Лучник приладил тетиву и выпрямился. Лук он еще не натянул, чтобы не перетруждать руку, выцеливая противника среди заснеженных деревьев. Это ему нужно было встать во весь рост, чтобы выстрелить, а разбойничку с самострелом для этого вставать не нужно. Нужно прицелиться как следует.

Задняя лошадь отчего-то рванулась в сторону, возчик заорал матерно, со стоном. Страшно ему, хочется прыгнуть в сани, стегануть лошадь, чтобы вынесла она его из-под стрел да из-под недобрых взглядов, только лошадь потянула в сторону, сошла с наезженной колеи, провалилась в снег по брюхо, потащила за собой сани.

Жлоб взревел, мужики бросились, чтобы помочь лошади, удержать сани, вытолкнуть их на твердый, укатанный снег. Вторые сани подались вперед, словно намереваясь протиснуться мимо застрявших, но остановились: оглобля зацепилась за передние сани, возчик закричал предостерегающе, но один из охранников ударил рукоятью топора по серой лошадиной спине. Лошадь рванулась – треск лопнувшей оглобли, густая ругань…

И звонкий вскрик самострела. И хрип на дороге – тот высокий мужик в тулупе, что шел рядом с купцом, совсем недавно разговаривал и даже смеялся, теперь замер, выронив меч, потянулся обеими руками к своему затылку.

Он был уже, наверное, мертв, когда нащупали его стынущие пальцы короткое толстое древко болта, торчащее из шеи, из-под самого затылка.

Мужик медленно стал на колени, потом упал лицом вниз.

Хорек прикусил губу, чтобы не закричать. Только что умер человек. Хорек видел такое не впервой, но сейчас в смерти этого высокого сильного человека была и его вина.

Лучник с дороги то ли заметил шевеление, то ли увидел, откуда вылетел болт – щелкнула тетива, стрела мелькнула и исчезла где-то справа от Хорька. Вторая, третья…

Кто-то вскрикнул, голос взлетел к верхушкам деревьев, ель вздрогнула, осыпая снег со своих веток. Кто-то – Хорек не мог понять, кто именно, – вскочил, бросился прочь, ломясь сквозь заледенелый куст, усыпанный ярко-красными ягодами, кровью горевшими на белом искристом снегу.

Лучник выпустил еще стрелу, крик оборвался, ветки затрещали, ломаясь под тяжестью рухнувшего тела.

Жлоб засвистел в два пальца, приседая от натуги. Остальные что-то закричали, кто-то радостно взмахнул мечом, и все еще красное солнце на мгновение обагрило лезвие.

Только убитый молчал.

Возчик на несколько мгновений перестал хлестать рыжую лошадь и тоже радостно кричал что-то.

Всем им казалось, что они победили. Лучник достал разбойника, и болт из самострела уже не вылетит. Не может вылететь.

Жлоб, выпрямившись, махнул рукой, выругался; все навалились, вытолкнули на дорогу сани; возчик рванул рыжую лошадь под уздцы, но успел сделать всего два шага – прямо в грудь ему ударила стрела. Из лука.

Возчик взвизгнул, бросил поводья и вроде как побежал к лесу, мелко семеня, часто-часто переставляя ноги, но при этом оставаясь почти на месте. Споткнулся, упал, ноги продолжали двигаться, поднимая снежную пыль.

И снова хлопнул самострел.

Болт ударил обернувшегося на крик мужика точно между лопаток. Мужик всплеснул руками, будто бы удивившись чему-то, выронил лук, стрелу и упал лицом вниз. Ударился о сани и замер, неестественно выгнувшись.

Разбойник с луком был сзади, разбойник с самострелом – спереди, один стрелял по правой стороне дороги, другой – по левой, так что спрятаться было некуда. Но двое у саней бросились к лесу, к ближайшим деревьям, чтоб хотя бы попытаться укрыться от свистящей неумолимой смерти.

Казалось, всего пять шагов отделяли их от спасения. И от Кривого, приподнявшегося с овчины. И от Хорька, сжавшегося в комок, выставившего перед собой рогатину и не видящего сейчас ничего, кроме громадного – ростом до самого неба – мужика, размахивающего громадным – с оглоблю – мечом, мужика – с безумными глазами и оскаленным ртом, бегущего прямо на него, на Хорька…

Глухая тишина, как в вязком болотном тумане. Только тяжелые удары в висках, только хруст снега под ногами великана…

Три шага до него… два…

Краем глаза Хорек заметил стремительное движение: Кривой бросился вперед на своего противника, предоставив Хорьку самому разбираться со вторым.

Хорек не вскочил и не ударил, он просто выставил рогатину, упер ее тупой конец в снег, как учил его Дед перед охотой на кабана.

Он сам все сделает, сказал Дед.

Толчка Хорек даже и не почувствовал – рогатина лишь вздрогнула, когда бегущий с разгона животом напоролся на широкое, похожее на кинжал, лезвие.

Мертвый сделал еще шаг, насаживаясь на рогатину, и, наверное, бежал бы и дальше, если б не поперечина, остановившая его бег.

Вот теперь Хорек ощутил удар, но удержал. Даже смог выхватить кинжал из-за пояса – не задумываясь, потому что так учил его Дед.

Сразу добей, сказал Дед, не оставляй подранка. Раненый – самый опасный. Дал кабану насесть на рогатину – добей. Брось рогатину, все равно не удержишь, и добей. По горлу.

И Хорьку сейчас было все равно – человек перед ним или умирающий кабан. Лезвие вошло в горло человеку, заваливающемуся на бок, в лицо Хорька ударили теплые брызги.

Хорек отскочил в сторону, выставив перед собой окровавленный кинжал и пытаясь восстановить дыхание.

Возле саней что-то происходило. Кто-то истошно орал, несколько раз сталь с силой ударилась о сталь, потом крик прервался. Только тихий шорох…

И еле слышное бульканье под ногами у Хорька.

Пробитый рогатиной человек шевелил губами, скреб пальцами по снегу, а из рассеченного горла, пузырясь, вытекала густая темно-красная жижа.

Хорек, не отрываясь, смотрел в глаза умирающего. И видел в них себя. Глаза словно замерзали, превращались в лед, и Хорек в них тоже замерзал, застывал.

– Живой? – спросил кто-то.

Хорек мотнул головой в ответ.

– Ты живой? – спросил еще раз Кривой.

Он уже вернулся от дороги, чтобы глянуть – справился малый или первый бой для него стал и последним.

– Живой… – с трудом выговорил Хорек.

– У тебя кровь на роже.

Хорек провел рукой по лицу. Кровь. Ему в лицо ударила кровь убитого им же обозника.

– Снегом вытри, – Кривой наклонился к своему противнику, лежавшему на спине, широко раскинув руки.

Из груди убитого торчал кинжал. Крови видно не было.

– Чище нужно убивать, – сказал Кривой, наклонился и, чуть отстраняясь, выдернул свое оружие.

Несколько капель крови, отлетев, пробили в снегу дыры.

– Пойдем, – Кривой зачерпнул снег, вытер лезвие. Обтер его о полушубок убитого.

– Ты свой кинжал тоже оботри, пока руда не замерзла.

Хорек кивнул, вытер оружие и сунул его за пояс.

Кривой взялся за древко двумя руками, уперся ногой убитому в грудь и одним движением вырвал рогатину.

– И ее вытри.

Снег был холодный, руки застыли мгновенно, розовая талая вода текла между пальцами. Хорек почувствовал, как ледяная струйка проникла в рукав, торопливо встряхнул рукой.

Все остальное прошло как во сне: и слишком громкие голоса возле саней, и смех откуда-то взявшегося Враля, и одобрительное похлопывание по спине и плечам, слова Кривого – все было где-то очень далеко.

Хорек не смог отогнать от себя это странное ощущение, даже когда Кривой подтолкнул его вперед и сказал усмехаясь:

– Вы как хотите, а я с этим мальцом ссориться не буду. Пока дождались обоза, думал, он меня своими разговорами с ума сведет. И все про то, как делить будем, да как сподручнее засаду поставить… Когда сани перед нами остановились, решил – все, сейчас обгадится или побежит, ан нет, лежит, по пальцам обозников считает. Когда на нас побежали, я чуть стрекача не дал, а он даже не дернулся, принял беднягу на рогатину, да еще чуть ли не выпотрошил его. Сами гляньте! Так что, вы как хотите, а я к нему спиной поворачиваться не буду.

Все вокруг плыло, звенело как колокола на Чистины, хотелось прилечь и уснуть. Можно и в снег.

Хорька подхватили на руки – он даже и не разобрал, кто именно, посадили в сани. Что-то там говорили, перетаскивали с саней на сани мешки и корзины, после тронулись по дороге, – Хорек почувствовал, что проваливается, вздрогнул, вскидываясь, потом снова опустил голову на шершавый конопляный мешок и заснул.