Сосчитав до десяти о совершенно успокоившись, он опустился на колени перед несгораемым шкафом и начал с пристальным вниманием раскручивать рукоятки запора. Перебрав ключи в связке, выбрал один, затем — второй, и безуспешно пытался ввести их в замок.

— На третьей попытке приходит успех, — прошептал он, пробуя третий ключ. — Победа! Третий действует! Сезам, откройся!

Замок щелкнул. Дверца пришла в движение. Люпэн потянул ее на себя, одновременно высвобождая ключи.

— Миллионы — мои, — сказал Люпэн. — не сердитесь, господин барон!

Но тут он одним прыжком отскочил далеко назад, издав крик ужаса. Колени его подогнулись. Ключи со зловещим бренчанием сталкивались в его дрожащей руке. И двадцать, тридцать секунд, несмотря на грохот, поднятый внизу, на отчаянные звонки, раздававшиеся во всем особняке, он стоял, окаменевший, выпучив глаза, глядя на представшую ему ужасную, невероятную картину — полуодетый женский труп, согнутый вдвое в шкафу, втиснутый в сейф, как слишком большой, с трудом вмещавшийся тюк… И светлые волосы, свисавшие с головы… И кровь…

— Баронесса! — пролепетал он. — Баронесса! Ах, чудовище!

Стряхнув оцепенение усилием воли, он плюнул в лицо убийце, пнул его несколько раз ногой.

— Получай, скотина! Получай, каналья! Будет тебе эшафот… Будет тебе корзина с отрубями!…[2]

В это время, однако, с верхних этажей, в ответ на призывы полицейских, стали доноситься громкие крики. Слышался топот людей, сбегавших вниз по лестнице. Пора было подумать об отступлении.

Люпэна это тревожило мало. Во время разговора с бароном по спокойствию противника он успел понять, что в особняке существует незаметный выход. Разве барон вступил бы с ним в борьбу, не будучи уверен, что сможет ускользнуть от полиции?

Люпэн прошел в соседнюю комнату. Она выходила в сад. В ту самую минуту, когда слуги впустили агентов, он перелезал через перила балкона, соскользнул вниз по водосточной трубе. Он обошел вокруг построек. Впереди оказалась стена, обсаженная кустарниками. Он вошел в пространство между ними и стеной, отыскал калитку, которую отпер ключом из связки. Осталось только пройти еще двор, пустые комнаты какого-то флигеля и, несколько минут спустя, он был уже на улице Фобур-Сант-Оноре. Полиция, конечно, не предусмотрела существование этого выхода.

— Так что же Вы скажете о бароне Репстейне? — воскликнул Люпэн, поведав мне обо всех подробностях той трагической ночи. — Бог ты мой! Какая страшная личность! И с каким недоверием надо порой относиться к внешности! Могу поклясться, у него был вид вполне честного человека!

Я спросил:

— Но… как же насчет миллионов? Драгоценностей княгини?

— Они были в сейфе. Хорошо помню, я видел тот пакет.

— И что же?

— Там они и остались.

— Неужто!

— Честное слово там и остались. Я мог бы сказать, что испугался полиции, что мне помешала вдруг совесть… Действительность более буднична… Более прозаична, что ли, друг мой: это слишком скверно пахло.

— Что-что?

— Да, уважаемый, дело было в запахе, который шел от этого несгораемого шкафа, от этого железного гроба… Нет, я не смог. Закружилась голова… Еще секунда — мне стало бы плохо. Идиотский случай, не так ли? Смотрите же, перед Вами — все, что я добыл в своей экспедиции, — булавка для галстука. Такая жемчужина стоит не менее пятидесяти тысяч франков… Тем не менее, должен признаться: я дьявольски разочарован. Какая неудача!

— Еще один вопрос, — продолжал я. — Пароль к сейфу.

— А что?

— Как Вы его угадали?

— О, без особого труда. Странно даже, что я не подумал об этом раньше.

— Короче?

— Ключ содержался в телеграфных посланиях бедняги Лаверну.

— Как то есть?

— Ну да, друг мой, орфографические ошибки…

— Орфографические ошибки?

— Тысяча чертей, они ведь были намеренными! Можно ли допустить, что секретарь, управляющий такого богача допускал такие промашки? Чтобы он написал «fuire» с лишним «e», «ataque» с одним «t», «enemies»; с одним «n» и «prudance» с буквой «a» вместо «e»? Это сразу вызвало у меня удивление. Я соединил эти четыре буквы и получил слово «ETNA», то есть имя прославившейся лошади.

— И этого оказалось достаточно?

— Еще бы! Достаточно, чтобы навести меня на след дела Репстейна, о котором кричали все газеты, чтобы вызвать у меня догадку, что это был пароль к сейфу, так как, с одной стороны, Лаверну было известно страшное содержимое несгораемого шкафа, а с другой — он разоблачил барона. И так, наконец, я пришел к предположению, что у Лаверна на той же улице жил друг, что оба были завсегдатаями одного и того же кафе, что они развлекались, расшифровывая загадки, в том числе криптографические, в иллюстрированных журналах, что они забавлялись также, посылая друг другу сообщения солнечными зайчиками.

— Неужто, — воскликнул тут я, — все так просто!

— Даже слишком. И это приключение доказывает еще раз, что в раскрытии преступлений есть нечто более высокое, чем исследование фактов, наблюдение, дедукция, рассуждения и прочие благоглупости; это, повторяю, интуиция… Интуиция и ум. И у Вашего Арсена, скажу не хвастая, никогда не было недостатка ни в первом, ни во втором.