— Да, я понимаю, не все, но мне пришлось столкнуться именно с такими — ленивыми, бездушными людьми, — сухо промолвила она. — Так вот, в ту ночь Фергюсон... убил мою младшую сестру. — Ее голос задрожал. — А потом эти полицейские долго допрашивали меня, обвиняя во всех смертных грехах, и ни один, ни один из них, даже не выразил мне сочувствия, а ведь я... а ведь я потеряла самого близкого мне человека. И никто не признался, что, если бы они серьезно отнеслись к моим звонкам и просьбам, моя сестра осталась бы жива. Потрясающее равнодушие! Я не говорю об искренности, но хотя бы формальное сочувствие они могли проявить?

Элизабет замолчала. Ник опустил голову, избегая ее взгляда. Ему было стыдно за своих незнакомых коллег, да и за себя тоже. Ведь, в сущности, за годы работы в отделе расследования убийств он так же, как и те полицейские, о которых рассказала Элизабет, очерствел душой, точнее, изо дня в день заставлял себя безучастно взирать на самые кровавые человеческие злодеяния. Он на службе, его дело — не эмоции, а расследование убийств.

Но делиться своими соображениями с Элизабет, которая до сих пор тяжело переживает смерть младшей сестры, Ник не счел возможным. Он поднял голову и тихо сказал:

— Мне искренне жаль, мисс Найт, что все так получилось. Искренне жаль, поверьте.

— Спасибо, — печально промолвила сна. — Напрасно я завела разговор о тех людях. Пусть это останется на их совести. И в смерти своей сестры я больше всего виню не Фергюсона, не их, а себя. Я не смогла уберечь ее. Но меня сейчас очень тревожит другое: снова погибли невинные люди, и получается, что мое шоу убило их.

Поддавшись внезапному порыву, Ник накрыл рукой тонкую узкую ладонь Элизабет, почувствовав, какие холодные у нее пальцы. Конечно, в полицейской школе подобным приемам работы со свидетелями его не обучали, но в данной ситуации этот жест выглядел совершенно естественно.

— Мисс Найт, о чем вы говорите? Ваше шоу никого не убивало! — горячо возразил он. — Вы — всего лишь сценаристка и ведущая, и в том, что какой-то безумец решил воспользоваться вашими фантазиями, вы не виноваты. Он совершает убийства, а не вы.

Элизабет заморгала, и несколько слезинок покатились по ее щекам.

— Детектив О'Коннор, пожалуйста, поймайте этого негодяя, — прошептала она. — Очень вас прошу.

Ник погладил ее руку, кивнул и серьезно произнес:

— Сделаю все, что в моих силах, мисс Найт. Обещаю. — И улыбнувшись, нарочито бодрым голосом добавил: — Помните, во время нашей первой встречи я говорил вам, что я — лучший детектив в городе? Так оно и есть, не сомневайтесь.

Ник сидел в гостиной на диване и молча смотрел на хозяйку дома. Перед ним на журнальном столике стояли чашечки с ароматным дымящимся кофе и блюдо со свежеиспеченными булочками, покрытыми шоколадной глазурью. Миссис Уилкокс, вдова убитого четыре дня назад в больнице Герберта Уилкокса, тоже молча сидела в кресле, опустив голову. Время от времени женщина бросала печальные взгляды на стоящие на пианино семейные фотографии, на каждой из который был снят ее ныне покойный муж, и тяжело вздыхала.

С первой минуты знакомства Ник проникся уважением к этой скромной, мужественной пожилой женщине. Она встретила его очень достойно, чего от других вдов в подобных трагических обстоятельствах ожидать не приходилось. Держалась ровно, не рыдала, не обвиняла всех на свете в гибели мужа и к приходу детектива даже сварила вкусный кофе и испекла булочки с шоколадной глазурью.

Наконец миссис Уилкокс подняла голову, взглянула на висящее на стене распятие и глухим голосом произнесла:

— Я понимаю, все мы смертны, каждому из нас отпущен свой срок, но я даже и подумать никогда не могла, что мой Герберт закончит свою долгую и честную жизнь таким страшным образом. Я очень тяжело переживаю его смерть, но больше всего меня удручает способ его ухода в мир иной.

— Миссис Уилкокс, поверьте: мы сделаем все, что в наших силах и возможностях, чтобы отыскать и покарать убийцу вашего мужа. — Ник сделал несколько глотков ароматного горячего кофе из изящной фарфоровой чашечки.

— Уверена: Господь Бог покарает убийцу моего мужа и сурово накажет его за совершенное преступление, — продолжала миссис Уилкокс, машинально дотрагиваясь до висящего на цепочке золотого крестика на шее. — А я... — она запнулась, — я не должна ненавидеть этого преступника. Это не по-христиански. Бог поможет мне, он сам свершит суд над убийцей.

— Миссис Уилкокс, скажите, у вашего покойного мужа были враги? — спросил Ник, заранее зная ответ. Ну в самом деле, какие могли быть враги у старого, тяжелобольного человека, прожившего долгую честную жизнь? Нет, Ник был абсолютно уверен, что убийца избрал своей жертвой мистера Уилкокса лишь потому, что тот имел несчастье лежать в палате номер 310. Но ради соблюдения формальностей все-таки задал этот вопрос.

— Никогда в жизни у Герберта не было врагов. — Вдова поднялась с кресла и подошла к пианино, на котором стояли фотографии. Взяла одну, долго, печально вглядывалась в лицо своего покойного мужа, а потом ласково провела кончиками пальцев по глянцевой поверхности снимка. — Я уже говорила вам, детектив О'Коннор: мой муж был исключительно порядочным человеком, истинным христианином. Каждое воскресенье он посещал церковь и за всю свою жизнь не пропустил ни одной мессы. Мы вырастили с ним замечательных детей, у нас прекрасные внуки. — Она со вздохом поставила фотографию обратно. — Если бы вы только знали, как наши дети и внуки тяжело переживают его смерть!

Ник поднялся с дивана. Продолжать разговор с вдовой убитого дальше не имело смысла. Совершенно очевидно: у ее мужа не было врагов, и помочь следствию она ничем не может. Самое время оставить ее наедине со своими воспоминаниями и печалью.

— Миссис Уилкокс, спасибо вам за то, что согласились со мной побеседовать, — сказал Ник, направляясь к двери и доставая из кармана визитную карточку. — Возьмите, пожалуйста. Если вы вдруг что-нибудь вспомните или просто захотите со мной поговорить, звоните в любое время суток.

Миссис Уилкокс взяла визитную карточку и слегка улыбнулась.

— Непременно позвоню, — тихо проговорила она.

Но Ник был абсолютно уверен, что она никогда не позвонит. Эта женщина не из тех, кто донимает полицию звонками. Внезапно он вспомнил о вчерашнем разговоре с Элизабет Найт, обвинившей полицию в равнодушии, и задержался на пороге. Тронул пожилую женщину за плечо и с искренним сочувствием произнес:

— Миссис Уилкокс, поверьте, я искренне сожалею о случившемся. Примите мои глубокие соболезнования.

Впервые за время беседы в глазах вдовы блеснули слезы.

— Спасибо, молодой человек, — пробормотала она. — Спасибо. — И, улыбнувшись, пожала ему руку.

— Броди, мне необходимо с тобой поговорить! Немедленно! — громко произнесла Элизабет, входя в кабинет хозяина телекомпании и в который раз машинально отмечая безвкусный интерьер. Вызывающе красного цвета напольный ковер, увешанные чучелами диких зверей стены, огромных размеров леопардовое кресло на середине комнаты... И в этом леопардовом кресле сидел сам Броди, держа на коленях крашеную молодую блондинку и страстно целуя ее в пухлые губы.

Элизабет узнала блондинку: это была актриса Синди, изображавшая убийцу своего мужа. Та самая, в ярко-красном коротком платье, которая кралась по больничному коридору к палате номер 310. Только теперь на молодой актрисе был тигровой расцветки модный комбинезон, молния на нем была расстегнута, и Броди ласкал ее пышную грудь.

— Дорогая, разве ты не видишь? Я занят, — отрываясь от блондинки, насмешливо произнес Броди, но в голосе его прозвучало раздражение.

— Нам надо поговорить, — упрямо повторила Элизабет.

— Лиззи, куколка, как ты нетерпелива! — Броди отпустил актрису. — Подожди немного, и ты тоже получишь от старины Броди все, что пожелаешь.

Блондинка застегнула молнию комбинезона, неуверенной походкой направилась к двери, но Элизабет остановила ее: