Никто, в том числе и сама принцесса, с удивлением увидевшая не глубокого старца, а крепкого мужчину с холеными черными усами, не ожидали того, что произойдет через несколько мгновений.
Орестай, известный своими дерзкими выходками далеко за пределами земель клана грача, обошел помост, чтобы зайти по ступенькам, глядя на девушку, привязанную к столбам. Он смотрел принцессе прямо в глаза и словно взлетел по ступенькам на возвышение.
Под гробовое молчание Орестай положил руку на талию Гермонды и буквально впился в ее губы совсем не в ритуальном поцелуе.
От него пахло хищником и силой.
Принцесса закрыла глаза, не в силах сопротивляться обрушившемуся на нее урагану противоречивых чувств. Ее еще никто никогда (не смотря на усиленно распространяемые ею же самой слухи и сплетни) по настоящему не целовал.
Она чувствовала крепость его руки, его губы словно впитывали в себя ее жизненные силы, ей было необыкновенно хорошо, палящая жара вдруг сменилась для нее ласковым морским ветерком; ей казалось, что они одни в цветущем раю. Принцесса забыла, что ее окружают тысячи людей, она была в тишине и вот-вот от счастья потеряет сознание…
Тишина действительно царила над огромной священной площадью — словно все из многочисленной толпы от старейшины старейшин до последнего нищего затаили дыхание, наблюдая за этим долгим поцелуем. Даже воры на мгновение забыли высматривать кошельки у беспечных зевак.
Веревки впивались в запястья принцессы, но она почти не чувствовала их, и даже боль в занемевших было руках исчезла без следа. Для нее сейчас существовало только это восхитительное мгновение.
Поцелуй длился долго, очень долго — целую вечность.
И никто, даже если бы пожелал, даже сам старейшина орнеев, не имели права прервать его.
Смутно знакомое птичье чириканье раздалось где-то позади Блекгарта и он повел головой по сторонам, удивляясь, где в этой толчее умудрилась примоститься птаха.
Никакой пичуги он не увидел и еще раз подивился — как среди такого большого собрания людей может быть столь поразительная тишина; все, кроме него смотрели на центр площади. Тишина давила юноше на уши, хотелось закричать, чтобы выдернуть непристойно взирающих на целующуюся пару людей из зачарованного столбняка.
Он еще не успел додумать эту мысль, как отец, несокрушимый граф Роберт Астурский, вдруг громко вскрикнул, схватился за левую половину груди и рухнул наземь — ни сын, ни друг, ни стоявший впереди охранник не успели поддержать грузное тело.
— Графу Роберту плохо! — разорвал напряженную тишину чей-то визг.
— Лекаря! Лекаря!
— Жара такая, сердце не выдержало!
— Чай, не молод уже…
— На помощь! На помощь!!!
Эти крики словно разбудили толпу.
Орестай, державший принцессу, словно коршун голубицу, вздрогнул, услышав крики, в которых громче всех звучали слови «Роберт»и «лекаря!». Прервав долгий поцелуй, он посмотрел в сторону, откуда исходила паника.
Огромная толпа словно вздохнула с облегчением — спало невесть откуда возникшее напряжение этого странного поцелуя, длившегося почти бесконечно.
Где-то захныкал ребенок, на него сразу зашушукали со все сторон.
Граф Роберт встал на ноги, отстранив спешивших помочь людей. Бросил быстрый взгляд в сторону принцессы.
— Все хорошо, — сказал он, обращаясь к старейшине орнеев. — Не надо мне лекаря, случайная слабость. Я сказал — не надо лекаря. — Он отстранил сына. — Я еще способен сам стоять на ногах.
Старейшина что-то шепнул стоявшему рядом слуге. Тот помчался выполнять распоряжение.
Герольд подошел к арситанскому послу.
— Старейшина просит вас присоединиться к нему, благородный граф. Сейчас вам принесут стул.
Без полномочного посла Арситании, представлявшего на церемонии самого короля Асидора, обряд продолжаться не мог. И все это отлично понимали.
— Я сам постою! — сердито ответил граф. — Неужели вы полагаете, что воин будет сидеть в присутствии стоящих старейшин?! Продолжайте ритуал, я уже отлично себя чувствую. Хотя, если могущественный старейшина позволит, глоток вина поможет мне скорее вернуть силы.
Слышавший слова старейшина сделал жест, означающий, чтобы благородному послу дружественной державы немедленно подали кубок.
Все смотрели на графа, кто с сочувствием, кто с удивлением, кто старательно сдерживал злорадную улыбку: мол, был граф Роберт, да весь вышел, укатали сурового бойца беспутные дороги. Знатные вельможи расступились перед слугой и тот протянул кубок. Граф взял бокал, поклонился в сторону трона, и сделал большой глоток. Едва не скривился — орней подал ему кубок пива, не вина. Но граф еще раз поклонился старейшине:
— Благодарю. Я вполне пришел в чувство. Не обращайте более на меня внимания, продолжайте.
Все вновь устремили глаза на принцессу. Ноги не держали ее, она бессильно повисла на веревках — если бы не они Гермонда просто-напросто повалилась бы на каменные плиты ритуального помоста, едва прервался поцелуй.
Орестай вновь положил ей руку на талию, но церемониймейстер что-то прокричал по орнейски. Черноволосый красавиц что-то процедил сквозь зубы и кивнул в знак одобрения — ничего другого ему не оставалось.
Найжел тоже выругался — да на таком замысловатом нездешнем языке, что понял его, пожалуй, лишь граф Роберт.
Орестай медленно пересекал участок от помоста до места, где у трона стояли старейшины орнеев. На его плечи словно навалилась тяжелая скала, он еле волочил ноги.
— Найжел, твой перстень с камнем-дионисием при тебе? — быстро спросил граф у друга.
— Ты же знаешь, он всегда со мной, — удивленно ответил старейшина клана вепря.
— А что?
— Воспользуйся своим правом — иди, поцелуй принцессу, — то ли попросил, то ли потребовал граф.
— Да зачем?
— Я прошу тебя! — с нажимом сказал граф. — Целуй ее как можешь дольше. Не меньше, чем Орестай. Да прижимай к ее телу свой перстень, отгоняющий магию.
— Ты полагаешь, что…
— Я знаю, — устало перебил Роберт. — Не теряй времени, Найжел. Выпей из нее эту муть.
— Что ж, для тебя я готов не только на это, Роберт…
— Сразу после обряда выпьем вина — чтобы ты очистился. Не здешнего пива, а нормального вина…
Но друг его последних слов уже не слышал.
В то время как церемониймейстер хотел торжественно завершить ритуал, Найжел, глава рода вепря, вышел из кольца охранников и уверенно направился к помосту.
Еще не успели обсудить странную выходку грача, как не менее странный поступок совершает глава клана вепря, жены которого находились среди присутствующих дам.
Да, скучная церемония, которую надо было просто перетерпеть, уже дала поводов для догадок и пересудов, которых хватит до самого вечера — от загадочного поведения двух всем известных воинов до внезапного приступа арситанского посла.
— Я сделал, что мог, Роберт, — сказал Найжел, вернувшись на место. — Дыхалка уже не та, что прежде.
— Все хорошо должно было получиться, — успокоил граф. — Я видел. Спасибо тебе, друг.
— Да, я заметил как у нее глазенки засверкали.
При упоминании сверкающих глаз принцессы граф лишь крякнул.
— А где Орестай? — поинтересовался Найжел. — Что-то его нигде не видно.
Роберт пожал плечами, словно это ему было безразлично. Может и действительно, ему было все равно где сейчас находится Орестай из клана грача и чем занимается.
Вряд ли кто вообще вспоминал уже об этом событии, поскольку растворились дверцы высокого сарая, стоявшего напротив дворца, стражники предусмотрительно отодвину толпу любопытных и под завораживающие тягучие звуки древних орнейских инструментов с непроизносимым названием на площадь ступило механическое чудовище, в высоту превышающее семь или даже восемь рослых мужчин, встань они один другому на плечи.
Громкие радостные крики встретили появление символа первопредка всех орнеев.
Блекгарт от удивления приоткрыл рот, взирая на исполинского голубого дракона, сделанного искусными руками местных умельцев. Чудовище вполне можно было счесть живым, если не знать, что в природе таких не водится. Он был голубого цвета, свежевыкрашенные чешуйки, покрывающие монстра, блестели на солнце. У дракона было невероятных размеров брюхо, волочившееся по земле и могучие ноги, расположенные по бокам этого самого брюха — чудовище переставляло ноги по очереди, опираясь как на брюхо, так и на мощный хвост, с растущими в разные стороны роговыми наростами. Чудовище двигалось очень медленно, лапы с грохотом ударялись о землю — бум… бум… бум… бум; пока чудовище делало огромный шаг, сердце зрителя успевало ударить не менее сотни раз.
