— Отпустите меня, пожалуйста! — Прошептали истязаемые формы Соколовской. Ныла каждая молекула, тела.

— Ну, уж нет! С тебя этого мало. В кого бы тебя превратить — я думаю метеорит.

Соколовскую подбросило в высоту. Она оставалась сам собой и при этом ощущала себя глыбой камня. Хаотически, прыгая из стороны в сторону, она перемещалась в вакууме. И здесь страдания были невыносимы. Множество звезд жгли гипермаршала разнообразными лучами, от простых до рентгеновских. Но особенно болезненным было альфа и гамма излучения. Части девичьего тела, то нагревались, то наоборот остывали. Поверхность трескалась, отваливались целые куски, и при этом ее холодило мертвое безвоздушное пространство, а легкие казалось, вот-вот разорвутся от недостатка кислорода. Соколовская безраздельно страдала, превратившись в камень, она не утратила чувствительности. Иногда в него попадали мелкие осколки от других метеоров или он натыкался на острые обломки спутников. И это также причиняло невыносимые страдания.

— О Боже, спаси меня от этих маньяков, до чего дошло их дикое воображение. Ну не ужели рогатые чернодырники, могли до такого додуматься.

А черти продолжали строить рожи. Позволяя переваривать четырехкратно усиленные мучения.

Тут тело-метеорит стало притягиваться исполинской планетой. Соколовской стало страшно, но она не могла даже пошевелиться, плоть хоть ощущает все, но абсолютно беспомощная. Елена влетела в плотные слои атмосферы, ее поверхности расплавило, затем корпус стал испаряться, она просто сгорала в атмосфере. Это стало дополнительным стимулом в океане учений. Наконец болид окончательно аннигилировался и Соколовская снова возникла в космосе. Карусель истязаний продолжилась.

— Четыре вида пыток одновременно этого мало. Вот почему бы тебе проститутка не испытать что-то на пятое.

— Опять космическое? — переспросил другой бес.

— Нет историческое? — Как тебе моя подруга нравятся фашисты? — Улыбаясь, черт показал три ряда кривых зубов. А у другого демона выросли в размерах щупальца; концы заострились.

— Я их ненавижу!

— А придется полюбить. За одно ты как относишься к евреям.

— Вполне нормальный очень талантливый народ. — Сквозь многоуровневую волну боли произнесла Соколовская. — Хотя с ними нужно держать ухо остро. Меня в частности обманул еврей. Нет не мед!

— Вот отлично станешь жидом. Вернее маленьким жиденком.

Спустя мгновение Соколовская ощутила себя мальчиком лет восьми-девяти. Он был совершенно голым, а рядом с ним стояли такие же нагие мальчишки. Им стригли волосы, было холодно и уныло, вокруг серые стены барака, колючая проволока, лают собаки.

Машинка была очень тупой, они вырывала клочья волос, но еще страшнее был зловещий шепот.

— Сейчас нас отведут в крематорий.

Когда закончилось мучение с волосами, злобные фашисты в черной форме и с эмблемой череп с костями, нанося удары, построили их. Соколовская обратила внимание, какие худые были дети, шагающего перед ним мальчика была видна каждая косточка, спина превращена в сплошной синяк со шрамами и пицугами. Их вывели на улицу, шел снег, босые ноги ребенка обжигались об белую поверхность, чуть подкрашенную замершей кровью. По рядам прошлась плеть, хлесткий удар обрушился на едва покрытые кожей ягодицы перевоплощенной Соколовской.

— Держите ногу жидовские твари.

Было видно, что дети стараются из-за всех сил, мелькаю ряд в ряд раскрасневшиеся от дикой стужи голые пятки. В животе у Соколовской пусто, голод грызет кишки, кислота душит желудок. С лаем к ним подбегают овчарки, они кажутся бешеными, пасти исходят пеной. Одна из них самая яростная едва не перекусывает тощую ногу воительницы. Мальчику страшно, но тех детей что сорвались, загоняют обратно в строй острыми штыками. Наконец их вводят здание, испускающее сильное зловоние. Соколовская, да и другие дети совсем продрогли и посинели. Первоначально шагая сбитыми ножками, по горячему стальному полу, она испытал блаженное ощущение. Потом стало припекать, и воительница отплясывала гопак. Ее уста шептали еврейскую молитву.

— Смилуйся Яхве. Подари жизнь мальчику! Вернее девушке! Низвергни нацистов в шеол! В самое пекло!

Жечь детские ступни стало сильнее, многие ребята уже начали кричать и плакать, а запах паленого мяса стал невыносимым.

Мальчиков очень много, их спрессовали в плотную, Соколовская почувствовала прикосновения, тощих, избытых, потных теле. Острые лопатки укололи ее в костлявую грудь. На бритую голову упала, горячая смола, Соколовская вскрикнула. Послышался похожий на хрюканье хохот эсесовцев, затем звучит сигнал. Пол начал наклоняться. Стоящие с края дети медленно, но верно соскальзывали в геенну. Ребята цеплялись друг за друга, старались ухватить гладкий раскаленный пол, но все тщетно. Даже не смотря на все пережитые страдания, сердце у Соколовской бьется как пулемет.

Вот приходит и его черед соскользнуть в преисподнюю. Пламя охватывает его и следует ни с чем не сравнимая боль, кожа сгорает быстро, а кости в сладострастном упоении лижет огонь. Самка-гипермаршал переживает каждую секунду в отдельности, затем когда последняя косточка истлела. она оказывается снова в строю. Ужастик повторяется вновь и вновь.

— Вот так ты уже достигла пятой ступени. — Вмешивается черт. — Но ведь этого тебе мало, нужно прибавить оборотов.

Глаза Соколовской ничего не выражали, она была настолько перегружена эмоциями, что не могла говорить. Демон с голым черепом предложил.

— Раз мы вернулись к человеческой истории, то может снова, повторим эпизод с немцами.

Что ты предпочитаешь; самолет или танк?

Черт хрюкнул.

— Конечно, самолет он гораздо динамичнее.

— А какую ему дадим плоть?

— Лучше всего девушки, мужчины так омерзительны.

Вновь в который раз ландшафт изменился: Соколовская почувствовала себя летящим в самолете, вот он сбит и падает. В самый последний момент перед тем как врезаться летчица успевает выпрыгнуть с парашюта, но едва натянулись лямки, как последовал удар и мгновенная потеря сознания. Соколовскую подхватили под руки и плеснули водой в лицо, вокруг видны озверевшие лица, свастики, эмблема СС — две молнии. С нее срывают одежду, и девушка с ужасом видит две отросшие женские груди. Что-то неуловимо страшное было в них. Груди мнут, щиплют, дергают. Потом начинают срывать портупею. Соколовская отчаянно дергается, брыкается ногами. Ее бьют прикладом по голове, потом рвут трусы, залезая грязными руками в интимные места. Гипермаршал ревет как шалава, женское тело оказывает влияние на разум. Она знает, что должно произойти и трепещет в преддверии этого.

— Что шлюха, ночная ведьма попалась, теперь испей чашу унижения за погибших товарищей.

Соколовская почувствовала острый кол у себя в паху. Ее принялись с остервенением насиловать. При этом Соколовскую имели два мужика сразу. Это было не столько больно как унизительно, ее бывшего члена избранного легионы десяти тысяч «петушили» как последнюю проститутку. Один мужчина сменял другого, удивительно, но секс вместо радости: приносил девушке сплошные страдания. Насильников было много, очень много и внутри у него все порвали залив ядовитым семенем. Соколовская думала, что на этом все кончиться, но фашисты нашли другую муку.

— Она летчица, так пускай полетает!

Соколовской надрезали вену, потом щипцами вытянули сухожилие и привязали к самолету.

— Ну, вот распутница. Отправляйся в полет, желаем сказочных ощущений.

Истребитель взлетел, девушку дернуло и оторвало от поверхности, лишь ветки куста хлестнули по голой, загорелой женской ноге. Самая страшная боль, когда стали вылезать жила, была впереди. Вот казалось, все уже испытала юная воительница и нечем его удивить, но ведь нет же, сухожилия вытягиваются и кровь брызжет из глаз.

Самолет выписывал пируэты, делал горки, бочки, мертвые петли. Все это трясло и подбрасывало тело. Соколовская ревела, одновременно мучились и остальные его воплощения. Затем истребитель стал резко снижаться и воительница врезалась, в землю, потом девушку протащили по колючками, окунули в вонючее болото. Все это заставляло воспринимать страдания немного по-другому. Казалось у самолета никогда не кончиться бензин. Однако налетав по ощущению не один час он сгорает в вспышке и все опять повторяется.