— Кто ж спорит, эфенди? — ответил Дауд с самой очаровательной улыбкой. — Только они-то этого не знают. Они просто боятся, что Ковчег похитят евреи. Они думают, что Израиль хочет восстановить Храм и поместить там Ковчег. В соседней Эритрее полно израильтян и агентов Моссада, занимающихся всякими происками против Эфиопии; священники уверены, что они намерены похитить Ковчег из Аксума. Для пресечения даже выставили полицейский патруль. Я спросил — вправду ли у них есть подлинный Ковчег, и они ответили — есть. Тогда я спросил, почему о нем не упоминается в коптских документах.
На это они ответить не смогли. Потом я спросил, такой ли у них Ковчег, как можно увидеть в любой эфиопской церкви, и они сказали: «Да, точно такой же, но подлинный. Это единственное отличие».
Дауд почесал голову и состроил комическую недоверчивую мину.
— Уж я-то знаю, — продолжал он, — что в аксумском климате ничто, сделанное из дерева, сохраниться со времен Моисея просто не могло. Здесь не Египет. Может, мы так никогда его и не найдем, но в одном я точно уверен — в Аксуме его и не было. К тому же я знаю, что твой уважаемый коллега по Институту изучения Востока и Африки профессор Эдвард Уллендорф, по всеобщему признанию лучший в мире эфиополог, в 1941 году побывал внутри часовни при церкви Святой Девы Марии Сионской и видел их знаменитый Ковчег. Это пустой ящик не слишком большой древности. Все — фальшивка. Чушь.
Я кивнул. Мне доводилось слышать подобные высказывания Уллендорфа в профессорской университета.
— Если Ковчега тут никогда не было, то откуда такое множество легенд? — спросил я.
— Именно. И я так подумал. Потому и предложил вам сюда приехать — как знать, вдруг его здесь держали. Или провозили сюда. А теперь, что бы там ни говорили, изучив столько документов, я знаю: предположение о том, что Ковчег Завета находится в Аксуме, не подтверждается ни одним серьезным источником. Здесь я побывал, все посмотрел. Нужно искать в других местах.
Следующие несколько дней мы с Даудом ездили по деревням близ Гондэра, в которых жили до отъезда в Израиль фалаша. Кое-кто из них еще оставался в Эфиопии в надежде когда-нибудь уехать в Израиль, но не в силах порвать соединяющие их с родной страной узы. Я повсюду расспрашивал эфиопских евреев о связанных с Ковчегом легендах. Одни рассказывали, что Ковчег привезли из Египта через Асуан и нильский город Сеннар. Другие — что они потомки иудеев, которые вывезли Ковчег из Иерусалима во времена царя Соломона. Подобных историй я наслушался много, но достоверной информации в них почти не было. Никто и понятия не имел, где теперь находится Ковчег.
Хотя фалаша признаны одним из пропавших колен Израилевых, переселившимся в Эфиопию несколько тысяч лет назад, — возможно, через Египет, возможно, через южную Аравию, — некоторые современные ученые, такие как, например, Стив Каплан из Еврейского университета, полагают, что фалаша имеют эфиопское происхождение и изначально — христиане. Теперешняя же их религия сформировалась в результате своеобразного общественно-политического положения в средневековой Эфиопии. Желая создать более четкое разграничение между своей этнической группой, говорящей на диалекте агау, и говорящим на ахмарском языке большинством, фалаша объявили себя детьми Израиля. Они отказались от христианской составляющей своей религии и приняли некий особый вид иудаизма. Подтверждений эта гипотеза не имеет, и другие, не менее компетентные ученые, такие как Эмануэла Тревисан-Семи из Венецианскою университета, имеют совершенно иную точку зрения. По их мнению, фалаша когда-то действительно вышли из израильской земли. Если последнее предположение верно, то, вероятно, верны и утверждения фалаша, что появление Ковчега на африканской земле не обошлось без них.
Те немногие представители фалаша, с которыми я встречался в Эфиопии, рассказали мало. Возможно, их предки и сыграли какую-то роль в истории Ковчега, но доказательств тому я не обнаружил. Я довольно хорошо изучил литературу по истории фалаша. Среди сотен статей и десятков книг, проштудированных мной в библиотеке Института изучения Востока и Африки, чье собрание литературы по Эфиопии — одно из самых полных в мире, ни одна не помогла мне в поисках Ковчега. Фалаша — интересный вариант, но никаких реальных подтверждений этой гипотезе не нашлось.
Помимо фалаша, в Эфиопии существует несколько других народностей, чьи верования схожи с иудейскими; они столь же твердо, как и фалаша, верят, что именно их предки привезли Ковчег в Эфиопию и по сей день его хранят. Одна из таких народностей — малоизвестное племя кемант, проживающее в основном к западу от озера Тана — от гор Сымен до пыльных суданских равнин. У них необычные религиозные традиции, похожие на иудейские, и собственный язык. Мне захотелось самому послушать, что говорят о Ковчеге легенды народности кемант.
С самого приезда в Эфиопию меня постоянно мучила сильнейшая боль в ухе. Как-то раз, в Гондэре, в сопровождении Дауда, — он опять облачился в одежду коптского священника, и на шее у него, как обычно, висел большой золотой крест, — я зашел в аптеку, попросить какие-нибудь капли. Пока аптекарь закапывал мне в ухо, я напомнил Дауду, что мне хотелось бы познакомиться с кем-нибудь из племени кемант.
Аптекарь по имени Ато Нэга Гэта аккуратно положил пипетку и, взволнованно всплеснув руками, с неожиданным пылом заключил меня в объятия. Как он объяснил, у него бывают озарения. Всю жизнь с ним случаются сильнейшие озарения. Самое главное озарение: он должен спасти свой народ от культурной и религиозной деградации. И он собрался спасти от вымирания культуру, религию и язык своего народа. А его народ — кемант.
По словам Ато Нэга Гэта, народность кемант насчитывает сегодня около ста пятидесяти тысяч человек. Однако язык кемант умирает, и сегодня только один процент представителей кемант исповедует веру предков и говорит на их языке.
Никаких шансов унести ноги у нас с Даудом не было. Не каждый день Нэга Гэта попадались люди, которые интересуются народом кемант. Он усадил нас и, глядя выпученными глазами, предложил выпить с ним эфиопского кофе — бун. Симпатичная помощница смолола зерна, потом в задней комнате приготовила на маленькой угольной жаровне кофе. На угли она положила кусочек благовония, и вскоре комната наполнилась ароматами кофе и ладана.
Кофе разлили в фарфоровые чашечки и подали к нему маленькие тарелочки с арахисом и жареным ячменем. В бун добавляют не сахар, а соль. Пока мы пили три положенные чашки (выпить меньше — грубое нарушение приличий), Нэга Гэта рассказывал нам, что знал, об истории народа кемант. У них, как и у евреев, существуют весьма строгие пищевые ограничения; дозволенных животных следует забивать с особым ритуалом, как у евреев, и приносить в жертву Богу соответствующие части.
У кемант есть священные рощи, дэгэнья, в которых они и отправляют свой культ. Аптекарь пояснил, что эта традиция описана в книге Бытия, там, где говорится о патриархе Аврааме, насадившем рощу при Вирсавии и призывавшем там имя Господа. У них есть священник, называют его «уамбар» — когда-то он был и светским, и духовным главой племени. Согласно традиции, родоначальник племени кемант Анаер — внук Ханаана, сына Хама, сына Ноя — пришел с севера на озеро Тана (большое озеро недалеко от Гондэра) и по пути повстречал родоначальника фалаша. Обе этнические группы считают, что их предки пришли из Иудеи.
Все эти увлекательные истории, понимал я, могут запросто привести к каким-то новым сведениям о Ковчеге. Сотни людей изучали фалаша, их легенды, но вряд ли кто когда-либо изучал кемант. Тут открывались практически нехоженые земли. Я разволновался и договорился встретиться с Нэга Гэта на следующий день.
Утром мыс Даудом пришли в аптеку. Нэга Гэта опять закапал мне в уши лекарство и предложил кофе.
— Не нужно мне твоего кофе, — заявил Дауд. — Настоящий коптский кофе, который пьют у нас в Египте, совсем не такой. Он у нас сладкий и вкусный.
Нэга Гэта расстроился и отправился на поиски помощницы. Через несколько минут она явилась, и Дауд по-ахмарски объяснил, как готовить для него кофе. Никаких благовоний, никакой соли и побольше сахару. Очень много.
