— Знаете, Тэггерти, — сухо промолвил Ник, раздраженно глядя на преподобного, — я тоже несколько раз в своей жизни слышал голос Бога: он предостерег меня, когда в спину мне было направлено дуло пистолета, он помогал мне одолевать в неравной схватке опасных преступников, но он никогда, никогда не советовал мне взрывать дома.

Ник резко развернулся и шагнул к двери. Но, прежде чем уйти, задержался на пороге, обернулся и взглянул на Тэггерти. Тот сидел ссутулившись и с отсутствующим видом смотрел прямо перед собой. Казалось, он забыл обо всем на свете и мысли его витают где-то очень далеко.

— Тэггерти! — негромко позвал Ник. — Когда в следующий раз вы снова услышите голос, советующий вам взорвать чужой дом, выясните сначала, кому он принадлежит: Богу или сатане.

«Как всегда, оставили съемки финальной, самой сложной сцены на последние дни», — думала Элизабет, придирчиво рассматривая свое отражение в зеркале.

Она была почти готова к съемке: в длинном элегантном темном платье, волосы красиво уложены, на лице макияж — можно отправляться на съемочную площадку, где ее уже все ждут. Но Элизабет так нервничала, что решила еще минуту побыть в гримерной, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. Руки ее дрожали, от волнения на лбу выступили капельки пота.

«Что же будет с лицом, когда на меня направят осветительные приборы? — покачав головой, подумала она. — Нет, надо успокоиться. В конце концов, это всего лишь съемка».

Элизабет вышла из комнаты и решительным шагом направилась на съемочную площадку. Когда она появилась, все голоса разом смолкли и на нее устремилось множество взглядов. Элизабет бодро поздоровалась с присутствующими, поднялась на небольшую сцену, подошла к двум креслам, стоящим друг против друга, и села в то, что было предназначено ей. В другом кресле должен сидеть журналист, который по сценарию будет брать у нее интервью.

Двое рабочих внесли на сцену большое овальное зеркало — символ программы — и установили его за спиной Элизабет.

«Почему они поставили его у меня за спиной? — подумала она. — Неудобное местоположение». Но делать замечания и возражать не стала. Так решили режиссер и Бад, и спорить с ними Элизабет было неловко.

— Господи, какое тяжелое зеркало, — недовольно пробурчал один рабочий. — Похоже, оно весит целую тонну. Раньше, по-моему, оно было намного легче.

— Да мы его еле с места сдвинули! — поддержал его второй. — Уж и не знаю, как донесли.

— А может, это не зеркало стало тяжелей, а вы растеряли свою силу? — улыбнувшись и дружески похлопав на спине одного рабочего, шутливо спросил Бад.

Элизабет тоже улыбнулась. Она не хотела, чтобы члены съемочной группы видели, как напряжены ее нервы и как она волнуется. Она должна оставаться спокойной, шутить, улыбаться — словом, вести себя как обычно. Хотя, конечно, нервозность ее оправданна: ведь не каждый день, пусть даже на сцене, ты «погибаешь» от руки безумного серийного убийцы! Но это всего лишь съемки, а через сорок восемь часов... эпизод, придуманный Элизабет, может воплотиться в реальность! Но она тотчас заставила себя отвлечься от тревожных мыслей, и появление режиссера помогло ей успокоиться.

Франциск поздоровался со всеми, а потом ободряюще взглянул на Элизабет и оживленно спросил:

— Ну что? Все готовы? Начинаем съемки. Остался последний эпизод, и мы должны сделать его на отлично. А потом будем отдыхать и веселиться.

Члены съемочной группы закивали, послышалось несколько реплик, но Элизабет с грустью отметила, что через несколько мгновений воцарилась мертвая тишина. Это раньше во время съемок постоянно звучали шутки и смех; теперь, когда предстояло снимать финальную сцену интервью, где по замыслу на сцене должен был внезапно возникнуть темный мужской силуэт, лица которого никто бы не сумел разглядеть, направить пистолет на ведущую и выстрелить в нее, никто не веселился. Лица были напряжены и взволнованны, актеры и персонал переговаривались шепотом. И даже Франциску, надеявшемуся поднять настроение людей, это не удалось.

«Все будет хорошо, — внушала себе Элизабет. — Это всего лишь съемка. В нужный момент по сигналу режиссера ты упадешь с кресла на пол, на твоей груди растечется темное пятно, взгляд твой станет пустым и безжизненным... Съемка закончится, ты поднимешься с пола и — хочется верить — ощутишь, как поселившийся в твоей душе страх исчезнет навсегда. И никакой серийный убийца больше не сможет терроризировать тебя и других людей. Все будет хорошо...»

Ник находился в одной из просмотровых комнат и в который раз наблюдал, как на экране монитора его любимая женщина падает на пол, взгляд ее стекленеет, и она «умирает». Один раз, другой, третий... Наконец раздался голос Франциска, объявившего, что эпизод снят, и Ник облегченно вздохнул. Наблюдать подобные сцены, пусть даже на экране, было тяжело. Он тоже, как и все, надеялся, что после выхода в эфир «Темного зеркала» ничего страшного не произойдет, но, разумеется, полагаться на волю случая не мог.

Капитан Райерсон обещал выделить в помощь нескольких полицейских для охраны здания, и Ник уже провел с ним инструктаж, в деталях обсудил все возможные варианты развития событий. К тому же он уже успел познакомиться с охранниками службы безопасности телекомпании, и они произвели на него неплохое впечатление. Здоровые, сильные парни, с накачанными мышцами и крепкими кулаками, работу свою знают хорошо — в общем, положиться на них можно. Броди Ярборо не стал бы держать непрофессионалов и платить им приличные деньги — в этом Ник не сомневался. Но можно ли быть уверенным в том, что он проиграл все варианты событий и ничего непредвиденного не произойдет? А если все-таки, несмотря на тщательно отработанный план действий, события начнут разворачиваться по иному сценарию? Сумеют ли полицейские и парни из службы охраны мгновенно сориентироваться в изменившейся обстановке? Вопрос... А ведь от этого зависит безопасность и жизнь Элизабет.

Значит, нужен человек, который возьмет ответственность за ее безопасность на себя и будет полностью контролировать ситуацию. И человек этот — Ник О'Коннор.

Элизабет уже в третий раз постучала в дверь, но никто не откликнулся и не вышел. Накануне они договорились с Ником, что сегодня она тоже переночует у него: он убедил ее, что жить у себя дома Элизабет небезопасно, и она приняла его предложение. В течение сегодняшнего дня, когда выдавалась свободная минута, Элизабет с волнением представляла, как она снова появится в комнате Ника, примет горячий душ, выпьет ароматный крепкий кофе, а потом они с Ником лягут в постель и она заснет в его объятиях...

«Может, дверь не заперта и мне надо толкнуть ее и войти? — подумала Элизабет, но тотчас решила, что подобное поведение недопустимо. — Нет, подожду еще немного...»

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появилась Розмари — в розовом шелковом халате, накинутом на кружевную ночную сорочку, и в розовых мягких тапочках. Волосы Розмари были распущены, и лицо казалось моложе.

— Добрый вечер, миссис О'Коннор! — произнесла Элизабет, внезапно ощутив неловкость оттого, что Розмари может быть недовольна ее участившимися визитами. Тем более что Элизабет снова останется ночевать в комнате ее сына. — Ник пригласил меня и... — Она смущенно опустила голову, умолкнув на полуслове.

— Добрый вечер, Элизабет! — улыбнувшись, приветливо отозвалась Розмари. — Да, Ник говорил мне, что вы придете. Правда, его самого еще нет дома, но он скоро вернется. Он звонил полчаса назад, просил, чтобы я извинилась перед вами за то, что он задерживается. Проходите, пожалуйста! Пойдемте, я угощу вас горячим кофе с шоколадным печеньем. — Розмари посторонилась, пропуская Элизабет в холл. — Если не возражаете, могу составить вам компанию, пока Ник не вернулся. — И она улыбнулась.

— С удовольствием, — ответила Элизабет, и неожиданно от этого обычного вежливого предложения к горлу ее подступил комок и слезы навернулись на глаза.