А оттого – опасный!
Как и любой безумец, ошалевший от собственной вседозволенности.
«Черт побери, они ведь вкололи мне там какой-то гормональный препарат для роста волос! Наверняка вредный и запрещенный, иначе его бы уже использовали во всех салонах. Он – сумасшедший… И еще не факт, что я его знаю».
По дороге сюда Катя перебрала в уме всех высокопоставленных К. и Д., но не смогла вспомнить никого, подходившего под подобный психологический портрет.
Но до 7-го у нее еще было время. И давать слабину и тащиться на чью-то квартиру в центре, чтобы получить разъяснения в обмен на ее женскую «вежливость с Ним», Катя не собиралась. С «Ним» – означало с третьим!
«Они что же, по кругу пустить меня хотят?»
Игра, в которую ее втянули помимо воли, была чертовски склизкой и безжалостной. На войне, как на войне. Ее не собирались щадить.
«Доигралась, дура!»
Катя жалостливо вцепилась в свое правое предплечье, морщась от неприятных воспоминаний. Директор, которому невольно передалась нервозность клиентки, уже с суетливым любопытством обозревал темнокожую книгу.
– Я хочу знать об этой вещи все! – решительно объявила Катя. – В какой мастерской могли сделать эту подделку? Кто наиболее вероятный исполнитель? Можно ли его найти? Заказ, скорее всего, был исполнен совсем недавно.
Эксперт поднял на нее удивленные глаза.
– Но, Катерина Михайловна, – смущенно выговорил он, – это отнюдь не подделка. Вещица очень и очень древняя. Чудо, что она в таком изумительном состоянии. Похоже на Средневековье. А может…
– Вы что же, издеваетесь надо мной? Эта книга написана современным языком, без всяких там «твердых знаков»! Она даже не дореволюционная, – презрительно осадила его Катерина.
Но директор, который, по логике вещей, обязан был немедленно посыпать голову пеплом, застыдившись такого недопустимого профессионального ляпа, почему-то лишь с сомнением посмотрел на нее и, пытаясь оживить скисшую улыбку на своем лице, робко и елейно заспорил:
– Драгоценнейшая Катерина Михайловна, вы ошибаетесь. Эта книга написана на древнерусском и от руки.
– Но я сама ее читала! – Дурацкое директорское упрямство привело Катерину в ярость. Она возмущенно встала с кресла, подошла к столу и, желая раз и навсегда покончить с этим, застопорившим дело недоразумением, неприязненно ткнула пальцем в первую попавшуюся страницу:
– «Помни, Ясная Киевица, что право твое вершить…»
Улыбка Виктора Арнольдовича конвульсивно дернулась и сдохла.
Он нервно вгляделся в текст, поворошил губами и потрясение положил руку себе на грудь.
– Не может быть, – огорошенно выговорил он. – Или вы разыгрываете меня, или… – Директор внезапно потеплел и с надеждой посмотрел на нее. – Может, разыгрываете, а, Катерина Михайловна?
– Что? – подняла брови она.
Ее злость неожиданно отступила и терпеливо встала в очередь. С Виктором Арнольдовичем, неизменно подтянутым, лощеным и светским, четко осознающим границы, прочерченные вокруг его гоноровых клиентов, и никогда не переступающим эту невидимую черту, творилось нечто странное и подозрительное. И у Кати появилась идея…
– Не поняла. Объяснитесь! – сухо приказала она.
– С другой стороны, – тревожно сказал Арнольдович сам себе, – не могли же вы выучить ее наизусть. – Он замялся и раболепно-подобострастно пролепетал: – Не могу ли я попросить вас прочесть мне еще что-то, там, где я укажу?
– Но после этого я получу от вас полное и исчерпывающее объяснение! – безапелляционно констатировала Катя.
Директор радостно закивал, соглашаясь, и, пододвинув ей книгу, стал листать наугад толстые, негнущиеся страницы возбужденными, угодливыми руками.
– «Высуши тоску, Ясная Киевица», «Когда луна впервые взойдет весной», «Ты – его закон, но есть законы и для тебя», – послушно прочла Катя три отрывка в разных местах. – И что теперь? – уточнила она деспотично.
– Так-с, так-с… Прелестно, прелестно.
Директор вдруг странно успокоился, мертвым и бледным покоем, и, снова сделавшись машинально вежливым, галантно пододвинул ей кресло. Затем, придержав ее следующий вопрос жестом руки, подошел к небольшому XIX века шкафу, заставленному показательными золочеными переплетами бесконечного словаря Брокгауза и Ефрона, открыл дверь нижней секции и, порывшись в ворохе бумаг, вытащил убогую брошюрку киевского разлива с украинской молодкой на обложке. Открыл, прочитал, кивнул и бессильно опустил руки.
– Хорошо, – произнес он нехорошим и хриплым голосом. – Последний вопрос, драгоценная Катерина Михайловна. Могу я спросить, откуда у вас эта вещь?
– Не можете! – отрезала Катя, но тут же изменила своему решению. – Досталась от бабушки.
– От вашей родной бабушки? – зачем-то переспросил он.
– Да, от моей родной бабушки. А что?
– А кем, простите, была ваша бабушка?
– Учительницей! – угрожающе пророкотала Катя. – Какое это имеет отношение к книге? Я вообще ее плохо помню.
– Плохо помните? Тогда это многое объясняет, – закивал Виктор Арнольдович, как игрушечный болванчик.
– Что, простите, это объясняет? Вы мне ответите на вопрос или нет?! – уже неприкрыто заорала Катерина.
– Успокойтесь, Катерина Михайловна, успокойтесь, – механически замахал на нее руками он, словно пытаясь погасить взметнувшееся пламя. – Если у вас была такая бабушка, вам лучше лишний раз не нервничать. Простите меня, драгоценная Катерина Михайловна, но я должен сказать вам чрезвычайно важную вещь. Эта книга практически бесценна!
– И какова же ее цена? – конкретизировала Катя.
– Трудно сказать сразу.
– Скажите примерно.
– Если это действительно та самая книга… – Она увидела, что на его разгладившемся лбу выступил холодный и жалкий пот, – вряд ли на территории Украины найдется покупатель, способный выложить ее истинную стоимость. Но за границей такие любители есть. Впрочем, это, пожалуй, не имеет значения, поскольку ее все равно нельзя продать. Согласно легенде, эту вещь невозможно вывезти из Киева.
– Вы смеетесь надо мной?! – вспыхнула Катерина.
– Нисколько, – произнес он с достоинством покойника в гробу. – Просто если это действительно та самая книга, которую упоминает профессор Чуб, то это легендарная книга украинских Киевиц, в которой собраны все языческие и постязыческие обряды и заклинания. Это очень древняя и очень страшная магия рода, начавшего свое существование еще до основания Киевской Руси. Во всяком случае, так написано у Чуба, – пояснил он тоскливо. – А коли так, то, конечно, в мире найдутся ценители подобных раритетов. А среди них есть и миллионеры, и миллиардеры.
– Она так дорого стоит? – с неприязнью сощурилась Дображанская.
И мысль, зародившаяся в районе ее затылка, сформировалась тотчас в конкретный и неприятный вопрос: «Он с Ними заодно? Могли ли Они рассчитать, что я сразу брошусь к нему? Да, легко!»
– На свете, дражайшая Катерина Михайловна, есть немало людей, заигрывающих с сатаной, – отозвался директор скорбно. – И некоторые из них исповедуют сию религию весьма серьезно. Думаю, лет семьдесят назад небезызвестный вам Адольф Гитлер отдал бы за вашу книгу треть своей страны. Недаром его приспешники вывозили наш чернозем вагонами…
– Чернозем? – смутил Катю столь нелогичный переход на сельскохозяйственные темы.
– Все дело в земле. Так утверждает Чуб… И такие, как он, будут всегда.
– Так вы можете найти мне покупателя?
– У вас есть потребность в деньгах? – отчужденно осведомился подкупленный директор.
Катя молча кивнула, ожидая продолжения.
– Но на такую сделку понадобится много времени, – уныло протянул Виктор Арнольдович. – Кроме того, придется провести экспертизу, чтобы установить истинный возраст книги. Что же касается ее подлинности в ином плане, тут нам справок никто не даст, но я уверен…
– А почему, собственно, вы так уверены? – процедила она, с трудом маскируя гнев.
– Потому, дражайшая Катерина Михайловна, – ответил директор глухо, – что я знаю вас уже три года. Достаточно хорошо, чтобы понять: вы невероятно занятой человек и никогда не станете зубрить наизусть шестьсот страниц малопонятного текста только для того, чтобы посмеяться над таким стариком, как я!
