готов к любому повороту событий. Он был готов даже перенести удар в сердце, хотя и для него это было крайне опасно и могло кончится печально.

Но, слава Димоэту, никто из напавших не знал, что сердце у него с правой стороны. Когда после удара на его губах появилась кровавая пена из заранее прокусанной кожи щеки, убийцы поверили в его смерть.

Да и как не поверишь, если сердце не бьется и дыхания нет.

Зато Мейчон узнал кое-что интересное. Не шибко, чтобы очень. Но теперь-то ему уж точно необходимо во всем разобраться. Дело чести и жизни.