— А что могло случиться, пап?

— Понятия не имею. Возможно, полиция. А может, Джилл стало хуже.

— Почему Ушлый ничего тебе не объяснил толком?

— Голос его звучал как-то странно — я не уверен, что он звонил с нашего телефона.

— Я иду с тобой.

— Я же велел тебе остаться.

— Я должен, пап.

Кролик смотрит на него и соглашается:

— О'кей, должен так должен.

Пегги в голубом халате стоит в коридоре, она зажгла еще свет. Поднялся и Билли. Ширинка на его пижаме в желтых пятнах, он высокий, прыщавый. Пегги говорит:

— Мне одеться?

— Нет. Ты и в таком виде великолепна.

Кролику никак не удается завязать галстук — воротничок на его рубашке пристегнут сзади на пуговицу, которую надо расстегнуть, чтобы пропустить галстук. Он надевает пиджак и сует галстук в карман. Кожу щекочет начавший выступать пот, пенис шепотком ноет. Кролик забыл завязать шнурки на ботинках, и когда он нагибается, к горлу подступает тошнота.

— Как же вы доберетесь до дома? — спрашивает Пегги.

— Бегом, — отвечает Кролик.

— Не глупи — это ведь полторы мили. Я сейчас оденусь и довезу вас.

Надо ей сказать, что она не его жена.

— Я не хочу, чтобы ты ехала с нами. Что бы там ни было, я не хочу, чтобы вы с Билли это видели.

— Ма-ам, — возмущается Билли с порога своей комнаты.

Но он стоит по-прежнему в грязной пижаме, тогда как Нельсон уже одет — только ноги еще голые. Кроссовки он держит в руке.

Пегги уступает.

— Я дам тебе ключи от моей машины. Голубой «крайслер фьюри», четвертый у стенки. Нельсон знает. Нет, Билли. Мы с тобой остаемся.

Кролик берет ключи, такие холодные в его разгоряченной руке, точно они вынуты из холодильника.

— Большущее спасибо. Или я уже это говорил? Извини, что так получилось. Замечательный был ужин, Пегги.

— Рада, что тебе понравилось.

— Мы сообщим вам, что там у нас. По всей вероятности, ничего особенного, просто этот мерзавец накурился до того, что ничего не соображает.

Нельсон за это время успел надеть носки и кроссовки.

— Поехали, пап. Большое спасибо, миссис Фоснахт.

— Я всегда вам рада, обоим.

— Поблагодарите мистера Фоснахта за приглашение, если я не смогу поехать с ним удить рыбу, а скорей всего не смогу.

— Ма-ам, разреши мне с ними, — все еще пытается уговорить мать Билли.

— Нет.

— Мам, до чего же ты сволочная.

Пегги закатывает сыну пощечину — на щеке его вспыхивают красные полосы, следы пальцев, и лицо мальчишки становится жестким, теперь он уже не в состоянии с собой справиться.

— Мам, ты проститутка. Правильно говорят ребята, что живут у моста. С кем угодно готова переспать.

Кролик говорит:

— Да не ссорьтесь вы.

И, повернувшись, отец с сыном бегут по коридору, затем, не дожидаясь лифта, вниз по лестнице в подземный гараж, полихромное озеро, застывшее в низком освещенном гроте. Кролик, поморгав, вдруг осознает, что пока они с Пегги растопляли каждый свою тьму, их окружал мир холодного флуоресцентного света в коридорах, и на лестницах, и среди никогда не спящих колонн, поддерживающих большое здание. Вселенная не спит — не спят ни муравьи, ни звезды, смерть — это вечное бдение. Нельсон отыскивает голубой «фьюри». Приборная доска загорается зеленым светом, когда Кролик включает зажигание. Мотор почти бесшумно оживает, выводит машину задом, и она скользит мимо грязных стен грота. В уголке, возле кирпичной лестницы, ждет ремонта, блестя хромом, мини-мотоцикл. Асфальтовый выезд выводит их на площадку для машин, а затем на улицу, вдоль которой стоят узкие дома и большие зеленые дорожные знаки с номерами, замковыми камнями и гербами с названиями далеких городов. Кролик с Нельсоном выезжает на Уайзер — движения по улице почти нет, все кажется зловещим. Светофоры больше не регулируют транспортный поток, а лишь мигают. «Бургер-мечта» закрыт, хотя внутри все еще светится фиолетовым печь да несколько трубок на потолке, чтобы отпугнуть воров и вандалов. Мимо, блея, проносится полицейская машина. Стоянка для машин перед «Акме» кажется в этот час безграничной. Те несколько машин, что все еще стоят там, — брошены? Или в них сидят любовники? Или это призраки в мире, столь переполненном машинами, что их тени, как листья, можно встретить повсюду? Кружащийся свет, режуще яркий, появляется в зеркальце заднего вида и, разрастаясь, сопровождается могучим воем сирены. Красный остов пожарной машины проносится мимо, словно всасывая «фьюри» на середину улицы — туда, где раньше проходили трамвайные пути. Нельсон вскрикивает:

— Пап!

— Что — пап?

— Ничего, мне показалось, что ты отключился.

— Никогда в жизни. Кто угодно, только не твой отец.

На маркизе над входом в кинотеатр, куцей, неосвещенной, — «ПО ПРОСЬБЕ ЗРИТЕЛЕЙ — 2001». Во всех магазинах на Уайзер-стрит дежурное освещение, а на нескольких — новый способ защиты от воров: решетки на окнах.

— Пап, на небе зарево.

— Где?

— Вон там, справа.

— Это не у нас, — говорит Кролик. — Пенн-Виллас прямо перед нами.

Но Эмберли-авеню заворачивает вправо резче, чем это помнится Кролику, и кривые улочки Пенн-Вилласа выводят их прямо к розовому куполу, висящему в воздухе. Люди черными тенями молча спешат туда, машины замерли по диагонали к тротуару. Дальше, там, где Эмберли пересекает Виста-креснт, стоит игрушечный полисмен, которого ритмично освещают огни вертушки на пожарной машине, — он словно раскрашенный оловянный солдатик. Гарри запарковывает машину — дальше ехать нельзя — и бежит по Виста вслед за Нельсоном. Пожарные шланги лежат на асфальте — одни пустые и кажущиеся длинными брюками из парусины, а другие, раздувшиеся как кобры, со свистом выпускают струи воды. По канавам, крутясь, мчится черная вода и слипшиеся листья; они устремляются к водостоку, центр которого уже забит, так что там образуется все расширяющаяся лужа. За два дома до их собственного они начинают ощущать запах, схожий с тем, какой бывает, когда жгут листья, только более едкий и горький от содержащейся в нем краски, смолы и химикалиев; у соседнего с ними дома люди так плотно стоят друг к другу, что Гарри с Нельсоном вынуждены остановиться. Нельсон ныряет в толпу и исчезает. Кролик продирается следом за ним, то и дело извиняясь: «Простите, это мой дом, простите, это мой дом». Он так говорит, но сам тому еще не верит. Его дом скрыт от него головами, прожекторами и струями воды, взмывающими ввысь, радугами в небе и криками — происходящее столь властно захватывает и столь необычно, что глаза слепит, как от солнца. Посторонние и соседи расступаются, пропуская его. Он видит. Гаража уже нет — обугленные стояки еще держатся, а крыша обрушилась, и кровельный гонт дымится, то и дело выбрасывая голубовато-зеленоватые языки пламени среди мокрых обломков на цементном полу. Торчит ручка мощной косилки, до которой не добралось пламя. Комнаты, ближайшие к гаражу, — кухня и спальня над ней, спальня, которая была его комнатой с Дженис, а потом его комнатой с Джилл, — пылают, несмотря на потоки воды. Пламя оседает, потом снова вспыхивает, языками вырываясь из крыши или из окна. Яблочно-зеленая алюминиевая обшивка не горит, — скорее, она защищает огонь от воды. Во внезапно образующихся просветах между сражающимися стихиями появляются лоскутья обоев наверху, остатки полок на кухне, затем налетает ветер, и все исчезает. Кролик вглядывается в верхнее окно — не появится ли в нем лицо Джилл, но видит лишь закопченный потолок. Крыша над окном, эта половина крыши вся в дыму — дым клубами вспухает и оседает, так что кажется, будто его прочесывают. Из окон комнаты Нельсона валит дым, но эта половина дома еще не в огне и может быть спасена. Дом действительно горит злобно, выплевывая отравляющие запахи, — эрзац и синтетические материалы торжествуют победу. Однажды в детстве Кролик видел, как горел сарай в долине за горой Джадж, — горел словно факел, сено будто взорвалось и как звездами усеяло небо горящей золой. Тут далеко до такой феерии.