В рядах сичевых стрельцов Шевчук проделал путаный и полный драматизма путь галицийской армии. Вначале участвовал в отражении натиска белопольских и румынских войск, наступавших на ЗУНР. Затем оказался втянутым в вооруженные столкновения из-за Ужгорода и Мукачево с Красной Армией Советской Венгрии. Летом 1919 года вместе с петлюровцами двинулся на «Большую Украину» очищать ее от «москалей». И тогда-то началось труднообъяснимое… В августе 1919 года сичевики выбили из Киева большевиков. В сентябре того же года они, нарушив договор с Петлюрой, перешли на сторону Деникина. Еще непродолжительный срок, и галицийцы влились в состав Красной Армии Советской Украины.
Для Зенона не прошло бесследно это время, оно помогло ему на многое открыть глаза. Принесла свои плоды и его дружба с Какуриным и Забродой; вместо послушного орудия в руках продажных политиканов, он стал верным помощником бывшего царского контрразведчика есаула Заброды, который еще в ноябре 1917 года по примеру своего начальника генерала Бонч-Бруевича[17] принял Советскую власть и по его рекомендации весной 1918 года стал контрразведчиком Красной Армии.
Николая Какурина Зенон больше не встречал. Знал, что тот командовал рядом крупных соединений советских войск, был помощником командующего Западным фронтом и закончил гражданскую войну в Средней Азии командующим Бухаро-Ферганской группой войск по борьбе с басмачеством. Слышал, что за заслуги перед Советской властью он был награжден орденами, вступил в 1921 году в большевистскую партию.[18] Зато с сотрудником Особого отдела ВЧК Забродой судьба связала его крепко и надолго…
Когда Шевчук подскакал к генералу, тот уже стоял возле жеребца и обтирал его потные бока пучком сорванной травы. Полевое обмундирование, левый пустой рукав гимнастерки аккуратно засунут за ремень, справа на боку кобура с именным пистолетом, полученным от Фрунзе, на голове неразлучная папаха. На скуластом лице добродушная улыбка, глаза влюбленно смотрят на красавца-жеребца. Сейчас он ничем не напоминал суховатого, неулыбчивого, внешне начисто лишенного эмоций начальника фронтового управления «Смерш», в отношениях с которым даже его ближайшие сотрудники соблюдали субординацию.
Увидев соскочившего с коня Шевчука, генерал отбросил в сторону травяной пучок, ласково похлопал жеребца по холке.
— Эх, Зенон, сколько времени прошло, как расстался я с черкеской, а в душе так и остался казаком. Замашек генеральских не приобрел, а сохранил прежние, есаульские. Не сидится мне в кабинете, не лежит душа и к этим «железным коням», — кивнул он в сторону дороги, где в сотне метров от них остановился генеральский «джип» и два бронетранспортера с автоматчиками охраны. — Чуть представится случай — на жеребца и вперед, наперегонки с ветром. Кончится война, уступлю свое место такому, как ты, а сам — на Кубань. В станицу, к землякам, в степь.
Он мечтательно прикрыл глаза, подставил лицо теплому, напоенному горным осенним разнотравьем ветерку. Какое-то время стоял неподвижно, затем тряхнул головой, согнал с лица улыбку.
— Ладно, подполковник, немного отвлеклись от дел — и хватит. Подведем итог нашему разговору. Что неясно? Дополнения? Предложения?
Шевчук давно привык к этой манере разговора генерала с ним: то приятельски-доверительной, то подчеркнуто официальной. Подполковник поправил сбившийся при скачке пистолет, застегнул две верхние пуговицы гимнастерки.
— Все ясно, товарищ генерал-лейтенант. Дополнений и предложений нет. Разрешите вопрос?
— Слушаю.
— По плану управления операция по ликвидации бандформирований в районе урочище Глыбчаны — гора Орыка подразделяется на ряд самостоятельных частей. Больше того, руководство каждой частью операции передано в разные руки. Но ведь вся разведывательная и диверсионная деятельность противника в наших тылах разрабатывается и направляется из одного центра. Разве не рациональнее и нам сосредоточить руководство по ее пресечению также в одном месте?
Генерал снял с головы папаху, отбросил пятерней со лба к правому виску густой, с заметной проседью чуб. С папахой он не разлучался ни зимой, ни летом, надевая ее и с полевой, и с парадной формой. Возможно, папаха напоминала ему кубанку, которую он столько лет носил до этого, а может, он просто не любил фуражку.
— Что, Зенон, хочется всю власть в свои руки заполучить? — рассмеялся Заброда. — На этот раз не получится. И вот почему… Уж больно публика сегодня перед нами разношерстная, и одной гребенкой ее не причешешь. И еще. Не забывай, что сейчас мы не у себя дома, а за кордоном. А здесь каждая акция нашей армии, затрагивающая местное население, носит не только военный, но и политический характер. В первую очередь это относится к нам, контрразведке… Кто орудует в наших тылах? Вооруженные отряды польской реакции, банды оуновцев из УПА,[19] боевые группы созданной немцами сети «Вервольф», а также недобитые в гражданскую войну белогвардейцы, осевшие в этих местах еще при Пилсудском.
Генерал умолк, словно размышляя о чем-то. Но тут же продолжил:
— Да, все они наши враги, но враги разные. У каждого из наших противников свои сильные и слабые стороны, их лагерь раздираем рядом противоречий. Наша задача — сыграть на этих слабостях. Больше того, из некоторых наших сегодняшних врагов мы можем и обязаны сделать своих завтрашних союзников.
Генерал ударил ребром ладони по верху папахи, оценил взглядом образовавшуюся складку. Привычным движением надел папаху: два пальца над бровями, правый край чуть сдвинут к уху.
— О положении в Польше ты знаешь не меньше моего и понимаешь, что наши отношения с местным населением требуют осторожности и еще раз осторожности. Эмигрантское правительство из Лондона давно внушает полякам, что у них два исторических врага — Германия и Россия. И поэтому, мол, советские войска являются такими же оккупантами, как и гитлеровские.
Дальше речь пошла о том, что отряды Армии Крайовой, руководимые из Англии, получили приказ развернуть против Красной Армии партизанскую войну. Часть из них приступила к ней. В результате этого уже потеряны сотни советских солдат, немалое количество техники, отвлекаются значительные силы на охрану линий связи и коммуникаций. Ответные советские меры преподносятся здешней подпольной и правой зарубежной прессой как борьба Красной Армии против честных патриотов с целью «советизации» Польши и подготовки ее к предстоящему присоединению к Советскому Союзу. Демократическое правительство — Крайова Рада Народова, — действующее на освобожденных от гитлеровцев землях Польши, признало своей вооруженной силой Войско Польское, начавшее боевой путь с территории Советского Союза, и объявило о роспуске всех подпольных воинских формирований. Их солдатам и офицерам предложено вступать в Войско Польское, где им гарантировано сохранение прежних званий. Подразделения Армии Людовой, созданной и руководимой демократическими силами, почти целиком влились в Войско Польское. Этому последовала и часть Батальонов хлопских.[20] Большинство формирований Армии Крайовой пока выжидает: понимая всю бесперспективность борьбы с Радой Народовой, а тем более с Красной Армией, они, тем не менее, продолжают сохранять послушание Лондону.
Такая колеблющаяся бригада Армии Крайовой располагается в урочище Глыбчаны. Представители Рады Народовой ведут переговоры со штабом бригады о ее вступлении в Войско Польское. Поэтому участие советских войск в действиях против здешних аковцев является преждевременным и неоправданным… Короче, польские товарищи попросили предоставить им возможность самим разрядить здешнюю обстановку. Командование Красной Армии пошло им навстречу.
Генерал смолк. Прищурив глаза, глянул поверх головы собеседника туда, где дорога, вырвавшись из объятий леса, начинала виться по склону горы. Причудливые нагромождения скал, заросли кустарника, расцвеченные всеми красками осени. Серебристая ниточка ручья, блестящая под солнцем, черные провалы ущелий, зеленые пятна лужаек… И небо. Едва голубоватое, почти бесцветное, без единого облачка, оно будто служило фоном, на котором еще отчетливее и ярче выделялись вершины хребтов, наползающих с двух сторон на долину. Потомственный кубанец, генерал был глубоко влюблен в степь, но окружающая сейчас природа не могла оставить его равнодушным.
