Жалкое зрелище, да? Говорят, многие творческие люди через это проходят. Ну, не знаю, можно ли себя к ним относить. Все мое творчество не шло дальше стихов и рассказиков в Интернете. Один из них, казавшийся мне лучшим, черт меня дернул отправить в тематический журнал.
Это был психологический триллер. Гремучая смесь Эдгара По и Лавкрафта с Сартром и Камю. Экзистенциальный кошмар, где вместо мертвецов, восстающих из гроба, – древние архетипы, которые таит в себе подсознание. История про обычного положительного человека, которого темная сторона психики толкала стать маньяком. Он долго и упорно сопротивлялся, но потом уступил темным страстям. «И Тьма Восторжествовала…» Смешно. Теперь я назвал бы так то, что произошло с нами.
Естественно, меня отфутболили. Рецензию написали вежливую, но между строк легко читалось: «Больше не пиши, ибо не фиг».
Мне было худо. Мне-то рассказ казался квинтэссенцией моих размышлений о природе бытия и небытия. А они… В тот же день я убил свой раздел на портале сетевых графоманов. Поскидывал стихи и прозу в топку с помощью клавиши «DEL».
Дальше больше, процесс перерождения пошел по нарастающей. Первым делом перестал читать философствующих мудозвонов. Их потуги на знание высшей истины теперь вызывали рвоту. Выбросил из головы всю романтическую херню, начал общаться с простыми парнями, которые думали, что Шопенгауэр – это чисто композитор. Фамилию датского философа Кьеркегора они не выговорили бы даже на трезвую голову. Стал бухать с ними за компанию, хотя раньше считал алкоголь уделом дегенератов. Но ничего, втянулся. И с запозданием научился общаться с людьми. К тому времени я был на четвертом курсе. И в общем, стал как все. И вот чудеса – бытие в натуре определяет сознание! Исчезли бессонница, мысли о самоубийстве, навязчивые страхи… Дядя Зигмунд отдыхает. А скоро и судьба повернулась передом. Нашел нормальную работу в шараге по установке пластиковых окон. Через год влез в долги и купил у другана не очень старый «фокус».
Да и проблемы с противоположным полом решились сами собой. И дело тут даже не в баблосе, не в том, что вместо поездки на скотовозе я мог распахнуть перед телкой дверцу собственного авто (хотя и в этом тоже). Просто никто не любит умников. Женщины сами охеренно просты. И еще надо быть психологом, и тогда пикапинг так же легок, как гоп-стопинг. Уломать можно хоть английскую королеву, была бы необходимость.
Вскоре я женился на одной бабенке – задолбало самому стирать носки и приходить в квартиру, где нет ужина на столе. Естественно, ее телом я себя ограничивать не собирался, с этим ей пришлось смириться.
Жизнь вошла в колею и больше из нее не выходила. Работа, жена, две любовницы, друзья, гараж. Все как у среднестатистического россиянина. Дачи только не было, но на хрен нужно ковыряться в земле? – думал я тогда. Теперь-то понял, что в ситуациях, когда мир летит в жопу, хорошо иметь домик в деревне. Все сильны задним умом.
Так бы оно и шло до самого конца, если б я взял отпуск и отправился на юга, как собирался сначала, а в командировку в этот долбаный Новосиб вместо меня поехал бы другой. Но у меня были хорошие отношения с шефом, и я согласился. Нужно было привезти очень нужную хрень (тебе ее название все равно ничего не скажет), которую по нынешним кризисным временам в нашем городе было не достать.
Но, как говорят, «судьба распорядилась по-иному». Решила, что, достигнув возраста Христа, я должен буду круто изменить свою жизнь. Ну очень круто.
Я планировал к позднему вечеру быть дома, пить пиво и смотреть мой любимый «Комеди-клаб». Но как там в анекдоте: «Хочешь рассмешить Бога – расскажи Ему о своих планах». Вышло так, что уже в черте города моей тачиле настал капут. Подвел карбюратор. Как в анекдоте, блин: «А где машина?!» – «В реке!» Еле дотянул до автосервиса. И пока я исчерпывал запас матерных выражений, прикидывая, во сколько станет ремонт, в моей башке крутилась одна мысля: как быть мне, грешному? Съездить за товаром нужно было край в первой половине дня.
Так я оказался в метро, ст. «Маршала Покрышкина». Спасибо карбюратору – иначе обжарился бы до хрустящей корочки.
Метро в Новосибирске, ежу понятно, не чета московскому. Интерьер попроще, никаких тебе статуй и люстр, как в Большом и Малом театрах. Зато я еще не видел, чтоб там было не протолкнуться. С запасом построили, в расчете на увеличение населения, похоже.
Я никогда не верил в судьбу, но не могу отделаться от мысли, что наша встреча не была случайностью. На первый взгляд в ней не было ничего инфернального. Обычная девчонка, косящая под гота. Сейчас таких уже почти не осталось, как и эмо.
Но видели бы вы ее глаза. Как это назвать, кроме печати обреченности, не знаю. Искренней, не выдуманной! В первый раз я заметил ее еще на лестнице. Она спускалась передо мной, так что я мог ее хорошенько рассмотреть с самого удобного ракурса. Не буду тягаться со всякими Блоками, Тютчевыми и прочими. Она была симпатичной, на этом и остановимся. Все на месте. Я решил, что этого достаточно, чтоб попытать счастья. В конце концов, вечер у меня был свободен – позвонив мастеру, я узнал, что машины на ходу мне не видать до утра. У меня был кореш в городе, в случае чего нашлось бы где переночевать. Но, глядя на нее, я подумал, что возможен более приятный расклад.
С некоторых пор моим кредо стало: «Попытка не пытка». Я не ждал у моря погоды и за проявленную инициативу часто получал награду в виде свежего тела. Само собой, бывали проколы. Некоторые отшивали мягко, некоторые не очень. Ну и ладно, я не гордый.
Но она, как выяснилось, относилась к третьему, особому типу.
– Почему грустит такая красивая девушка? – начал я стандартно.
Она посмотрела на меня так, будто с ней заговорил светофор. Или собака. Или труп. Ничего не ответила.
– У меня тоже бывали трудные времена, – выдал я экспромт. – Не отчаивайся. Все проходит, и это пройдет.
Она тихо рассмеялась и произнесла:
– Тоже мне, царь Соломон… Вот и ты проходи.
«Странная», – подумал я, пожимая плечами. Но интереса к ней только прибавилось.
Мы сели. Народу было немного. По экрану в вагоне крутили новости, похожие на фильм-катастрофу. Или наоборот. Я смотрел одним глазом; точнее, делал вид, что смотрю. Нас разделяло полвагона, но я видел ее хорошо. Она глядела в окно, в темноту тоннеля, погруженная в себя…
Но вот мы подошли к кульминационному моменту.
Все произошло неожиданно и буднично. Только что все было спокойно, кто-то клевал носом, кто-то рассматривал потолок, кто-то, как я, думал о своем – и вдруг началось.
Мы недалеко успели отъехать. Вдруг погас свет. Дикий скрежет тормозов. Мы резко остановились, у меня клацнули зубы, а кто-то, судя по грохоту, растянулся на полу. Мы ждали долго, нам ничего не говорили. Похоже, в диспетчерской сами не понимали, что творится и как быть. Вскоре стало душно. У кого-то начали сдавать нервы. Кто-то возмущался, кто-то жаловался плаксивым голосом. Наконец по громкой связи объявили, что пассажирам надо по одному, не создавая давки, покинуть состав.
Легко сказать, блин. На ощупь! Двери открылись, и мы начали выходить, натыкаясь друг на друга, задевая за поручни и тычась в стены, как слепые. Но все же выбрались.
В тоннеле было ощутимо холоднее. Вскоре к нам подошел и Машинист с фонарем.
Нас оказалось человек сорок на весь состав. Сначала все толпились гурьбой, но Машинист худо-бедно выстроил нас в колонну. Мы, как пассажиры первого вагона, оказались в голове. Всматриваясь в темноту, я увидел впереди огонек – пресловутый свет в конце тоннеля. Это наконец сработало аварийное освещение на станции «Березовая роща».
Туда мы и пошли. Перегон показался дюже длинным, хотя Машинист и сказал, что тут всего километр с лишним. Тоннель в этом месте прямой как стрела, поэтому мы и видели огонек.
На «Березовой роще» народу оказалось много и царил полный бардак. Рядом с платформой застыл на обесточенных путях темный поезд. Работники метро выясняли отношения с ментами из станционного пикета, и с двух сторон на них наседал народ. Все орали, матерились. На нас никто не обратил внимания.
